ХV съезд РКП(б) и КОМИНТЕРН
Обсуждение доклада - Мануильский
Мануильский. Товарищи, я хочу остановиться главным образом на процессах полевения европейского рабочего класса. Я не буду останавливаться на Китае, ибо т. Ломинадзе сделал здесь ряд чрезвычайно интересных указаний, хотя должен сказать, что некоторые из положений этого оратора вызывают у меня сомнения. (Голоса: «Правильно!») Если в Китае нет ни феодализма (голоса: «Ни буржуазии»), ни буржуазии (голос: «Ни Гоминдана»), ни профсоюзов, если куда-то провалилось 100 млн. человек населения в Китае, то спрашивается, кто же там против кого борется? (С м е х.) Но я думаю, что тут немножко перехвачено через край. Несомненно, т. Ломинадзе, говоря о Китае, не вполне точно обрисовал то, что есть. Но я оставляю эти вопросы, перехожу непосредственно к европейскому положению.
Я хочу остановиться на этих процессах полевения европейского рабочего класса, во-первых, потому, что в зависимости от них сейчас необходимо Коминтерну разрешать целый ряд практических задач в области внедрения Коминтерна и наших отдельных секций в широкие рабочие массы; во-вторых, потому, что для нас отнюдь не безразлично, в какой форме они происходят, ибо надвигающаяся война должна быть не только наступлением мирового капитала на Советский Союз, но война СССР против наступающего на него империализма будет, при усилившихся противоречиях и полевении международного рабочего класса, частью этих революционных процессов; в-третьих, от них зависит темп распада троцкистского неоменьшевизма, который зародился сейчас в некоторых партиях в Европе. Так же, как в 1912 г. новый под'ем рабочего движения в нашей стране смел тогда ультра-левый уклон в лице «впередовства», так и сейчас подымающаяся волна рабочего движения смоет троцкистский неоменьшевизм, рассеет идеологические сумерки оппозиции. Троцкистский неоменьшевизм — продукт упадочнических настроений — не выдержит проверки в больших надвигающихся боях.
Первый вопрос, который необходимо поставить, это основное направление революционных процессов. Где будут сейчас узловые пункты нарастающей революционной ситуации? Будут ли они в Европе, или будут они за пределами Европы — в колониях, будут ли они в Китае? Будут ли они на Тихом океане? Несмотря на то, что т. Лозовский достаточно долго здесь плавал в водах Тихого океана (смех), несмотря на то, что Тихий океан несомненно представляет собой важнейшую арену, где назревают сейчас большие противоречия, я все же полагаю, что как Тихоокеанская проблема, так и проблема тихоокеанского рабочего движения не будут самыми злободневными вопросами сегодняшнего дня. (Лозовский: «И китайская революция?») Верно, что на Тихом океане развивается ряд основных противоречий, сигнализирующих новый мировой конфликт. Там мощно растет капитализм в ряде стран, являвшихся до сих пор колониями Великобритании, и процессы вырастания этих молодых капиталистических стран революционизируют как европейские, так и тихоокеанские отношения; рост Австралии, Канады, Аргентины, стремящихся играть самостоятельную роль, нанесет удар империализму Северо-американских соединенных штатов и Великобритании. Но для этого понадобится ряд лет. Трудно сейчас сказать, сколько понадобится еще времени, чтобы сорвать привилегированное положение американского рабочего, который сейчас по отношению к европейскому рабочему играет роль аристократа, т. е. ту роль, которую в течение десятилетий играл английский рабочий в отношении к континентальному пролетариату. Это есть процесс длительный. Когда мы слушали доклад т. Бухарина, у многих товарищей могли сложиться пессимистические выводы в отношении перспектив коммунистического движения в Америке. Если капитализм там так силен, то с какими процессами будет связано революционизирование американского рабочего движения? Я думаю, что это революционизирование американского рабочего движения будет связано с двумя основными моментами: во-первых, война на Тихом океане... (Сталин: «Ты тоже плаваешь!» Голос: «На утлой лодочке!» Смех.) Но это есть, т. Сталин, перспектива отдаленного будущего. Во-вторых, промышленный кризис в Северо-американских соединенных штатах. Это есть перспектива менее отдаленного будущего. Промышленный кризис в Соединенных штатах, если он не создаст непосредственной революционной ситуации, то он во всяком случае ускорит революционизирование американских рабочих.
Кризис Северо-американских соединенных штатов именно в силу полнокровности американского капитализма будет гораздо сильнее по своим последствиям, чем кризис в любой капиталистической стране. Капиталистическое хозяйство в Европе приноровилось к затяжному послевоенному кризису гораздо больше, чем капиталистическое хозяйство Северной Америки. Поэтому кризис в Америке будет иметь более катастрофический характер. Он подорвет почву под американскими компанейскими союзами. Здесь, следовательно, мы также можем взять установку на полевение пролетариата в будущем. Но все же это перспектива не сегодняшнего дня. Не думаю я также принижать и значение колониальных движений. Но все же, несмотря на то, что Китай сейчас играет огромную роль, я полагаю, что решающие бои за свержение капитализма произойдут в старых странах капитализма, в Европе. Колониальные движения будут играть огромнейшую роль, но это будет все же роль подсобная.
Наконец, в-третьих, товарищи, я думаю, что слабые звенья капитализма могут прорываться, так же как это имело место нынешним летом в Австрии, но решающие битвы будут зависеть от исхода классовых конфликтов в таких странах классического капитализма, как Англия, Франция, Германия и т. д. Вот почему намечающееся полевение европейского рабочего движения имеет для нас сейчас огромное значение. Каковы симптомы полевения европейского рабочего движения? Их три. Во-первых, это нарастающая война стачечного движения; во-вторых, это те демонстрации, которые прокатились во всем мире в связи с делом Сакко и Ванцетти, и, в-третьих, частичные выборы, которые имели место в некоторых европейских странах, которые предвещают, что выборы 1928 г. создадут несколько иную консталляцию сил в главнейших капиталистических странах. На этих трех основных моментах я и хочу остановиться.
Стачки.
Прежде всего относительно стачек. В только что полученном номере «Партейарбейтер» — органе германских социал-демократов — дается подробная характеристика тех стачек, которые прокатились в Германии. В этих стачках принимают участие не только организованные в реформистские профсоюзы рабочие, но огромное единодушие проявляют неорганизованные массы, в этих стачках принимают активнейшее участие также и фашистские профсоюзы и христианские. Уже в течение ряда лет мы не видели такого сильного по своей напряженности стачечного движения, какое мы видим сейчас в Германии. Ту же картину мы наблюдаем и в Италии, где целый ряд крупнейших предприятий был охвачен стачками. То же мы видим в Польше. Признаки надвигающейся стачечной волны мы видим во Франции, — и это все говорит о том, что к таким явлениям Коммунистический Интернационал должен отнестись с величайшим вниманием.
Намечающийся под'ем европейского рабочего движения в условиях капиталистической стабилизации совершенно опровергает катастрофическую теорию троцкистского неоменьшевизма, которая была позаимствована им у социал-демократии. Международная социал-демократия после войны утверждала, что социал-демократия — это есть продукт классовых отношений нормальных капиталистических времен и нормального развития капитализма; коммунизм же — это есть продукт, или, вернее, другой полюс, загнивания капитализма. Когда капитализм испытывает величайшие затруднения, когда он загнивает, когда появляются ферменты распада, тогда на другом полюсе появляется коммунизм, и в силу этого процессы стабилизации капитализма должны, несомненно, укреплять социал-демократию, а процессы его распада, как это было в 1923 г. в Германии, должны укреплять коммунистическую партию. Эта теория перешла в неоменьшевистский багаж. Рут Фишер, Маслов и другие защищали ту точку зрения, что полоса стабилизации так сильно бьет по нашим партиям, что мы неизбежно должны терпеть поражения, выражающиеся в уменьшении нашего влияния на массы. Поражение своей политики эта группка об'ясняла этого рода об'ективными обстоятельствами. Эта теория опровергается сейчас жизнью. Мы растем в полосу под'ема капиталистического хозяйства в ряде стран и в отношении идейного влияния, и в отношении организационного охвата, и в отношении количества членов партии; именно в нынешнюю эпоху мы начинаем расти,— то, чего не было в период 1920—1926 гг.
Что представляют собой эти стачки? Есть ли это стачки оборонительного характера, или эти стачки означают начало наступления пролетариата против капитала? Многие товарищи склонны рассматривать эти стачки как стачки оборонительного характера; в пользу такого взгляда, казалось, говорит тот локаут, который лодготовляется сейчас в Германии. Я думаю, что это не так, товарищи. Эти стачки — не только оборона. Эти стачки диалектически перерастают от обороны к наступлению так же, как военная операция, которая начинается как оборонительная операция и в процессе успешных военных боев развивается до наступления по всему фронту, Это — переходный период. Это не есть еще полностью и целиком наступление рабочего класса, но в то же время это не есть только оборона.
Какова роль коммунистических партий в этих стачках? С 1920 г. мы не имели еще такой благоприятной ситуации для того, чтобы прорываться к массам, как именно в нынешний момент, в момент этих стачек. Западноевропейские компартии должны понять, что так же, как стачки 1912 г. в царской России создавали чрезвычайно благоприятное положение для нашей партии в смысле укрепления нашего влияния на широкие рабочие массы, так и эти стачки после длительного затишья и реакции создают для нас возможность глубокого внедрения в самую гущу рабочей массы. Коммунистические партии выносят уже главную тяжесть ударов почти во всей Европе в процессе этих стачек. Особенно остро это сказывается в странах, где компартии нелегальны, в таких, например, как Италия.
Несколько дней тому назад у нас было совещание с итальянскими товарищами, и на нем вскрылось, что ни одна стачка в Италии не проходит без того, чтобы мы не расплатились за нее десятками арестов. Итальянские товарищи ставили вопрос: не надо ли им сейчас в интересах сохранения нашей организации несколько затормозить стачечное движение. Здесь встала также та проблема, которая когда-то ставилась в России, правда, в иной форме. Невольно вспоминаются наши споры с меньшевиками о «стачечном азарте». Само собою разумеется, что такая постановка вопроса неправильна. Для итальянских товарищей в деле расширения их влияния на рабочий класс стачки являются главнейшим оружием.
Что стоит на пути усиления влияния коммунистов во время этой стачечной борьбы? Бухарин об этом не сказал, а между тем эти трудности нужно видеть ясно. Прежде всего вы должны знать, что в целом ряде стран коммунистические партии представляют своего рода ферейны безработных. Я приведу несколько цифр за период 1924 г. В 1924/25 г. в берлинской организации компартии на 18 тысяч коммунистов 80 проц. было без работы. Другое, что мешает активному вмешательству в стачки, — это то, что коммунисты в большинстве случаев в целом ряде стран заняты на маленьких предприятиях. С крупных предприятий коммунистические ячейки выметаются систематически, и коммунисты вынуждены для того, чтобы найти кусок насущного хлеба, наниматься на мелкие предприятия. Их влияние таким образом ослабляется. Вот эти два момента сильно препятствуют тому, чтобы коммунисты использовали нынешнюю благоприятную экономическую кон'юнктуру в направлении усиления вмешательства в стачки.
Слабостью коммунистов в стачечной борьбе является также то, что важнейшие стачки протекали без достаточной поддержки международного пролетариата. Приведу в качестве примера горняцкую стачку в Англии. Является бесспорным фактом сейчас, что горняцкая стачка в Англии была использована в Польше, в Чехословакии, в Германии угольной промышленностью для укрепления своих позиций. Рабочий класс этих стран не проявил здесь достаточной силы сопротивления. С этой точки зрения перед нами в связи е развитием стачек, в частности нынешней стачки в угольной промышленности Северо-американских соединенных штатов, встает вопрос о более концентрированном наступлении на международной арене. Необходимо подготовить это концентрированное наступление на капитал не только в одной стране, но и расширять во что бы то ни стало базу воздействия коммунистов на другие страны. Ибо пока коммунисты не выполнят этой основной задачи, пока они будут демонстрировать здесь слабость, до тех пор стачки, имеющие крупнейшее международное значение, будут обречены на поражение.
Завоевание основных колонн рабочего класса.
В связи с под'емом рабочего движения встает вопрос о завоевании основного костяка рабочего класса. Это сейчас одна из основных задач, не решенных международным коммунистическим движением. Такого рода задача не решается от пленума ИККИ до пленума, она рассчитана на целый исторический период, предшествующий решающим боям рабочего класса за свое освобождение. Но о ней забывать не следует. О ней нужно говорить всегда, ибо до сих пор мы страдаем тем, что мы хотим выдумать к каждому пленуму новый лозунг, а подчас забываем об этой насущной задаче.
Приведу, товарищи, несколько цифр. Тов. Бухарин здесь приводил цифры относительно состояния рабочего движения Северо-американских соединенных штатов, приведу цифры о других странах. В Северо-американских соединенных штатах, где 25 миллионов пролетариата, мы имеем всегонавсего в весьма правой Американской федерации труда 3 миллиона человек, и мы имеем Коммунистическую партию в 10 тысяч человек. Возьмем Англию. Мы имеем здесь 15 миллионов пролетариата, 5 миллионов в профсоюзах — и в нашей партии 7 1/2 тысяч человек. Возьмите Германию — 20 миллионов рабочих и служащих, в то же время в профсоюзах — численности которых никто не знает — около 4 миллионов. Тов. Ломинадзе говорит: 3 1/2 миллиона. Наша партия имеет 128 тысяч членов. Возьмите Францию —11 миллионов пролетариата, в то же самое время в профсоюзных организациях.— и в Унитарной конфедерации труда и в Реформистской конфедерации труда — около 900 тысяч, партия же насчитывает 60 тысяч членов и т. д.
Товарищи, о чем это говорит? Да, мы имеем в целом ряде стран уже массовые партии. Мы имеем эти массовые партии в трех основных странах: это в Чехословакии — одна из наиболее массовых партий, в Германии и Франции. Но в других странах имеются пока прекрасные боевые кадры, которые в момент боев, может быть, будут развернуты так же, как армия при милиционной системе; мы не сомневаемся, что эти кадры обрастут в процессе революционной мобилизации новыми сдоями рабочего класса. Но, товарищи, все же это пока еще только кадры в целом ряде стран. В целом ряде стран наши партии представляют собой маленькие группы в одну-две тысячи человек. Это прежде всего в Дании, Австрии, Швейцарии, Голландии. Здесь наши партии напоминают собой еще агитпропы, а не настоящие коммунистические партии. Вот при этих условиях, когда компартии стоят сейчас перед огромнейшей задачей прорваться в самую гушу рабочего класса, дезорганизаторская работа заграничных друзей Троцкого и Зиновьева чрезвычайно гибельна, ибо она грозит превратить ряд коммунистических партий в мелкие секты, распыленные на «течения» и фракции, ибо она грозит окостенением коммунистических партий.
Та формула, которую дали на майском расширенном пленуме ИККИ Троцкий и Вуйович, что нужно сейчас повернуться спиной к старым реформистским кадрам и нужно ориентироваться на новые слои рабочих, — что она означает на деле? Эта формула означает, что нужно выждать, пока вымрет это старое поколение, входящей в реформистские профсоюзы, что нужно выждать, пока подрастет молодняк, а пока надо ориентироваться на анархистские группки. Это — идеология отчаяния и безверия. Так же, как оппозиция не верит у нас в социалистическое строительство, на Западе она не верит в рабочий класс. Она смешивает реформистских вождей с массами пролетариата. По ее мнению, нынешнее рабочее движение представляет собою пустыню Сахару, в которой дуют мертвящие ветры-самумы, в которой нет живой воды, в которой все гниет, и где нужны титанические усилия героев-одиночек, спасающих массы. Вы здесь наблюдаете психологию разочарования, настроение остывшей интеллигентщины. Это — настроения, сильно напоминающие те настроения, которые были в свое время в России после поражения народничества 80-х годов. Эти настроения опасны и потому, что они направляют деятельность работников коммунистических партий по линии наименьшего сопротивления. Легче, конечно, составить оппозиционную платформу в СССР, легче составить маленькую группу из Трэна, Сафарова, Каспаровой, чем завоевать хотя бы один реформистский профсоюз за границей. (Голоса: «Правильно!») Легче составить сейчас десятки таких группок, чем в любом реформистском профсоюзе завоевать снизу руководящие командные посты. Тов. Ломинадзе и т. Шацкин, опасность заключается не в том, что в один прекрасный день коммунизм будет задушен в об'ятиях Брандлера, как это думает оппозиция. Опасность заключается в том, что организация может застыть на ряд лет, если сейчас не использует нынешней стачечной волны. Партии могут перестать расти, развиваться. А такое состояние было бы гибельно для нас.
Вот где основная опасность. (Голос: «Ультра-левые не так сильны».) Неоменьшевики не так сильны. Верно. Но сильны еще многие предрассудки в самих партиях — не случайно коммунисты не умеют еще работать в профсоюзах. Это не техническое неуменье, а это еще непреодоленные некоторые предрассудки. Чем об'яснить и то, что в целом ряде стран не все коммунисты входят в профсоюзы?
Возьмите Германию. Я поставлю вопрос, все ли коммунисты входят в профсоюзы? Возьмите такую страну, как Югославия. Все ли коммунисты там входят в профсоюзы? Нет, товарищи. У меня нет под рукой цифровых данных, но любая проверка материалов партий подтвердит правильность моего утверждения. Можно ли с уверенностью сказать, что наши секции сделали все в Англии и в Вене, чтобы использовать уроки больших классовых конфликтов для завоевания масс? После венского восстания перед коммунистами открылась возможность дискредитировать социал-демократию в Австрии. Потерпела крах самая подлая центристская школа Отто Бауэра. Австромарксизм был разбит идейно; была ли использована эта ситуация или нет? Нет, товарищи, не была вполне использована. Представьте себе, что если бы коммунисты сейчас в Австрии сумели добиться того, что лучшая часть честных социал-демократических рабочих оторвалась бы от своих штабов и влилась бы в коммунистические ряды, т. е. добиться того, что произошло при Зиновьеве в Галле, — завтра же неоменьшевизм кричал бы о том, что мы исключаем в России Троцкого и Зиновьева, а на Западе-де — левых рабочих и вместе с тем «об'единяемся» с социал-демократией.
Нужно, чтобы каждый коммунистический работник понял, что рабочий с производства, рвущий с социал-демократией, идущий на десятом году пролетарской диктатуры в СССР к коммунизму, идущий с запозданием, ближе нам, чем те, кто на десятом году отходят от коммунистического движения. Не может не внушать некоторой тревоги и тот факт, что после английскрй горняцкой стачки и после всеобщей стачки там партия также пока выиграла очень мало. Вы не станете отрицать этого факта. В итоге каких событий рос и развивался Коминтерн в прошлом? В итоге двух величайших исторических событий. Это — русская Октябрьская революция и война. Эти два события были двумя кристаллизационными пунктами, вокруг которых организовались коммунистические оппозиции в рядах социал-демократии, превратившиеся впоследствии в коммунистические партии. Начиная с 1918 г., таких больших событий в международном масштабе мы не имели. Но мы имели в Европе крупные события национального масштаба. Мы имели такие события, как английская горняцкая стачка в Англии или венское восстание.
Лозовский. И китайская революция.
Мануильский. Извиняюсь, я не говорю о китайской революции потому, что китайская революция, несомненно, сыграет огромную роль в деле образования коммунистических партий в Азии, в Африке, в колониях. Она открывает собой целую полосу роста коммунизма в колониях.
Но я имею сейчас в виду Европу, и о ней я главным образом говорю. В Англии произошла горняцкая стачка, удвоилось число членов партии, дойдя до 12 тыс. человек, но впоследствии партия потеряла из них. несколько тысяч, и английская партия имеет ныне всего около 7 1/2 тыс. человек.
Авангард и класс.
Товарищи, говоря о слабости международного коммунистического движения, я не хотел бы, чтобы у вас создалось впечатление: партии маленькие, их влияние незначительно. Такой вывод из моих слов не вытекает. Нужно прежде всего понять, что масштабы, которыми мы измеряем нашу собственную партию, неприменимы к Западной Европе. Взаимоотношение между авангардом и рабочим классом несколько иное в Западной Европе, чем у нас. Возьмите вы сейчас нашу партию и сравните с положением даже не нелегального периода, а хотя бы 1918—1919 гг. Взаимоотношения между рабочим классом и партией в то время не совсем тождественны с нынешним положением. Пролетарскую диктатуру мы осуществляли во имя интересов класса больше через нашу партию. Между классом и авангардом тогда было большее расстояние, чем теперь. После 10 лет отношения между партией и рабочим классом стали еще более близкими, чем раньше. Оппозиция била сейчас по диктатуре пролетариата, а мы, ударяя по оппозиции, укрепим еще больше диктатуру пролетариата. У нас впервые наша дискуссия вышла за рамки нашей партии и была поставлена перед всем рабочим классом. Рамки внутрипартийной демократии имеют тенденцию расширяться до рамок рабочей демократии вообще. Иначе говоря, у нас вырисовывается тенденция новых форм пролетарской диктатуры. Расстояние между авангардом и основными колоннами рабочего класса уменьшится. В практике осуществления пролетарской диктатуры рабочий класс будет играть еще большую роль, чем раньше. Класс и партия имеют тенденцию стать синонимами. Но если возьмете Европу, там такого положения нет и быть сейчас не может. Там между рабочим классом и его авангардом еще большое расстояние. Там стоит между рабочим классом и его авангардом прежде всего буржуазное государство со всем своим аппаратом.
Когда, например, наша оппозиция говорит нам: вы используете сейчас аппарат государства в СССР против нас, то я спрашиваю: а в чьих руках находится аппарат государств Западной Европы? Там аппарат буржуазного государства поставлен сейчас на службу неоменьшевизма. Достаточно привести маленький, но яркий пример. Несколько времени тому назад поехал во Францию т. Эмбер Дро провести дискуссию во Французской компартии. За два дня до открытия пленума ЦК Эмбер Дро был арестован для того, чтобы Трэн имел полную возможность, располагая документами оппозиции, клеветать на ВКП и Коминтерн, не встречая достаточно сильного отпора.
Посмотрите на ту поддержку, которую полиция Германии оказывает Маслову, этому таинственному незнакомцу с загадочным прошлым, сомнительным настоящим и темным будущим. В Европе на дороге между авангардом и рабочим классом стоит весь аппарат буржуазного государства. Там крепко еще стоит на дороге социал-демократия и, наконец, реформистские профсоюзы. Отсюда основная задача: до тех пор, пока мы не укрепимся снизу в этих союзах, мы не будем достаточно сильны, чтобы сломать эти барьеры. Но что мешает нам? Прежде всего, мешают предрассудки социал-демократических рабочих. Они рассматривают коммунистические партии как партии, прекрасные для баррикад, как партии, могущие героически драться во время гражданской войны, но не подходящие для периода, когда нужно руководить профсоюзами в их будничной борьбе. Нам нужно практической работой преодолеть эти настроения. Нам нужно считаться, кроме того, с тем, что действительно наши кадры в Европе — это не старые кадры, а в большинстве случаев кадры без большого организационного опыта, кадры молодые. Единственная партия, где есть старые кадры, это Чешская коммунистическая партия. В остальных партиях — это молодежь.
Это составляет нашу слабость, и вопрос о кадрах в нынешний период, когда подымается стачечная волна и когда нам нужно внедриться в профсоюзы, приобретает для нас огромное значение.
В связи со стачками необходимо еще остановиться на вопросе о недооценке целым рядом партий процессов полевения рабочего класса.
Недооценка полевения рабочего класса.
Наши партии недооценивают настроения полевения европейского рабочего движения. И тут нам также придется сделать некоторый перелом. Чем ценны доклады тт. Бухарина и Сталина? Именно тем, что они намечают новый перелом. Для характеристики этой недооценки я приведу ряд конкретных примеров. Несколько времени тому назад Профинтерн и Коминтерн стояли перед вопросом, какой путь изберет норвежское профдвижение. Все данные как будто говорили за то, что норвежские профсоюзы войдут в Амстердам. По этому поводу со стороны реформистов велась широчайшая агитация в Норвегии. Однако норвежский с'езд профсоюзов отклонил это предложение. Это решение было для нас несколько неожиданным. Я приведу другой пример. Во Франции после демонстрации по поводу казни Сакко и Ванцетти французская партия, в связи с приездом американских легионеров, постановила организовать массовую демонстрацию. В последний момент она отступила, так как боялась, что движение парижских пролетариев может принять стихийные формы. Состоявшаяся через несколько дней демонстрация в Клиши показала, что ЦК Французской компартии недооценил настроения парижских пролетариев. Я приведу еще один пример относительно наших выборов в Гамбурге. Наши товарищи были там несколько запуганы. Нигде социал-демократия не выступала так бешено против нашей партии, как в Гамбурге. В союзе с ней на деле шла и масловская группа. Казалось, что в этих условиях лучшее, чего мы можем ожидать, это — того количества голосов, которое партия получила на президентских выборах. Мы не ожидали тех результатов, которые мы получили в Гамбурге. Партия там собрала 110 000 голосов, цифру, которая была получена в 1924 г., т. е. тогда; когда почва в Германии была накалена революционными событиями. Масловцы выставили свой собственный список и собрали там всего 368 голосов. Такого поражения масловцы еще не терпели в Германии. Возьмем Польшу. Польские товарищи также не ожидали, что во время выборов в Варшаве, в Лодзи они соберут гораздо большее количество голосов, чем пепеэсовцы, опирающиеся на весь аппарат буржуазного государства Пилсудского. Польские товарищи здесь присутствуют, и они могут подтвердить, что Польша является в настоящее время одной из тех стран, где Коммунистическая партия уже ныне завоевала под свое идейное влияние основные кадры рабочего класса, хотя организационно она их еще не охватывает. Часто мы берем цифровые данные состояния наших секций и недооцениваем силы влияния наших идей. Есть маленькие партии, особенно в странах Америки, радиус влияния которых огромен. Почему происходит эта недооценка настроений масс? Потому, что не проломлена сила инерции старых настроений реакционной полосы. Те настроения поражения, которые чрезвычайно сильны у масловского неоменьшевизма, конечно, чужды нашим партиям. Но мы живем еще по-старинке. Мы чувствуем и осознаем происходящий перелом, но не решаемся подчас сделать всех выводов. Партии наши еще недостаточно смелые выводы делают из своих успехов. Преодолеть эти настроения, понять, что новая стачечная волна открывает перед нами более широкие возможности в деле завоевания масс — также одна из важнейших задач.
Уроки кампании Сакко и Ванцетти.
Вторым симптомом полевения является кампания Сакко и Ванцетти. Я на этой кампании хочу остановиться также несколько подробнее, ибо она чрезвычайно поучительна, она вскрыла недостатки коммунистических партий, но в то же самое время она была образцом применения самой широкой тактики единого фронта. В этой кампании был совершен ряд ошибок. Например, Французская компартия поддавалась настроению чуждых кругов. Она склонна была изображать дело с убийством Сакко и Ванцетти как продукт американских условий, где господствует доллар. Как будто во Франции не господствует он! Забывались казни китайских революционеров, сбивались кое-где на сентиментальную постановку вопроса, вместо того, чтобы дать анализ классового характера буржуазной юстиции.
В целом ряде стран мы наблюдаем такие уклоны. Но является несомненным фактом то, что эта кампания имела такой международный характер, какого мы не видели со времени кампании против войны в 1920 г. Но чем об'яснить факт, что кампания против казни Сакко и Ванцетти в 1927 г. развернулась гораздо шире, чем кампания против войны?
Над этим вопросом надо также задуматься. Кампания по делу Сакко и Ванцетти захватила широчайшие европейские массы, точно электрическим током опоясала их, но в то же время наша кампания против войны, хотя была проведена со всей энергией коммунистическими партиями, не захватила целиком рабочего класса. Почему? Причина этого явления лежит в том, что сильны еще пацифистские настроения среди европейского пролетариата. Нужно понять, что пацифизм — это есть сейчас одно из основных зол. Пацифизм этот принимает двоякую форму — это пацифизм в отношении войны. Люди не верят в возможность войны. Далее, это пацифизм в отношении революции. Реформистские рабочие считали в течение ряда лет, что издержки революции в России были слишком большими и поэтому гораздо лучше им итти «демократическим» путем. Эти иллюзии усиленно поддерживала международная социал-демократия.
Этот пацифизм наиболее опасен, потому что он питает пассивность рабочего класса. Посмотрите, под каким флагом происходит сейчас подготовка войны в Европе. Если подготовка мировой империалистической войны 1914—1918 гг. происходила под флагом «освобождения народов», «справедливости», «права» и т. д., то сейчас мировой капитал для подготовки войны использует пацифистские настроения пролетариата и широких мелкобуржуазных кругов населения. Рабочий класс не хочет войны. Мировая буржуазия в лице ее дипломатии выступает и говорит: нужно создать гарантии против войны. Какие гарантии? Этими гарантиями являются, дескать, всякие пакты о ненападении. Допустите, что в одной из европейских стран вспыхивают революционные события. Вся мировая буржуазия об'явит их делом рук «Москвы». Против нас будет поднята травля, как против нарушителей мира, которых нужно примерно наказать. Соответственно с этим создается целая концепция войны. Война — в защиту мира. Война — это наказание виновника войны.
Под знаком пацифизма происходит сейчас вооружение буржуазии против трудящихся масс. Во всех странах вносятся проекты о разоружении. По существу эти проекты сводятся к тому, чтобы под маской разоружения создать классовые фашистские армии. Как может буржуазия идеологически оправдать тот факт, что она оружие захватывает в свои руки? Какими другими «демократическими» принципами она может одурачить рабочих, как не болтовней о разоружении? Образчиками таких классовых армий являются английская, американская, германская и т. д. Какую роль в подготовке мировой буржуазии к войне против рабочего класса играет мировая социал-демократия? Самую отвратительную, самую подлую. Она болтовней о разоружении идеологически подготовляет вооружение буржуазии и разоружение пролетариата.
Несколько времени тому назад на бюро Амстердамского Интернационала разыгралась чрезвычайно интересная дискуссия между германской делегацией и французской делегацией по вопросу о разоружении. Речь шла о том, какой метод разоружения лучше; германская социал-демократия поддерживала свой национальный метод, рейхсвера. Французская социалдемократия поддерживала ту точку зрения, что доведенный до чудовищных размеров французский милитаризм в итоге закона Бонкура — это есть настоящая народная милиция. Этот пример — достаточно убедительная иллюстрация того, какое разоружение ждет трудящиеся массы, если они не порвут с социал-демократией.
Второй вид мелкобуржуазного пацифизма — это боязнь революции. Она-де принесет большие бедствия. Социал-демократия запугивала в течение ряда лет массы нашими подлинными и мнимыми хозяйственными неурядицами. Но сейчас это становится трудным, факты говорят против лжи.
Что означают наши десять лет? Тов. Бухарин здесь говорил, что эти 10 лет дали уверенность европейскому пролетариату, что мы строим социализм. Нет, не только это важно, т. Бухарин. Важно то, что сейчас эти 10 лет оправдывают не только наше социалистическое строительство в глазах европейского пролетариата, но они оправдывают и голод, и военный коммунизм, и наши расстрелы, и гражданскую войну. В глазах европейского пролетариата вырисовываются, так сказать, два пути развития: пролетарская диктатура у нас, здесь, несмотря на все предсказания социал-демократии, большевики держат твердо власть; на другом полюсе — европейская социал-демократия. В 1918 г. она тоже «держала» во всех основных среднеевропейских странах власть в форме коалиции. Но она нынче даже видимость этой «власти» всюду потеряла. Здесь европейский рабочий класс задумывается над этими примерами. Вот почему огромное значение имеет наша десятилетняя годовщина, потому что она разбивает эти пацифистские настроения европейского рабочего класса.
Рабочие делегации, которые приезжают сюда, возвращаются туда с подорванной верой в социал-демократию.
И не случайно норвежская делегация в своей декларации заявила: «Когда мы ехали сюда, мы обвиняли вас, коммунистов, в том, что вы расстреляли 20 человек. Возвращаясь назад, мы — социал-демократы — говорим во всеуслышание: расстреляйте 20 тысяч, мы будем иметь мужество защищать вашу политику перед европейским рабочим классом». (Аплодисменты.)
Второй урок кампании Сакко и Ванцетти — это то, что это была тактика самого широкого применения единого фронта не только внутри рабочего класса, но и с другими слоями населения. В чем нас обвиняли троцкисты в связи с Англо-русским комитетом? Нам говорили: вы переоцениваете роль реформистов, вы не понимаете того, что в решительный момент они вам изменят. Я вас спрашиваю: а в кампании по делу Сакко и Ванцетти, где выступали широчайшие массы, мы разве не об'единились на определенном этапе с людьми, которые не только изменят нам завтра, но которые изменяли в этой кампании каждодневно, писали статьи против коммунистов, травили нас? Почему же мы не слышали от оппозиции ничего, ни одного слова критики по поводу этой кампании? Возьмите любую стачку. Это есть также одна из форм тактики единого фронта. В движение втягиваются различные группы: тут есть такие, которые пойдут до конца, есть те, кто будет драться до удовлетворения хотя бы частичных требований, наконец, те, кто вступает в движение с настроением дезертировать при первой возможности, и т. д. Но никому в голову не придет на этом основании отказываться от втягивании всех рабочих в движение. В любом движении при применении тактики единого фронта можно наблюдать такое же сочетание сил. Задачи коммунистов заключаются в том, чтобы на каждом этапе движения отпадающих дезертиров клеймить самым беспощадным образом.
Но нельзя тактику единого фронта понимать как единство единомышленников по всем вопросам. Тактика единого фронта предполагает как раз такое выступление, на котором временно об'единяются группировки внутри рабочего движения, имеющие ряд принципиальных расхождений. То, что наиболее важно в тактике единого фронта, — это то, чтобы гегемония движения принадлежала авангарду. А именно так обстояло дело в кампании Сакко и Ванцетти; тут были отдельные уклонения и ошибки, но можно сказать, что эта кампания была нашей кампанией, проведенной под руководством коммунистических партий во всем мире. Вот почему эта кампания должна служить примером применения тактики единого фронта в широком масштабе.
Выборы 1928 года.
Наконец, товарищи, о выборах. (Движение в зале.) Я вижу, что вы устали, и я буду кончать. (Голоса: «Просим, просим».)
Тов. Бухарин здесь сигнализировал то полевение, которое сказывается на выборах в различных странах. Я хочу поставить следующий вопрос: изменят лы выборы 1928 г. европейскую ситуацию в том отношении, что давление на нас европейского капитала станет меньшим? Я думаю, что выборы 1928 г. кое-что изменят, но они не устранят военной опасности. Мы можем заранее предвидеть, что в Англии придет к власти рабочая партия вместе с либералами, в Германии, вероятно, будет большая коалиция, а может быть, и малая коалиция, во Франции придет к власти, по всей вероятности, левый блок. Что это будет означать? Эти выборы дадут исход пацифистским настроениям широких слоев мелкой буржуазии. Мелкая буржуазия в Европе боится войны. В последнее время агрессивная политика английских консерваторов создала тревогу не только у пролетариата. На сентябрьском заседании Лиги наций очень характерно эту тревогу отразил целый ряд маленьких государств в выступлениях Голландии,, Латвии и т. д. И хотя на этих выборах эти настроения найдут свой исход, но не будет устранен нажим на нас. Этот нажим примет иную форму. В настоящее время мировой капитал нажимает непосредственно. Болдуин и Пуанкаре делают это своими руками. В итоге выборов нажим на нас примет более лицемерные формы, будет большую роль играть II Интернационал как агентура международной буржуазии. И с этой точки зрения чрезвычайно важно отметить, что «Форвертс» уже совершает этот нажим. Та цитата, которую приводил т. Бухарин относительно того, что немецкая социалдемократия заинтересована в том, чтобы русский социалистический эксперимент удался, это есть одна из форм этого лицемерного нажима на нас.
Поскольку II Интернационал очутится в целом ряде государств в рядах буржуазных правительств, борьба между трудом и капиталом будет войной между II и III Интернационалами. Это будет борьба двух государственных систем, представленных двумя Интернационалами. Одна государственная система — Советский Союз, другая — буржуазные государства, опирающиеся на II Интернационал. Эта полоса отнюдь не будет пацифистской полосой 1924 г.; наоборот, эта полоса будет чревата огромнейшими социальными конфликтами, обострением борьбы между коммунистами и и социал-демократами, поляризацией рабочего движения. С этой точки зрения можно полагать, что 1927 г. был самым тяжелым годом в развитии нашей страны. 1928 г. в смысле революционной перспективы, в смысле изменения форм нажима, в смысле силы сопротивления европейского рабочего класса мировому капиталу будет годом, гораздо лучшим для нас.
Наконец, заключение. В связи с этим встает вопрос: куда сконцентрировать огонь? Вот тт. Ломинадзе и Шацкин выступали и говорили: нужно сконцентрировать огонь направо. Это верно, но география у нас с тт. Лолшнадзе и Шацкиным насчет того, где правая и левая сторона, немножко разная. Сейчас нужно сконцентрировать огонь направо. Единственный враг, который существует сейчас у нас, — это социал-демократия, и эту социалдемократию нужно бить как за пределами нашей партии, так и внутри нашей партии, — те течения, которые отражают социал-демократическое влияние. Бить направо — это значит бить по ренегатству Масловых, Коршей. Но т. Ломинадзе не понимает того, что международная социал-демократия имеет свою агентуру внутри рабочего движения в лице неоменьшевизма, прикрывающегося ультра-левыми фразами. (Ломинадзе: «Это ваше открытие, вы думаете?») А вот те уклоны, которые имеются в европейском коммунистическом движении, как правые, так и левые, их нельзя приравнивать именно к такого рода ренегатству. До сих пор у целого ряда товарищей было такое представление: есть одна ультра-левая опасность в лице Маслова, Рут Фишер и других, и есть другая опасность, правая опасность — Брандлер, кое-какие правые отрыжки в наших секциях и т. д.
Эта география немножко устарела, т. Шацкин. Есть социал-демократические ренегаты, против которых мы заостряем наше оружие, и есть уклоны внутри наших коммунистических партий, с которыми мы боремся в рамках нашей партии. Если бы Каменев, просивший с'езд разрешить оппозиции защищать ее взгляды, не докатился до термидоров, он мог бы защищать внутри партии свои взгляды. Я думаю, может быть, я выражу свое мнение, но я скажу: если бы наша оппозиция осталась даже на позиции XIV с'езда, если бы она не прибегала к нелегальным методам работы, если бы только говорила в товарищеских рамках о кулацкой опасности, если бы она не докатилась до социал-демократии, она могла бы рассчитывать на право защищать свои взгляды внутри нашей партии партийными путями.
О правых партийных уклонах здесь достаточно говорил Шацкин. А есть ли партийные левые? Где они, эти левые уклоны? Я беру, товарищи, хемницкую организацию. В чем выражается там левый уклон? Он выражается в том, что они немножко преувеличивают правую опасность в Германской компартии, они немного солидарны в этом отношении с тт. Шацкиным и Ломинадзе, — они видят всюду только одну правую опасность. Они берут под сомнение консолидацию партии, проведенную ИККИ путем ликвидации оппозиции группы Мейера и привлечения ее к руководящей работе.
Видите ли, там, в хемницкой организации, существует настроение, что эта консолидация — ошибка, что Мейер играет слишком большую роль в компартии, и т. д. Там склонны и сейчас ставить знак равенства между Масловым и Брандлером.
Я утверждаю, что Брандлер, несмотря на совершенные им тяжелые ошибки, никогда не совершал такого ренегатства, как Троцкий, Зиновьев и Радек. (Голоса: «Правильно!») Брандлер после обсуждения его ошибок ИККИ взял действительно руки по швам, четыре года он молчал, как мертвый, он проявил такую дисциплину, какой бы я рекомендовал поучиться многим нашим сторонникам. Пора рассеять легенду о том, что около Маслова группируются левые рабочие, проявляющие революционное нетерпение. За группой Маслова нет сейчас левых рабочих, есть разочаровавшиеся, усталые элементы. Есть такие левые рабочие среди молодежи в разных странах; есть эти левые рабочие в Германии, в этом течении хемницкой организации. Тут нужны партийный подход и товарищеская критика. И с этими уклонами, правыми и левыми, в рамках партии Коминтерн будет бороться партийными товарищескими средствами.
Тт. Ломинадзе и Шацкин утверждают, что за последние годы правая опасность выросла. Неверно. Почему они утверждают это? Потому, что Коминтерн в течение этих двух лет зорко смотрел за правыми ошибками, как никогда во время руководства Зиновьевым Коминтерна. Они знают об этой правой опасности, потому что мы каждый раз ставили в порядок дня каждую ошибку и в Коминтерне серьезно обсуждали эти ошибки. И они бьют нам челом нашим же добром. Сравните нынешнее положение с тем, что было несколько лет тому назад. Тогда был бубниковский кризис в Чехословакии, брандлеровский кризис в Германии, Фроссар во Франции. А можно ли серьезно сравнивать нынешнее состояние наших секций с тем периодом? Нельзя так ставить вопрос, нельзя. Вы оригинальничаете и создаете впечатление у с'езда, что Коминтерн действительно ведет недостаточную борьбу с правыми опасностями.
Шацкин. Неправда, я говорил, что ведет.
Мануильский. Дальше, т. Ломинадзе ставит вопрос философически. Он говорит: если, видите ли, элиминировать неоменьшевизм в лице Маслова и т. д., то остается основная опасность — правая опасность.
Ну, знаете ли, такая постановка вопроса никуда не годится. Мы привыкли при обсуждении вопроса о правых и левых опасностях исходить из конкретной ситуации в каждой отдельной стране. Что это за такая вне времени и пространства космическая постановка вопроса? Это есть опаснейшая абстрактная постановка.
Будьте любезны, конкретно укажите мне по странам, куда бить. Нужно ли бороться в этот момент, когда ЦК бельгийской партии несколько сдрейфил в сторону к неоменьшевизму, бороться с этой опасностью или отыскивать другие опасности? Нужно ли сейчас, в 1927 г., когда в Германии неоменьшевизм пользуется поддержкой гинденбурговского правительства, бороться с ним или опять по-старому твердить, как попугай, о Брандлере? Это значило бы, что мы, по существу, сбиваемся на позицию масловской группы. Вот почему я думаю, что ваша постановка — это левый уклон. (Ломинадзе: «Слабо».) Я думаю, что правая опасность существует и с ней. надо бороться, но я думаю также, что не исчезли и левые уклоны и уклончики, маленькие, незначительные, как кот наплакал. К числу их я отношу течение хемницкой организации и т. Шацкина из КИМа и поддерживающего его т. Ломинадзе. (Ломинадзе: «Напрасно») Но я не считаю это опасностью. Я думаю, что молодежи свойственно немного леветь, но смотрите, чтобы к 45 годам вы не стали правее. (Аплодисменты.)
