Начало противостояния

Антонио Грамши - Формирование интеллигенции

"ОВРА" - фашистский застенок - Итальянки против войны и фашизма - Письма рабочих - Обманутый народ - публикации 1936 г.

Дополнительная информация и ссылки

Ц. Кин "МУССОЛИНИ И ПАПА"

Мы знаем: в мире есть силы, стремящиеся провести «второй опыт». Идет непрекращающаяся борьба за души, смысл которой прежде всего в том, чтобы прошлое никогда не могло повториться.

Весной 1931 года мой муж Виктор Кин был назначен корреспондентом ТАСС в Италии. Несколько дней дороги, с остановками в Варшаве и Вене, и вот наконец мы в «Вечном городе». Нам казалось, что мы довольно хорошо представляем себе Рим по литературе, бесчисленным мемуарам и путевым заметкам, по репродукциям знаменитых картин. Хотя ни Кин, ни я не знали в то время итальянского языка, а владели только французским, мы совершенно не волновались: Кин был опытным журналистом, я тоже в какой-то мере была подготовлена, мы были, в общем, в курсе политических вопросов, сравнительно много читали об истории Италии, о католицизме,— короче говоря, чувствовали себя уверенно.

Может быть, именно потому, что я была так спокойна, первые впечатления от Рима оказались ни с чем не сравнимыми. Впоследствии я немало путешествовала по Италии и по другим странам (Франция, Швейцария, Бельгия) и видела множество интересных и необычайных вещей, но ни разу мне не пришлось испытать того, что было в Риме. Если попытаться выразить мои ощущения одним словом, это слово — ирреальность. Мне казалось, что я — Алиса, попавшая в страну чудес, как в знаменитой сказке английского священника и математика Льюиса Кэрролла. Рим оказался не совсем таким, каким я воображала его. Я бродила по улицам, и меня не покидало ощущение театральности, неправдоподобия. Слишком голубое небо, слишком желтая вода в Тибре, слишком зелены пинии, кипарисы, пальмы. Даже изобилие фонтанов, даже папские гербы на какой-нибудь невзрачной стене: гербы с пятью шарами рода Медичи, гербы с орлом и драконом, гербы с пчелами — все поражало ослепительной резкостью цветовой гаммы, неожиданностью, контрастностью, совершенным отсутствием полутонов.

И на этом ярком, необычайном, словно декоративном фоне чуть ли не на каждом шагу сталкиваешься с людьми, которые тоже кажутся — пока не привыкнешь — ирреальными: фашистская милиция в черных рубашках, берсальеры в плащах, в круглых шляпах с широкими полями, украшенными пером, разноцветные монахини с накрахмаленными воротниками и чепцами, монахи различных орденов. Боюсь перепутать, «кто есть кто», и пишу о том, что мне запомнилось: монахи в элегантных белых одеяниях, четки на кожаных поясах, пелерины, черные головные уборы — это, мне кажется, доминиканцы; монахи в коричневых грубошерстных рясах, перепоясанные веревками со множеством узлов, в капюшонах — это капуцины; босые монахи — августинцы. Монахи в черном с головы до ног, и в сером, и в комбинации черно-белого — это, помнится, тамплиеры. Наверное, сейчас, когда в Риме миллион автомобилей на три миллиона жителей, все выглядит совсем иначе, да и церковь модернизировалась, но сорок лет тому назад ощущение спектакля, оперетты, что ли, было очень сильным, мне долго казалось, что такого на самом деле просто не может быть.

 

Однако все это существовало в действительности, и в конце концов мы так привыкли к этой действительности, что стали в ней неплохо ориентироваться. Виктор Кин работал вполне уверенно, я помогала ему, насколько могла, и, в частности, очень внимательно читала итальянскую прессу, ориентироваться в которой, при знании французского, оказалось совсем нетрудно. Как раз в то время в центре всеобщего внимания находился серьезный конфликт, разразившийся между фашистским правительством и Ватиканом. Хорошо помню все обстоятельства этого дела именно потому, что оно было необычайным и летом 1931 года итальянское общественное мнение было крайне возбуждено. Повод для конфликта был важный: Муссолини решил закрыть все кружки католической молодежи и университетские католические федерации. Ватикан самым резким образом протестовал, и в печати шла основательная перепалка, Все это приобретало характер настоящего политического скандала, в частности, потому, что прошло всего два года с тех пор, как между фашистским правительством и Святым престолом был заключен конкордат (так называемые «Латеранские соглашения»), и тогда с большой помпой довели до сведения всего мира, что знаменитый римский вопрос наконец ко всеобщему удовлетворению урегулирован.

 

Но исторический процесс непрерывен, и для того, чтобы понять смысл римского вопроса и характер взаимоотношений между режимом чернорубашечников и церковью, придется сделать экскурс в отдаленное прошлое. Впрочем, мне кажется,— все это важно и сегодня, особенно потому, что здесь переплетаются нити политических, идеологических и личных конфликтов и страстей, судьбы людей и теорий, сталкиваются полярно противоположные интересы. Все, кто в своей работе руководствуется принципом марксистского историзма, обязаны излагать факты такими, каковы они в действительности, ничего не упрощая, не схематизируя и не приукрашивая. Сто лет тому назад, 16 июля 1871 года, в письме к одному видному итальянскому революционеру Карло Кафьеро, Энгельс высказал мысль, имеющую большое принципиальное значение: «Благодарим Вас также за Ваше решение излагать нам факты такими, каковы они в действительности. Наше Товарищество достаточно сильно, чтобы знать подлинную правду, даже если она кажется неблагоприятной, и ничто так не могло бы ослабить его, как дутые отчеты, не имеющие под собой никакой реальной почвы. Поступайте так, от меня же Вы никогда не получите такой информации, которая хоть в малейшей степени могла бы заставить Вас видеть вещи не такими, каковы они есть»*.

* К. Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения. Издание второе, т. 33, стр. 212.

Какими же были факты итальянской действительности и что такое римский вопрос?

Объединение Италии произошло поздно, на протяжении десятилетия (1860— 1870). До сих пор страна была раздробленной, и большинство мелких государств, находившихся на ее территории, долгое время оставалось под властью Австрии и Франции. Национально-освободительное движение, вошедшее в историю под названием «движение Рисорджименто», привело к освобождению полуострова от иностранного владычества и к воссоединению. Итальянскую буржуазно-демократическую революцию следует рассматривать как часть более обширной революции, прокатившейся в середине прошлого века по всей Западной Европе. Однако положение в Италии отличалось -особым своеобразием и сложностью. На территории Италии находилось папское государство; город Рим и некоторые области оставались под владычеством пап, обладавших не только духовной, но и светской властью. Наличие папского государства было серьезным препятствием и для осуществления территориального единства Италии и для установления режима, соответствовавшего принципам либерализма: идеологии буржуазии, которая возглавляла движение Рисорджименто.

Семнадцатого марта 1861 года парламент принял закон об образовании Итальянского королевства, Виктор Эммануил II был провозглашен королем Италии. Через десять дней премьер-министр граф Камилло Бензо ди Кавур произнес в парламенте знаменитую речь о взаимоотношениях Италии с Ватиканом. Кавур употребил емкую и выразительную формулу «Свободная церковь в свободном государстве», и это стало программой для сменявших одно другое правительств. Папа Пий IX занял самую непримиримую позицию по отношению к Итальянскому королевству, отношения между церковью и государством неуклонно ухудшались, пока наконец 20 сентября 1870 года Рим не был захвачен королевскими войсками. Город Рим был торжественно провозглашен столицей Объединенной Италии, а светская власть папы была объявлена аннулированной. Папа бежал в Гаэту. Это было кульминацией острейшего политико-религиозного конфликта, возникшего между папством и новым Итальянским королевством, конфликт этот и получил название римский вопрос.

В марте 1871 года Пий IX официально провозгласил знаменитую формулу non expedit — не дозволяется, в соответствии с которой итальянские католики лишались права участвовать в парламентских выборах, они не могли ни быть избранными, ни голосовать. Само собой разумеется, что это категорическое запрещение было серьезнейшим политическим актом. В то время как в соседней Франции и в других католических странах католики находились в таком же положении, как и все остальные граждане, в Италии они оказались искусственно вырванными из жизни страны. Все, что происходило в государстве, рожденном к жизни движением Рисорджименто, происходило помимо них и зачастую вызывало в клерикальных кругах яростную реакцию. Со своей стороны, либеральная буржуазия была настроена непримиримо по отношению к Ватикану, демонстративно устраивались торжественные церемонии по случаю столетия со дня смерти Вольтера или на том месте, где когда-то сожгли Джордано Бруно.

Мы не станем сейчас углубляться в далекую историю, и я ограничусь лишь упоминанием о том, что именно папа Пий IX еще за шесть лет до того, как своим non expedit объявил войну Италии, опубликовал энциклику « Qaanta cura », к которой был приложен знаменитый « Sillabus », то есть «список важнейших заблуждений нашего времени». Всего было перечислено около восьмидесяти таких «заблуждений», среди которых, рядом с социализмом и коммунизмом, значились абсолютный и умеренный рационализм, все виды либерализма и т, д. Фактически Пий IX занял самую жесткую позицию по отношению ко всей современной цивилизации, как она исторически сложилась в XVI — XIX веках. В частности, категорически отвергались все духовные ценности движения Рисорджнменто: права народа, свобода печати, принципы демократии и независимости граждан. «Силлабус» стал основным документом, в котором зафиксирована официальная католическая идеология тех лет. Либеральное итальянское государство реагировало на нее крайне резко; например, в парламенте были произнесены слова: «Католицизм не может трансформироваться... он отжил свое время. Если бы не было других доказательств, достаточно одного «Силлабуса», этого монумента невежества и варварства, который хотел бы повернуть историю вспять, уничтожить все элементы человеческого прогресса» '.

Тем не менее в периоды обострения классовой борьбы, когда трудящиеся Италии выступали очень решительно и пугали буржуазию, та немедленно забывала о своем антиклерикализме. Это случалось не раз, и за рамки нашей темы выходит рассказ обо всех таких событиях. Скажу коротко, что в сентябре 1904 года в Италии произошла первая всеобщая забастовка, которая привела буржуазию в состояние паники. Именно тогда встала в порядок дня, как выражались некоторые газеты, задача сплотить все силы для борьбы «с красным безумием». Положение, сложившееся тогда в Италии, согласно железной логике классовой борьбы, неминуемо должно было привести либеральное государство к мысли о том, что надо так или иначе добиться некоторого «взаимопонимания» с Ватиканом. Было бы упрощением сказать, что все фракции правящего класса заняли в этом важнейшем вопросе одинаковую позицию, но мы сейчас не входим в подробности.

Надо заметить, что постепенно развивался процесс изменения взаимоотношений между итальянским государством и Святым престолом, причем играли роль не только объективные, но и субъективные факторы, позиция тогдашнего папы Пия X. Еще в бытность свою патриархом Венецианским, Джузеппе Сарто поддерживал определенные личные связи с дворцовыми кругами. С другой стороны, осторожная и гибкая политика тогдашнего премьер-министра Джованни Джолитти способствовала тому, что взаимоотношения с церковью стали менее напряженными. В конце концов, прошло несколько десятилетий с тех пор, как Пий IX издал «Силлабус», а либеральная буржуазия кокетничала своим антиклерикализмом; за это время страсти несколько утихли. В одной из парламентских речей Джолитти заявил, что церковь и государство — две параллельные линии, которые никогда не могут скреститься. Что касается религии, сказал Джолитти, «правительство просто некомпетентно. Тут ему нечего делать, нечего смотреть. Оно предоставляет гражданам абсолютную свободу вести тебя так, как им заблагорассудится, лишь бы они оставались в рамках закона». И добавил: «Я не думаю, что в задачу правительства входит поддерживать, либо ниспровергать какой-либо религиозный принцип».

Именно после всеобщей сентябрьской забастовки 1904 года, когда парламент распустили и назначили новые выборы, Пий X молчаливо и неофициально отменил принцип non expedit. Он предоставил католикам возможность поступать «согласно своей совести». И многие католики голосовали. Расчет заключался в том, что они отдадут свои голоса умеренным и консервативным кандидатам и таким образом помогут уменьшить удельный вес левых партий. Джолитти провел эти выборы под лозунгом «Ни реакция, ни революция». На выборах никаких решающих перемен не произошло, а правительственная политика взяла крен вправо. В 1912 году была произведена обширная политическая операция: фактически (но не формально) был заключен пакт между правительством и одним из лидеров католического движения, графом Отторино Джентилони. Смысл был в том, что католики поддержат тех правительственных кандидатов, которые дадут им известные «гарантии». Все проделывалось сверхсекретно, но сам Джентилони, приняв позу «спасителя отчизны», публично рассказал об этой скандальной истории.

Но, независимо от разразившейся бури, самый факт массированного участия католиков в парламентских выборах имел очень большое значение. Отныне они желали непосредственно принимать участие в решении общенациональных вопросов и играть активную политическую роль в судьбах итальянского либерального государства, каким оно сложилось в результате движения Рисорджименто. Весной 1914 года Джолитти в силу ряда причин ушел в отставку, и премьер-министром стал Антонио Саландра. Вскоре произошли события в Сараево и началась первая мировая война. О том, как Италия оказалась втянутой в войну, речь идет в другой статье этого сборника *. В этой же статье говорится о том, как Муссолини пришел к власти.

* «Итальянская трагедия масок».

В том же 1919 году, когда Муссолини создал в Милане свое первое фашо, священник дон Луиджи Стурцо вышел на политическую авансцену. Его роль в итальянской истории нашего века очень значительна, и он заслуживает подробного рассказа, тем более что находящаяся на протяжении трех послевоенных десятилетий у власти в Италии Христианско-демократическая партия является прямой наследницей партии, организатором и идеологом которой был Стурцо*.

* Современные итальянские исследователи, начиная марксистами, как Паоло Сприано, Паоло Алатри, Джулиано Прокаччи, кончая католиками и либералами, единодушны в оценке дона Стурцо как самой крупной фигуры в истории итальянского католического движения нашего века,

 

Теперь я должна сделать маленькое личное отступление. Когда после двух с половиной лет работы в Италии Виктор Кин был назначен заведующим корреспондентским пунктом ТАСС в Париже и мы переехали туда, случилось так, что я однажды попала на публичное выступление человека, который рассказывал чрезвычайно много интересного о фашистской Италии. Он говорил по-французски, но это был итальянец-эмигрант, католик. Я боюсь ошибиться, но почти уверена, что это был не кто иной, как дон Луиджи Стурцо. Прошло столько лет, что я не могу быть уверенной в этом, но мне так кажется. Человеку, которого я видела и слышала, было на вид лет шестьдесят пять, я запомнила худое, удлиненное лицо, хрипловатый тембр голоса, уверенную французскую речь. Доклад произвел на меня большое впечатление.

Много лет спустя в Москве, в связи с моей работой, я прочла много статей дона Стурцо, тексты его речей и докладов. Он был основателем и идеологом католической партии «пополяри». Я видела много его портретов, снятых в разное время, и мне думается, что именно он выступал тогда в Париже. Муссолини имел «все основания» относиться к дону Стурцо с величайшей ненавистью и, если называть вещи своими именами, потребовать у Ватикана голову этого священника. Можно, не рискуя впасть в преувеличение, сказать, что Луиджи Стурцо был деятелем крупнейшего масштаба. Он отличался острым умом, неукротимым политическим темпераментом и бескорыстием. Роль, которую дон Стурцо сыграл в истории итальянского католического движения, пожалуй, ни с чем не сравнима. Он выдвинулся еще в конце прошлого века как великолепный организатор масс, жил в их толще, знал их насущные интересы, был убежденным демократом, презирал политиканство и резко выступал против предвыборных комбинаций и конъюнктурных соглашений с реакционерами. Еще в 1905 году он произнес первую «программную» речь, выдвинув идею создания католической партии в Италии. Однако прошло почти четырнадцать лет до того, как эта идея могла превратиться в реальность.

Перемирие было подписано 4 ноября 1918 года, а 17 ноября Луиджи Стурцо произнес в Милане свою вторую «программную» речь, которая была как бы прелюдией к образованию партии «пополяри». Речь называлась «Послевоенные проблемы», и обзор положения в послевоенной Европе начинался с России. Дон Стурцо хорошо понимал, почему в этой стране произошла революция; он сказал, что большевизм является естественным следствием тирании и ненавистной народу войны. Но, при всем уме и проницательности дона Стурцо, он не мог возвыситься до понимания сущности Октябрьской революции, которая представлялась ему «хаотической» и ниспровергающей те моральные ценности, в которые он верил. И, разумеется, его больше всего заботило отнюдь не положение в России, но влияние русской революции на народы Европы, в первую очередь на Италию. Речь дона Стурцо была пронизана страхом перед возможной итальянской революцией, которая рисовалась ему прежде всего как власть толпы. Но в этой речи было много презрительных и-гневных слов о либеральной буржуазии, о бессилии парламента, о том, что никто не хочет прислушаться к нуждам и требованиям народных масс.

В этой речи было одно место, показывающее силу политической интуиции «священника из Кальтаджироне». 17 ноября 1918 года, когда фашизм был совершенно ничтожным явлением и, в сущности, был только намек на фашизм,— дон Стурцо сказал об опасности, которую фашизм может представить в будущем. Сейчас эти слова кажутся настоящим политическим предвидением. Дон Стурцо говорил о необходимости свободы, о том, что совесть людей настоятельно требует «программы свободы», о том, что надо во что бы то ни стало укрепить демократию, решительно обновить парламент и послать в него «вместо правящей буржуазии» представителей народа. После миланской речи началась подготовительная работа, и 18 января 1919 года официально была создана Раг tido роро!аге Italiano (Итальянская народная партия). Ее программа была демократической и в то же время умеренной. В ней говорилось о целостности семьи и защите детей и розыске скрывающихся отцов, и также — более широко — об охране нравственных устоев общества. Этот, самый первый, пункт программы полностью отвечал католической традиции. Всего было двенадцать пунктов, некоторые из них касались социальной и экономической политики, налоговой системы, даже таких сугубо конкретных, отвечавших насущным нуждам крестьян вопросов, как упорядочение водного хозяйства, мелиорация, устройство горных водоемов. Для многих районов Италии это имело существенное значение.

Вообще программа показывала, что составители ее отлично знали повседневные тяготы и интересы населения, особенно крестьянского. В одном из пунктов речь шла, например, о борьбе с социальными болезнями: малярией и туберкулезом. Если хотя бы немного знать тогдашние итальянские условия, легко понять, чтолоамп «будничность» этой программы, ее умеренность, ее конкретность, полное отсутствие фразы должны были понравиться крестьянам. Так и произошло. Пальмиро Тольятти, говоря о социальной базе «пополяри», указывал на «межклассовый» ее характер. Так было задумано, и это тоже соответствовало католической доктрине. Партия «пополяри» очень быстро пустила корни, в нее вступали и крестьяне, и городская и сельская мелкая, а отчасти средняя буржуазия, но отчасти и аграрии. В условиях, когда деревня была охвачена небывалым волнением и крестьяне настойчиво требовали земли, католическая партия, возглавляемая священником и выдвинувшая демократическую программу, не могла не иметь успеха. Успех был воистину поразительным. На парламентских выборах 1919 года «пополяри» получили сто мандатов, что вызвало изумление печати: никто не думал, что такие вещи возможны.

Луиджи Стурцо не ставил перед созданной им партией задачу проникнуть в среду промышленного пролетариата. Будущее страны он видел не в развитии индустрии. Самую идею сильного государства, идею централизованной власти дон Стурцо, в соответствии с католической традицией, решительно отвергал. Он стоял за децентрализацию, предоставление самых широких прав и полномочий местным органам власти, за реформы, за сотрудничество классов, за уважение прав человека, за крепкую семью, за воспитание детей в религиозном духе. Вот круг идей, дорогих дону Стурцо, которым он оставался верным всю жизнь.

Надо остановиться еще на одном важном вопросе, а именно — почему партия не была названа католической. Дон Стурцо много раз разъяснял это. Если попытаться синтетически выразить его мысль, можно сказать так: он считал, что католицизм — это религия, это всеобщность; напротив, партия — это политика, это разделение. Дон Стурцо утверждал, что не надо смешивать индивидуума с обществом, государство с религией, человека с богом. Он категорически отрицал утверждение некоторых деятелей, увидевших в созданной им партии детище и орудие Ватикана. Он характеризовал партию «пополяри» как христианскую, стоящую на позициях строго легальной борьбы, как партию порядка. Если употребить принятый сейчас термин, дон Стурцо был центристом: с одной стороны, он решительно спорил против тех, кто хотел поставить партию под контроль духовенства, с другой стороны, полемизируя с левым крылом, он не желал рассматривать ее как «партию христианских трудящихся». В этом и выражался тот межклассовый принцип, о котором я упомянула.

С самого начала своего существования партия «пополяри» находилась под влиянием разнородных, зачастую антагонистических сил. Левое крыло, возглавляемое известным деятелем «белого» профсоюзного движения, Гвидо Милъоли, выражало интересы наиболее передовой части католического крестьянского движения. Однако значительным влиянием пользовались и земельные собственники, которые, естественно, были настроены консервативно. Таким образом, во всей позиции партии была двойственность, помешавшая ей сыграть в истории Италии ту роль, которую она могла бы сыграть в случае победы своего левого крыла. В Италии принято говорить, что у партии «пополяри» (как и вообще у католического движения) было «две души». Скажем, и это будет точно, что в первые послевоенные годы одна душа воплощалась в Гвидо Мильоли и его единомышленниках. Они проводили свои идеи на практике, а именно экспроприировали и передавали в собственность крестьянам земельные участки, превышавшие двадцать пять гектаров. Эти земли должны были либо быть разделены на мелкие участки, либо, если этого не позволяли природные условия, поступать в коллективное владение крестьян. «Белые» (католические) лиги и кооперативы участвовали в захвате запущенных или плохо обрабатываемых земель и на юге и на севере страны. Особенной силы достигло «белое» крестьянское движение, руководимое Мильоли, в провинции Кремона. На протяжении долгого времени один из самых экстремистских вожаков фашизма, Роберто Фариначчи, вместе со своими сквадристами, громил «белые» лиги и кооперативы Кремоны с такой же яростью, с какой фашисты обрушивались на «красных». Весь ассортимент фашистского террора: избиения, издевательства, поджоги, разрушения зданий — все было пущено в ход. Фашисты физически уничтожили передовой отряд крестьянского католического движения. Так бесчинствовали они не только в Кремоне, но во всех провинциях, где пользовались влиянием левые католики.

У меня нет возможности в рамках этой статьи говорить обо всем этом подробно, и поневоле приходится многие важные вехи намечать пунктиром. Скажу только, что в то время, когда Муссолини рвался к власти, он явно позабыл о своем прежнем антиклерикализме. На протяжении двух десятилетий он очень кокетничал этим своим отвращением к католицизму и настаивал на том, что он ярый «безбожник». Приведу только несколько примеров и цитат из текстов Муссолини: «Бог не существует. Религия с научной точки зрения — абсурд, на практике это безнравственность, у людей это болезнь», «Все священники, без исключения, приносят вред», «Католическое рождество — это мистификация. Христос умер, а его учение агонизирует. Но существует живой Христос: это раб, который проносит через тысячелетия крест своей нужды. Этот раб не может праздновать христианское рождество. Он живет подготовкой и ожиданием. Он ожидает Антихриста, он подготавливает Революцию». Или высказывание Муссолини на диспуте с одним пастором-евангелистом в Швейцарии: «Если бог существует, даю ему пять минут срока для того, чтобы уничтожить меня, его врага, который сейчас говорит с вами». .. И через пять минут: «Видите? Я еще жив. Значит, бог не существует!». Однако все это были грехи молодости, и Муссолини начисто о них позабыл, когда ему понадобилось из политических соображений изменить позицию.

В январе 1922 года умер папа Бенедикт XV, пользовавшийся большой популярностью в связи с тем, что он был сторонником строгого нейтралитета и пацифистом. В большой мере благодаря его позиции католическим организациям в Италии удалось в годы войны завоевать значительные слои населения и укрепить свое влияние. Так, первого августа 1917 года папа обратился к главам всех воюющих государств с призывом «прекратить бессмысленную бойню». Это обращение вызвало горячее одобрение одних и сдержанную, но явно раздраженную реакцию других деятелей, но народные массы, разумеется, приветствовали позицию папы, отвечавшую их интересам, надеждам и стремлениям. Бенедикт XV был очень популярен, а Муссолини его терпеть не мог. Можно привести много изречений Муссолини, называвшего Бенедикта XV «бедным равви из Назарета», «шарлатаном и обманщиком из Галилеи» и т. д. Еще 1 января 1920 года Муссолини писал в «Пололо д'Италия»: «Мы плюем на все догматы, отвергаем любой рай, высмеиваем всех шарлатанов — белых, красных и черных, которые торгуют чудодейственными наркотиками, чтобы дать «счастье» человеческому роду».

Однако в первой же своей речи, когда его избрали в парламент (21 июня 1921 года), Муссолини бесстыдно заявил, что «фашизм отнюдь не провозглашает и не проводит практически антиклерикальной линии», поскольку антиклерикализм превратился теперь в чистейший «анахронизм». Когда же после смерти Бенедикта XV папский престол занял Пий XI, человек гораздо более консервативный, Муссолини откликнулся на это событие приветственной статьей в «Джорнале д'Италия» от 17 февраля 1922 года. Он писал о том, что новый папа, в бытность его миланским кардиналом, «был в высшей степени любезен», когда миланским фашистам пришлось договариваться с ним относительно одной религиозной церемонии. Любезность заключалась в том, что кардинал Акилле Ратти (будущий папа) охотно разрешил фашистам внести в собор десятки фашистских знамен. Надо заметить, что вплоть до страшной ссоры в 1931 году и позже, после торжественного примирения, Пий XI продолжал оставаться «крайне любезным» по отношению к чернорубашечникам. Достаточно сказать, что во время «похода на Рим», в октябре 1922 года, когда партия «пополяри» заняла антифашистскую позицию, Ватикан дал указание духовенству оставаться строго нейтральным. Впрочем, и партия «пополяри» ограничивалась преимущественно моральным осуждением фашизма.

 

Это очень трагические в истории Италии годы. В то время существовало всего две массовые партии: социалистическая и католическая. На парламентских выборах 1919 года, когда «пополяри» получили сто мандатов, социалисты получили более 150. Обе партии были антифашистскими, за ними шли «белые» и «красные». профсоюзы, огромные массы населения. Итальянский историк Ренцо Де Феличе пишет: «Логическим выводом было бы соглашение между социалистами и «пополяри». В действительности это оказалось невозможным как из-за максимализма социалистов, так и из-за антиклерикальной предвзятости, которая в этом отношении объединяла социалистов, республиканцев, радикалов и вообще всех демократов, и, наконец, из-за противоречий, присущих самой партии «пополяри», в которой сосуществовали демократическое большинство и консервативное меньшинство. В руках этого меньшинства остались весьма основательные орудия власти, благодаря чему оно могло влиять на важные решения; кроме того, оно пользовалось доверием Ватикана и высшего духовенства».

Добавим, что дело было, конечно, не только в антиклерикализме демократов, но и во враждебности католиков к социалистической идеологии. «Пополяри» стремились вырвать массы из-под влияния социалистов. Все это глубоко драматично, достаточно сказать, что взаимная враждебность доходила до того, что нередко бывали случаи кровавых столкновений между крестьянами, находившимися под влиянием социалистов, с одной стороны, и католиков — с другой. Я писала уже о том, что, к великому несчастью для Италии, вражда между двумя массовыми антифашистскими партиями облегчала чернорубашечникам путь к захвату власти. Нельзя без чувства глубокой боли думать о том, что полвека тому назад история могла бы сложиться иначе, если бы социалисты и «пополяри», поддержанные мощными конфедерациями труда, смогли осуществить единство действий. Тольятти настаивал на том, что победа фашизма в Италии отнюдь не была исторической неизбежностью.

Вернемся к рассказу о доне Стурцо. Его история глубоко драматична именно потому, что он был принципиальным, честным и убежденным человеком и искренним демократом. У него не было никаких колебаний в том смысле, что он никогда и ни на минуту не поддерживал фашистский режим и не желал смириться с ним. Но именно поэтому ему пришлось уйти от руководства созданной им партии. Если называть вещи своими именами, ватиканская иерархия и Пий XI лично предали дона Стурцо, не задумываясь принесли его в жертву, ибо этого хотел Муссолини. Приведу данные из книги католического историка, вышедшей в Италии в 1971 году. В книге этой собрана богатая документация, снабженная авторскими комментариями. Среди современных католических историков есть немало людей высококвалифицированных и стремящихся работать на таком научном уровне, который исключает несправедливую пристрастность по отношению к инакомыслящим, к «светским» исследователям. К слову говоря, такую же позицию занимает Габриэле Де Роза, которого мы уже неоднократно цитировали. И Де Роза, и Скоипола, и некоторые другие с большим вниманием относятся к трудам ученых-марксистов, часто обращаются к произведениям Грамши, Тольятти — нередко, конечно, полемизируя с ними, но в то же время отдавая им должную дань уважения.

Так вот Пьетро Скоппола очень удачно выбрал и расположил документы, наглядно показывающие, как далеко простиралась «любезность» Пия XI по отношению к фашистскому режиму. Я писала уже о том, что дон Стурцо лично был убежденным антифашистом. Если еще осенью 1918 года он, один из немногих, понимал потенциальную угрозу, таившуюся в этом движении, то позднее он вел себя непримиримо и последовательно, выступая против соглашения и тем более против сотрудничества между «пополяри» и чернорубашечниками. Однако за ним далеко не всегда следовали его товарищи по партии. Едва придя к власти, Муссолини с присущей ему ловкостью стал пользоваться всяким удобным случаем, чтобы расписываться в своем уважении к католической религии. Так, 21 ноября 1922 года он дал интервью группе иностранных журналистов и заявил: «Мой дух глубоко религиозен. Религия является громадной силой, которую надо почитать и защищать. Поэтому я против антиклерикальной и атеистической демагогии, это все устаревшие трюки. Я утверждаю, что католицизм — это великая духовная и моральная сила, и надеюсь, что отныне взаимоотношения между итальянским государством и Ватиканом будут вполне дружественными». Есть еще одно авторитетное свидетельство. Барон Евгений Бейенс, бывший посол Бельгии при Святом престоле, писал о своих беседах с одним из крупнейших деятелей Ватикана, который сказал ему: «Муссолини поручил сказать нам, что он добрый католик и что Святому престолу нечего опасаться с его стороны. Для начала он пожелал, чтобы все его коллеги, и даже сам король, присутствовали на мессе в церкви Санта Мария дельи Анджели 4 ноября. А перед памятником Виктору Эммануилу, где покоится прах неизвестного солдата, он велел всем встать на колени и одну минуту посвятить молитве. Эта минута, вероятно, показалась долгой многим из присутствовавших там вольнодумцев, но все преклонили колени».

20 января 1928 года состоялась секретная встреча между Муссолини и кардиналом Пьетро Гаспарри, ближайшим сотрудником папы, статс-секретарем Ватикана по иностранным делам. Свидание произошло в доме одного видного католического деятеля, сенатора Карло Сантуччи; в доме было два входа, и все было организовано ловко: Муссолини воспользовался одним входом, а кардинал Гаспарри другим. Встреча была дружественной, но это был лишь первый контакт, взаимное «прощупывание», решений в тот момент не было принято никаких. Вскоре, 9 февраля, Муссолини встретился с иезуитом падре Такки Вентури, тоже тайно. Видимо, через этого иезуита и осуществлялись дальнейшие контакты. В первое правительство Муссолини, вопреки воле дона Стурцо, входило несколько «пополяри». Однако это было временным, переходным маневром, Муссолини преследовал вполне ясную цель: создать однопартийное правительство, без всяких либералов и «пополяри», с которыми все-таки приходилось отчасти считаться, пока они занимали министерские посты. Надо заметить, что с «пополяри» Муссолини никогда особенно не стеснялся. Вот образцы некоторых его высказываний: «Простите меня, если образ вульгарен. Вы — крысы с острыми зубами, и вы вонзили их в министерский сыр, чтобы его сожрать». Или же (все это еще до прихода к власти):

«Несомненно, что это могущественная партия, так как она опирается на тридцать тысяч приходов, она располагает очень дисциплинированной политической организацией. .. Она могущественна благодаря своим банкам, своим газетам и престижу, объясняющемуся тем, что ее рассматривают как представителя католического населения. У нее также есть свои внутренние кризисы. В нее входит много людей, занимавших позицию самого гнусного нейтралитета, саботировавших войну, и в аграрном вопросе она соперничает с большевизмом. У нас есть, следовательно, два большевизма: красный и белый. Мы не можем не вступить в борьбу с этой партией».

И они вступили в борьбу с этой партией, которая шла на все компромиссы и все же вынуждена была через несколько лет сойти с исторической арены под ударами фашистской диктатуры. И это несмотря на то, что внутри партии «пополяри» нашлось сколько угодно дезертиров и отступников, предпочитавших сотрудничать с Муссолини под тем предлогом, что таким образом удастся «избежать худшего». Эти люди принадлежали к меньшинству, но многие из них входили в парламентскую группу, среди них были и министры, в тот короткий период времени, когда дуче счел за благо временно с ними сотрудничать. Эти министры, типичные коллаборанты, в своих действиях не считались с антифашистской позицией лидера партии Луиджи Стурцо, они выражали интересы правого крыла, той аграрной буржуазии, часть которой вступила в партию «пополяри».

Картина, таким образом, вполне ясная, она недвусмысленно отражается в прессе того времени, и сейчас по этому поводу ни у кого из серьезных историков не возникает сомнений. Муссолини вел двойную политику: на максимальное сближение с Ватиканом и на уничтожение партии «пополяри», настроенной в большинстве своем (коллаборантов было не так уж много) против его режима. Скоппола пишет об этом так: «Поскольку после захвата власти фашистами само государство- называло одной из своих задач решительное улучшение взаимоотношений с католиками, партия «пополяри» утрачивала свой смысл, и более того — из-за своего критического отношения к фашизму становилась препятствием на пути сближения между государством и церковью».

В государственных учреждениях повесили распятия, в школах было введено обучение закону божию, миланский католический университет был официально признан, государство стало давать денежные субсидии низшему духовенству и епископату. Таким образом, фашизм делал церкви многочисленные «авансы» и заигрывал с нею. Если мы добавим ко всему этому, что католическая церковь была традиционным оплотом реакции и консерватизма и боялась «красной опасности» не меньше, нежели самые оголтелые круги итальянской буржуазии, станет вполне очевидным, что само существование партии «пополяри» стало для Ватикана помехой: в самом деле, с Муссолини ведутся секретные и успешные переговоры, папа Пий XI «любезен», а в это время лидер партии дон Стурцо произносит резко антифашистские речи, словно он не священник, словно он не обязан ставить интересы церкви выше своих демократических убеждений. Ватикан, как я уже писала, обязал духовенство хранить строгий нейтралитет во время фашистского «похода на Рим», а дон Стурцо и тогда и позже с присущей ему силой убежденности и морального негодования выступал против чернорубашечников. Ватикан не намерен был это слишком долго терпеть.

Дон Стурцо был человеком честным, принципиальным и сильным, он не хотел сдаваться. 12 апреля 1923 года он сделал доклад на конгрессе в Турине и отстаивал историческую функцию своей партии. Газета Муссолини «Пополо д'Италия» немедленно откликнулась статьей под названием «Речь врага», вся фашистская печать обрушилась на дона Стурцо, его называли интриганом, честолюбцем, волком в овечьей шкуре, лицемером, политиканом; Муссолини воспользовался докладом дона Стурцо для того, чтобы исключить «пополяри» из состава своего кабинета. Со своей стороны, церковная иерархия не только не поддержала партию «пополяри», но, напротив, окончательно решила пожертвовать ею вообще и в первую очередь доном Стурцо. Прошло два с половиной месяца после туринского конгресса, и 25 июня 1923 года в католической газете «Коррьере д'Италия» появилась статья монсиньора Энрико Пуччи, в которой дона Стурцо настойчиво просили не создавать трудностей Святому престолу, ибо неудобно быть одновременно священником и секретарем политической партии. Через пять дней, 30 июня, был опубликован манифест так называемых «национальных католиков» (фактически клерикал-фашистов), подписанный несколькими десятками более или менее известных и влиятельных деятелей. В манифесте выражалась безоговорочная поддержка фашистскому режиму и осуждение «антинациональных партий», иными словами — всех, кто выступал против фашизма. Еще до опубликования манифеста один прелат, кардинал Базилио Помнили, говорил о «величии Муссолини».

Когда была опубликована статья Энрико Пуччи, вызвавшая большое волнение, и пресловутый манифест, газета «Оссерваторе романо», официозный орган Ватикана, с привычным лицемерием заявила, что все это — «частная инициатива», иными словами — сочла нужным, так сказать, «отмежеваться» от чересчур открытой профашистской позиции. Однако, когда шум несколько стих, к дону Стурцо явился некий эмиссар Ватикана, который сообщил ему, что фашистское правительство угрожает развернуть «антиклерикальную кампанию большого масштаба» в случае, если партия «пополяри» не прекратит своей оппозиции мошенническому избирательному закону, который намерены были провести фашисты, и если дон Стурцо не уйдет с поста политического секретаря партии. Дон Стурцо понимал, конечно, что и статья монсиньора Пуччи была очень выразительным намеком, но после визита ватиканского эмиссара ничего не оставалось, как сделать решающий выбор.

Некоторые фашистские газеты, совершенно не стесняясь, выражали надежду, что недалек день, когда дон Стурцо, который «оскверняет свое облачение священника», будет отлучен от церкви. Эта возможность была вполне вероятной. Дон Стурцо отлично знал, что именно такая судьба выпала на долю многих непокорившихся людей, в частности друга его юности священника Ромоло Мурри, вместе с которым они когда-то, еще в конце прошлого века, организовывали христианско-демократическое социальное движение. Ромоло Мурри был отлучен от церкви. Дон Стурцо морально не был готов к такому повороту событий. Он остался убежденным антифашистом, но на него оказывалось слишком сильное давление. Орган иезуитов, журнал «Чивильта Каттолика», прямо писал о том, что дон Стурцо своими действиями вредит интересам церкви. Короче говоря, под сильнейшим нажимом Луиджи Стурцо принял решение уйти с поста секретаря созданной им партии и заявил об этом 10 июля. К руководству пришли другие, куда более податливые и склонные к компромиссам люди. Однако престиж и авторитет дона Стурцо, который на некоторое время удалился в монастырь, оставался громадным. Неизменной оставалась и яростная ненависть, которую испытывали фашисты по отношению к этому убежденному своему противнику. 12 июля официальное агентство печати заявило, что отставка дона Стурцо «ни в какой мере не изменила политического положения» и что это лишь видимость, а на самом деле дон Стурцо продолжает тайно руководить партией. «Дон Стурцо, — говорилось в заявлении, — не мученик и не боец, который, сраженный обстоятельствами и превосходящими силами противника, падает, не сгибаясь. Дон Стурцо — ловкий политик, который прячется за ширмой, чтобы продолжать свое дело, как прежде, или еще больше, чем прежде». Первого августа «Большой Совет» — высший орган фашистской партии — принял резолюцию, в которой провозгласил, что дон Стурцо лично и вся созданная им партия «пополяри» — открытые враги режима. А 23 августа фашисты убили молодого священника Джованни Минцони. Это убийство вызвало в стране большое волнение. Дон Минцони, которому едва исполнилось тридцать восемь лет, был протоиереем в одном маленьком провинциальном городке. Он принимал участие в первой мировой войне, имел награды за доблесть и принимал активное участие в организации бывших фронтовиков, занимавшей антифашистские позиции. Дон Минцони очень энергично противился попыткам местных фашистов разгромить католические организации. По своим политическим убеждениям он был искренним сторонником дона Стурцо и демократом. Однажды вечером его настигли на улице и проломили ему череп дубинкой. Позднее узнали, что убийство произошло по личному приказу одного из фашистских главарей, Итало Бальбо, а физическим исполнителем убийства был наемный бандит.

В Италии недавно переиздана одна интереснейшая книга, озаглавленная «Дубинка и кропило». Ее автор Эрнесто Росси, видный антифашист, умер в 1967 году. Он принадлежал к поколению, которое непосредственно участвовало во всех событиях того времени. Когда фашисты пришли к власти, Эрнесто Росси было двадцать пять лет, он был из тех молодых интеллигентов, которые не приняли диктатуры Муссолини и боролись против нее. Он был арестован в 1930 году, отсидел девять лет в фашистских тюрьмах, потом эмигрировал и вел антифашистскую работу, играя большую роль в одном из центров, находившихся в Париже. Затем Росси вернулся в Италию и участвовал в движении Сопротивления. Росси написал не одну книгу, но эта особенно интересует нас сейчас, поскольку она непосредственно посвящена взаимоотношениям католической церкви и итальянского фашизма. О характере книги говорит самое ее название. Дубинка, как известно, была излюбленным оружием фашистских сквадристов. Философ Джованни Джентиле, крупный ученый, неогегельянец, примкнувший к фашизму и впоследствии казненный партизанами, опозорил себя апологией дубинки. Он изобрел теорию, что всякая сила моральна, применение дубинки в качестве средства воздействия на людей не менее морально, чем любые другие средства убеждения. Слово «кропило» объяснять не приходится.

Эрнесто Росси подробно рассказывает об обстоятельствах смерти дона Минцони. Тут есть один очень интересный момент: в то время, как это подлое убийство вызвало всеобщее возмущение, католическая печать постаралась, насколько возможно, замять скандал, то есть ни в коем случае не привлекать к нему внимания. Поведение «Оссерваторе романо» и других католических газет во всем этом деле было постыдным: зверски убили католика, священника, заслуженного участника войны. Вполне очевидны политические мотивы убийства. И что же, несколько строк информации — и точка. Лишь бы не обиделся дуче, лишь бы не нарушить то «сердечное согласие», которое начинало уже устанавливаться между Ватиканом и фашистским режимом.

Итало Бальбо направил архиепископу Равенны лицемернейшее письмо с выражением соболезнования семье и прихожанам дона Минцони. Католические газеты сервильно напечатали текст. Личный орган Муссолини газета «Пополо д'Италия» со своей стороны заявила, что факт убийства священника, конечно, прискорбен, однако известно, что он, «будучи пламенным членом партии «пополяри», занимался политической пропагандой, вопреки указаниям высшей церковной иерархии». Одновременно «Пополо д'Италия» «похвалила» авторитетные католические газеты «за то, что они не подняли большого шума из-за этого печального инцидента. «Оссерваторе романо» сочла необходимым чуть-чуть обидеться на эту выходку, но и только. Ссориться не хотели.

Я вскользь упомянула о том, что фашисты стремились во что бы то ни стало провести новый избирательный закон, совершенно мошеннический, который позволил бы им провести в парламент необходимое число своих приверженцев и таким образом создать как бы видимость «легальности» тем беззакониям, которые они творили. Суть закона состояла в том, что партия, которая получит на выборах относительное большинство голосов, автоматически получит две трети мест в палате. Оставшаяся треть будет распределена между остальными партиями. Дон Стурцо был ярым противником этого «мажоритарного» закона, и ненависть фашистов к нему в значительной мере этим его сопротивлением и объяснялась. Закон вошел в историю по имени автора законопроекта, Джакомо Ачербо, — он так и назывался: «Закон Ачербо», и был откровенно, нагло антидемократическим. Дон Стурцо находился уже в монастыре, когда парламент, вопреки протестам оппозиционных партий, утвердил «Закон Ачербо». Однако фашисты, чтобы быть уверенными в успехе, пошли еще на множество подлогов, применяли тактику настоящего террора и шантажа.

И все же, несмотря на все репрессии, на политику фашизма и Ватикана, партия «пополяри» получила на выборах 6 апреля 1924 года тридцать девять парламентских мандатов, сохранив свое основное ядро. «Пополяри» выступили на этих выборах с антифашистской программой, менее отчетливой, чем ее формулировал в свое время дон Стурцо, но все же антифашистской и демократической. Беда в том, что действенность этой программы резко ограничивалась тем, что «пополяри» все так же не желали устанавливать единства действий с другими антифашистскими партиями. Многие из них были убеждены в том, что в конце концов фашизм удастся «приручить», что не следует чрезмерно раздражать Муссолини, надо проявлять терпение и т. д. В основе по-прежнему лежал страх перед «красными», правое же крыло «пополяри» по существу уже смыкалось с фашистами, а многие и формально вышли из партии «пополяри».

В июне 1924 года Джакомо Маттеотти произнес в парламенте мужественную обличительную речь, после которой он сказал своим друзьям: «Теперь вы можете готовить мой некролог»; эта речь касалась как раз фашистского террора во время предвыборной кампании. Террор был направлен против всех политических противников режима, в том числе, конечно, и против «пополяри». Маттеотти в своей речи перечислял факты: убийства, избиения, запугивания, попытки подкупа, шантаж, бессовестная ложь, подтасовка избирательных бюллетеней; список был длинный, и Маттеотти предупредил, что он сказал далеко не все: предстояла еще одна речь. Но этого фашисты не могли допустить: Маттеотти был похищен и убит. Это была не первая жертва, на счету фашизма их было множество, включая дона Минцони. Но ничто не может сравниться с потрясением, которое вызвало в широчайших слоях итальянского общества похищение и злодейское убийство депутата парламента. Правда, в условиях, которые существовали в то время в Италии, роль оппозиции была преимущественно морально-политической, а не чисто политической, но моральный фактор имеет всегда громадное значение. Исколотый кинжалами, обезображенный почти до неузнаваемости труп Маттеотти приобрел значение символа. Поднялась настоящая буря возмущения, режим зашатался.

Зашатался, но устоял. Когда мы приехали в Рим через семь лет после убийства Маттеотти и внимательнейшим образом изучали прессу того времени, подробности потрясали воображение. В 1924 году, когда все это произошло, оппозиционная печать в Италии не была еще окончательно задушенной. Мы читали подшивки различных газет за 1924 год, и страшная картина оживала перед нами. Факты мы, конечно, знали и раньше: в советских газетах в свое время писали о деле Маттеотти. Но важны были детали. Сейчас я не могу писать обо всем этом подробно, скажу только, что лишь лидер коммунистов Антонио Грамши призывал других представителей антифашистской оппозиции объявить правительство убийц низложенным, обратиться к рабочим с призывом ко всеобщей забастовке, сформировать органы новой власти. Остальные оппозиционеры, при всей своей искренности и личном благородстве, находились во власти иллюзий. Они ограничились выражением морального негодования, уповали на короля, который, как они надеялись, сам сместит Муссолини, — в общем, не хотели активно выступить против фашизма.

Разумеется, у меня осталось лишь общее впечатление, лишь воспоминания о том, что мы тогда читали в газетах об убийстве Маттеотти и последовавших событиях. Но теперь, занимаясь итальянской историей по роду моей работы, я перечитала множество монографий, антологий, исследований итальянских авторов, принадлежащих к разным направлениям мысли. И поэтому я могу привести данные, касающиеся позиции «пополяри», а также церковной иерархии в это решающее время. Незадолго до убийства Маттеотти в руководстве партии «пополяри» взяли верх весьма умеренные элементы. Дон Стурцо сохранял свои убеждения, свою веру в то, что партия «пополяри» может и должна, вопреки всему, осуществить предназначенную ей роль в истории итальянского народа; он оставался убежденным и страстным антифашистом, выступал публично против режима чернорубашечников. Он гневно обличал тех католических деятелей, которые после убийства Маттеотти, в момент, когда были реальные возможности свергнуть дуче, пытались, наоборот, подать фашизму руку помощи, — а таких людей было немало.

В этот период дону Стурцо угрожала физическая расправа, друзья прятали его то в одном, то в другом городе, пока наконец ему не передали, что кардинал Гаспарри, статс-секретарь Ватикана по иностранным делам, который, как мы помним, тайно встречался с дуче, настойчиво советовал (это почти равнялось приказу) дону Стурцо покинуть Италию, В сложившихся условиях пришлось согласиться, дон Стурцо уехал в Англию. В 1932 году ему неофициально сообщили, что если он напишет Муссолини, тот разрешит ему вернуться. Дон Стурцо отказался; в тексте письма, в котором он сообщал своему другу дону Томмазо Недиани о своем отказе, есть такие слова: «Я ценю твою откровенность, надеюсь, что и ты оценишь мою. Я лично ничего не хочу и ничего не жду от людей. Если бы мне опять предстоял выбор, я предпочел бы изгнание рабству. В соответствии с моими религиозными и политическими идеалами я уповаю на Бога и надеюсь, что моя маленькая жертва сможет принести благо не мне одному, когда мои кости будут лежать на лондонском кладбище. Сейчас я работаю, а в работе — утешение и надежда»*.

Это письмо от 19 марта 1932 года. Дон Стурцо не мог знать, что история отпустила итальянскому фашизму еще немногим более десяти лет жизни; как мы видим, он и не мечтал вернуться на родину. К счастью, он вернулся, но его время как политического лидера уже прошло. В его политической биографии были пестрые страницы, он не мог переступить определенные грани и подняться до уровня, который позволил бы ему понять глубокую суть некоторых общественных явлений, понять историческую роль рабочего класса и научного социализма. Но он вошел в анналы итальянского католического движения как человек исключительного ума, бескорыстия и бесстрашия, а его антифашизм был последовательным и действенным. Когда он умер в 1959 году, ему воздали должное не только друзья и единомышленники, но и политические противники.

*Gabriele de Rosa, op. cit., p.475

А теперь вернемся к вопросу о том, как развивались отношения фашизма и Ватикана. То, что уже сказано, позволяет, думается, представить себе обстановку и намерения сторон. Хочу, однако, привести еще один факт, совершенно скандальный, я имею в виду позицию, занятую авторитетным органом иезуитов, журналом «Чивильта Каттолика» в связи с убийством Маттеотти. Сразу после убийства и «Чивильта Каттолика» и «Оссерваторе романо» выступили с протестами и осуждением происшедшего, как и вся печать, кроме чисто фашистской. Однако и в этот первый момент католическая пресса вела себя осторожно: персона Муссолини была вне всяких подозрений (он был плохо информирован, его обманывали, он не мог знать, он не мог помешать некоторым экстремистам и т. п.). Но потом надо было занять более определенную позицию, и для этой цели избрали «Чивильта Каттолика». Статья, опубликованная этим журналом 7 августа 1924 года, когда вся страна бурлила и было еще далеко не ясно, чем все кончится, называлась «Место католиков в происходящих битвах между политическими партиями в Италии». Фашистская партия характеризуется как «молодая, пылкая, кипящая», она противопоставляется всем старым партиям, когда-то стоявшим у власти в Италии, и особенно «недопустимой тирании большевистствующих социалистов»,

И дальше: «Прежде всего благодаря исключительным качествам человека, который его возглавляет, новое правительство имеет бесспорные заслуги, в особенности в том, что касается религии». За этим идет довольно подробный перечень заслуг правительства Муссолини и сразу после «списка благодеяний» пять пунктов, в которых формулируются обязанности «лояльного гражданина — католика». В первых двух пунктах, со ссылками на Священное писание и на «естественные законы природы», доказывается абсолютная законность фашистского правительства, а кроме того, «зло, приносимое революциями». В третьем пункте очень деликатно сказано, что хотя каждый добрый гражданин, и прежде всего католик, подчиняется правительству, это не должно помешать ему «в приличествующей форме критиковать законно сформированное правительство, с целью исправлять те акты, которые подлежат исправлению». Надо полагать, орган иезуитов имел в виду право законопослушных католиков посоветовать правительству Муссолини в будущем не похищать среди бела дня депутатов парламента, не убивать их зверски и уж во всяком случае не попадаться с поличным, как это произошло с трупом Маттеотти.

В четвертом пункте статьи речь идет о возможности смены правительства не революционным путем, но путем проведения новых парламентских выборов. Это тоже отвергается, ибо любое новое правительство «вместо того чтобы улучшить, рискует лишь ухудшить положение в обществе». В пятом пункте все с той же мягкостью сказано, что правительство (Муссолини) должно предоставить оппозиции права, предусмотренные законом. А те, кто настроены оппозиционно, если они честные люди и к тому же католики, должны спросить себя, могут ли способствовать улучшению какие бы то ни было перемены. Впрочем, «Чивильта Каттолика» помогает ответить на этот вопрос. Форма, в которой журнал излагает свою позицию, может, мне кажется, и поныне служить образцом лицемерия, хитрости и демагогии, Проследим за ходом мысли, это интересно.

Итак, фашистская партия, которую поддерживают многочисленные и дисциплинированные вооруженные силы, никогда не позволит вырвать у нее из рук власть путем парламентских выборов (после слов «не позволит», в скобках, написано: «и напрасно, без сомнения», — сочли все-таки нужным вставить эти бессмысленные слова, чтобы создать для себя видимость морального алиби: иезуиты вовсе не одобряют фашистов). Значит, возникает угроза кровопролитной гражданской войны. Но есть еще один очень сложный момент. С разных сторон раздаются голоса, что фашистское правительство могло бы быть заменено коалиционным правительством социалистов и «пополяри». Эта «перспектива» («Чивильта Каттолика» неизменно берет слово «перспектива» в кавычки, видимо чтобы подчеркнуть полную нелепость даже предположения такого) должна быть решительно отвергнута. Если партия «пополяри» утверждает, что она считается с католическими принципами, она не имеет права помышлять о сотрудничестве с социалистами, ибо это неуместно, невозможно и не может быть терпимо.

«В самом деле, — пишет журнал, — сделаем сравнение между фашистской партией и социалистической партией. Фашизм, строго говоря, не имеет определенной системы взглядов, он сам заявляет, что является, прежде всего, партией действия. И если его справедливо можно упрекнуть за серьезнейшие ошибки, то он во всяком случае многое сделал для всеобщего блага. Он уничтожил социалистическую тиранию, он подавил, мы надеемся искренне, масонов. Он восстановил порядок в административных органах. Что особенно важно для католиков, он не относится враждебно к религии, а напротив, неоднократно доказал на практике, что уважает, религию, и семью, и право собственности. Напротив, социализм, даже те его течения, которые предстают как более умеренные, по сути своей враждебен христианству. Известно, что представляют собою самые видные деятели социализма с моральной и религиозной точки зрения; известно также, как воспитывают они совращенную ими толпу. Но еще хуже, нежели люди, сама система, составляющая сущность социализма. Они открыто проповедуют атеизм и враждебность религии, классовую борьбу, они отрицают право собственности, принцип авторитета, святость брака и семьи и так далее. И эти заблуждения содержатся не только в более или менее абстрактной теории социализма, они присущи партии в ее практической деятельности, им неукоснительно следуют на деле».

Читатели не удивятся, конечно, что в качестве примера приводятся события в России, где «умеренные Львов и Керенский» должны были уступить место «разнузданному и дикому большевизму». Я так подробно остановилась на этой статье потому, что она носила программный характер. Выступления журнала «Чивильта Каттолика», особенно в такие острые моменты, в периоды кризисов, как правило, отражали мнения и желания самой верхушки католической церкви. Да, конечно, Ватикан уже в это время активно поддерживал чернорубашечников. Имя Маттеотти в статье вообще не названо; заметим, кстати, что он принадлежал к умеренным социалистам, к реформистской партии социалистов-унитариев. Но, конечно, и умеренные социалисты имели свою систему взглядов, которая решительно не устраивала Пия XI и остальных. Мы видим, что мотивы, по которым католическая церковь поддерживала итальянский фашизм, в решающих пунктах смыкались с мотивами аграриев, промышленников и финансистов, осуществивших при помощи фашистов превентивную контрреволюцию: все, что угодно, только не «красная опасность». И какое значение, в конце концов, имела смерть дона Минцони или Джакомо Маттеотти?

 

Ровно через месяц после опубликования этой статьи, 8 сентября, Пий XI , выступая перед студентами-католиками, говорил о том, что церковь по природе своей аполитична и политикой вообще заниматься не должна. Однако он и не исключил совершенно возможность той или иной политической акции Ватикана. Комментируя эти слова папы, Эрнесто Росси писал, что, видимо, Пий XI разделял убеждение Талейрана, что речь дана людям для того, чтобы они могли скрывать свои мысли: Пий XI всегда говорил так, что его можно было понять и так и эдак. Росси приводит цитаты, а потом очень остроумно пишет о своем собственном впечатлении: «То, что я лично, мне кажется, понял, прочитав декларации Пия XI об аполитичности церкви, сводится к тому, что у папы никогда не было намерения взять членский билет фашистской партии или же выступить кандидатом на выборах. Однако он оставлял за собою право заниматься политикой всякий раз, когда политика «затрагивала алтарь», то есть всякий раз, когда это представлялось ему уместным. Добрые католики (то есть члены организации «Ационе каттолика») обязаны были покорно слушаться властей предержащих, каковыми бы эти власти ни были, лишь бы они находились в согласии с Ватиканом, а также обязаны были безоговорочно следовать всем политическим директивам Святейшего Отца, даже если они противоречили голосу их совести» *.

*Ernesto Rossi, op. Cit., p112-113.

Барон Бейнс, преданнейший католик, в своих воспоминаниях, на которые мы уже ссылались, заявил, что, выступая перед студентами, Пий XI предал анафеме «пополяри» и социалистов, которые в Италии «легко смешивались с коммунистами». Тем самым, продолжал барон, «папа оказал поддержку правительству Муссолини и посеял полное смятение в рядах партии «пополяри». Напоминаю, все это происходит еще в 1924 году, оставалось еще почти пять лет до знаменитого официального примирения церкви и государства, до подписания Латеранских соглашений. Вполне очевидно, однако, что основы будущих соглашений были заложены уже в начале двадцатых годов и «примирение» было тщательно подготовлено в политическом и юридическом планах.

После того, как антифашистская оппозиция не сумела политически направить и практически, организационно использовать бурное возмущение, вызванное убийством Маттеотти, режим оправился от страха и перешел в контрнаступление. 31 января 1925 года Муссолини произнес в парламенте знаменитую речь, в которой заявил, что принимает на себя лично ответственность за все деяния режима: ответственность политическую, моральную, перед лицом истории и так далее. Этот день считается днем государственного переворота в Италии. Если до сих пор фашисты допускали хотя бы в какой-то мере оппозиционную печать, оппозиционные выступления — отныне все было кончено. Префекты получили жесткие инструкции, репрессии против всех инакомыслящих велись по всем правилам полицейского и цензорского искусства, всякая живая мысль была окончательно подавлена. Это называлось процессом «фашизации государства» и фактически означало неслыханное усиление личной власти Бенито Муссолини.

Мы не станем сейчас перечислять все действия фашистского правительства, угодные Ватикану и предшествовавшие Латеранским пактам. Укажем только на разгром масонских лож, когда было заявлено, что отныне «осуществлено духовное единство нации», и на целый ряд крупных финансовых мероприятий, направленных на «улучшение условий жизни священнослужителей» и т. д. На этот счет имеются красноречивые цифры, публиковавшиеся в «Гадзетта уффичиале». После «государственного переворота 3 января» фашистский террор продолжался, распространяясь по-прежнему и на «красных» и на «белых» противников режима. Время от времени «Оссерваторе романо» либо какой-нибудь папский нунций, а то и сам Пий XI выражали сожаление, или мягко критиковали, или обращали внимание дуче на акты насилия, но все эти эпизодические протесты не были решительными и не производили впечатления. Заметим еще, что католики позволяли себе проявлять недовольство или волнение лишь в тех случаях, когда дело шло об их организации «Ационе каттолика», подчинявшейся приходам и епископам. Когда же фашисты убивали демократов — а такие вещи происходили нередко и до прихода фашистов к власти, и после того, как легальные формы оппозиции стали уже невозможными,— католическая печать публиковала лживую фашистскую версию без тени сомнения или порицания. При этом обязательно подчеркивалось вмешательство Муссолини, который изображался как мудрый и справедливый государственный деятель.

Четвертого ноября 1925 года депутат парламента Тито Дзанибони был арестован после того, как неудачно пытался совершить покушение на Муссолини. Пий XI, который не произнес ни одного слова после подлого убийства Маттеотти, счел необходимым публично заявить, насколько он опечален «преступным покушением». Известный католический историк Артуро Карло Емоло справедливо заметил, что эти чувства вполне естественны для католика, но, однако, в папских алло-куциях не встретишь упоминания о таких событиях, как покушение на лиц, возглавляющих государство, особенно неудавшиеся покушения. Таким образом, Пий XI «хотел выразить особенное внимание к Муссолини». 11 сентября 1926 года анархист Джино Лучетти бросил бомбу в машину, в которой ехал Муссолини, но он, однако, уцелел. 2 октября совет министров восстановил смертную казнь, которая была уничтожена в Италии в 1899 году, было решено, что подлежат смертной казни все, кто посмеет посягнуть на жизнь главы правительства, а 4 октября папский легат кардинал Мерри дель Валь публично, во время одной церемонии, благодарил тех, кто «держат в своих руках судьбы Италии» и с должным почтением относятся к религии. О Муссолини кардинал сказал: «Вполне очевидно, охраняемый Богом, он мудро распоряжается судьбами Нации, увеличивая ее престиж во всем мире».

Тридцать первого октября в Болонье револьверный выстрел прорвал пиджак Муссолини, но он и тут остался цел. Толпа фашистов на месте линчевала мальчика, которому еще не исполнилось шестнадцати лет, по имени Антео Дзамбони. Осталось неясным, он ли в самом деле стрелял в дуче, или же кто-то из иерархов организовал покушение, а на Антео свалили вину. (Через два года был громкий процесс: отца и тетку мальчика, решительно ни в чем не виновных, осудили на двадцать лет каждого, якобы за соучастие в покушении.) Католическая церковь старалась изо всех сил, во всех церквах служили Те Оешп, перед верующими выступали высшие духовные чины, кардиналы, епископы. Кардинал Алее-сио Аскалези заявил в Неаполе, что божественное провидение еще раз спасло жизнь великого человека, который презирает опасность и с полной ясностью души выполняет свою историческую миссию.

Покушение Дзамбони привело к тому, что фашисты ввели чрезвычайные законы, уничтожили последние крохи демократических свобод, закрыли все оппозиционные газеты, запретили все без исключения партии, кроме своей, переарестовали тех деятелей, которые еще оставались на свободе. Был учрежден Особый трибунал, который судил гражданских лиц по законам военного времени. Именно тогда был лишен депутатской неприкосновенности и арестован лидер коммунистической партии Антонио Грамши, которого Муссолини ненавидел жгучей ненавистью. Вместе с Грамши взяли еще многих деятелей компартии, они получили сумасшедшие сроки. Во время суда над Грамши прокурор с циничной откровенностью сказал: «Мы должны на двадцать лет лишить этот мозг возможности работать». Фашисты довели Антонио Грамши до мучительной физической смерти, но в годы заключения были написаны гениальные «Тюремные тетради», опубликование которых после краха фашизма открыло новую страницу в развитии всей итальянской культуры.

9 декабря 1926 года префект Рима, в соответствии с решениями правительства, объявил о роспуске партии «пополяри». Правда, к этому времени она уже почти была сведена к нулю, но все-таки немало католиков-демократов надеялись, что «настанут лучшие времена» и для их партии. Они недооценили злобной энергии я мстительности фашистов. Многие видные деятели партии вынуждены были некоторое время скрываться, кое-кто эмигрировал, другие ушли в тень, совершенно отойдя от политической жизни. Как бы то ни было, у Ватикана были совершенно развязаны руки: теперь среди католиков не было никого, кто мог бы так или иначе мешать все прогрессирующему сближению церковной иерархии с фашистским режимом. К концу 1926 года не только партия «пополяри», но и все «белые» профсоюзные организации, лиги, кооперативы и т. д. были окончательно разгромлены, их постигла та же участь, что «красное» профсоюзное движение. Отныне режим был тоталитарным и не желал терпеть даже намека на инакомыслие.

Двадцать первого апреля 1927 года была опубликована так называемая «Хартия Труда», программный документ, который можно признать образцовым по бесстыдной демагогии. Фашизм объявил, что он создает «корпоративное государство»: корпорации рабочих, с одной стороны, и промышленников — с другой, представляют интересы соответствующих классов. Действуют они под контролем и руководством органов власти. Промышленники нанимают рабочих, отдавая предпочтение тем, кто входит в фашистскую партию или фашистские профсоюзы, учитывая при этом и их партийный стаж. Через два дня «Оссерваторе романо» приветствовала «Хартию Труда», заявив, что ее принципы соответствуют христианской социальной доктрине. Разъясним, что христианская социальная доктрина, изложенная в программном документе, энциклике Кегшп Моуагит, опубликованной папой Львом XIII в 1891 году, исключала классовую борьбу, призывала к сотрудничеству классов и знаменовала стремление католической церкви противопоставить свою доктрину идеалам научного социализма. Фашистская «Хартия Труда» действительно включала в себя некоторые статьи, сближавшие ее с социальной концепцией католицизма. Несмотря на то что рабочим делались минимальные уступки и поблажки, основной смысл нового законодательства отвечал интересам монополий, в частности забастовки запрещались, но все это было облечено в такую демагогическую форму, так ловко подтасовано, что могло создать иллюзию некоего «беспристрастия» фашистского государства, которое отстаивает принцип классового сотрудничества в высших интересах нации. Все дело, однако, в том, что сама эта «Хартия» была колоссальным трюком, Эрнесто Росси очень точно заметил, что «краеугольным камнем» фашистского государства были отнюдь не корпорации, а полиция.

Муссолини рекламировал свой корпоративный режим как высшее достижение итальянского фашизма. Он вообще не стеснялся в самовосхвалениях и приучил к этому печать; какие только эпитеты не применялись к «Хартии Труда»: гениальная, революционная, великая и так далее. Но хотя все здравомыслящие люди в Италии отлично понимали подлинный смысл «корпоративного государства», папа Пий XI в своей энциклике Quadrogesimo anno от 15 марта 1931 года, посвященной сорокалетию с момента опубликования «Рерум Новарум», приветствовал создание корпораций, запрещение забастовок и роль государства как арбитра. В энциклике было сказано, например: «Надо лишь немного поразмыслить, чтобы увидеть преимущества кратко описанного нами устройства: мирное сотрудничество классов, пресечение социалистических организаций и устремлений, посредническая деятельность специальной Магистратуры».

Однако эта энциклика была написана в 1931 году, а надо раньше рассказать об обстоятельствах, при которых произошло знаменитое «примирение», то есть были подписаны Латеранские соглашения. Все это подготовлялось исподволь. Сенатор Карло Сантуччи, в доме которого, как мы помним, было два входа и ими, соответственно, воспользовались Муссолини и кардинал Гаспарри для тайной встречи в 1923 году, уже в 1925-м начал разрабатывать проект договора между церковью и государством и показал составленный им текст как кардиналу Гаспарри, так и министру юстиции Альфредо Рокко, одному из самых влиятельных деятелей фашистского режима, крупному юристу. Все это, разумеется, было строго конфиденциальным. Сам Сантуччи много позже в своих мемуарах подробно рассказал обо всем этом. Он сообщил, в частности, что Пий XI , ознакомившись с проектом, нашел его очень интересным, но настолько не верил в возможность осуществления столь далеко идущего соглашения между Ватиканом и Муссолини, что сказал: «Я предпочитаю оставить задачу разрешения столь важной проблемы тому, кто придет после меня». Альфредо Рокко со своей стороны создал комиссию, которая занялась предварительной разработкой возможного пакта.

Комиссия закончила свою работу, и был подготовлен проект закона, который должны были представить на обсуждение парламента. Все это происходило весной 1926 года, в момент, когда «фашизация государства» шла полным ходом. Пий XI обиделся и написал кардиналу Гаспарри, что светские власти не имеют никакого права принимать решения, касающиеся церкви, без согласования с высшими церковными инстанциями. Что касается папы, он отвечает за свои действия и поступки только перед богом. Письмо Пия XI было датировано 18 февраля, а 4 мая Муссолини со своей стороны написал Альфредо Рокко, что позиция, занятая папой, чрезвычайно важна и заставляет вновь продумать основное направление той политики но отношению к церкви, которую фашистский режим проводит с момента своего прихода к власти. Письмо Муссолини свидетельствует о том значении, которое он придавал взаимоотношениям с Ватиканом. Он писал, в частности:

«Фашистский режим, преодолев в этом, как и во всех других областях, предрассудки либерализма, отверг таким образом как принцип религиозного агностицизма государства, так и принцип разделения между церковью и государством, столь же абсурдный, как абсурдно разделение между духом и материей. С глубокой верой в религиозную и католическую миссию итальянского народа фашистское правительство начало методически, прибегнув к серии административных мер и законодательных актов, возвращать итальянскому государству и нации тот характер католического государства, который либеральная политика на протяжении долгих лет стремилась уничтожить. И все это фашистский режим делал вполне добровольно и абсолютно бескорыстно, без колебаний, без отступлений, даже тогда, когда его усилия истолковывались превратно или недостаточно оценивались, — режим делал это, исполняя свой высокий долг, а отнюдь не используя все это как средство, или, что еще хуже, как политическую уловку».

Письмо не только важное, поскольку оно означало согласие всерьез вести переговоры с Ватиканом, которые могли бы вполне удовлетворить Пия XI, оно и очень характерно для Бенито Муссолини, который провозглашает бескорыстие и искренность своего режима и отвращение к «политическим уловкам». Этот человек, который насквозь был политиканом и демагогом, обладал удивительным даром мимикрии. Ему так хотелось в это время казаться «добрым католиком», что он в 1925 году обвенчался в церкви со своей женой, с которой много лет жил и произвел на свет несколько детей, довольствуясь гражданским браком, который был обязательным в Италии. Церковная церемония, разумеется, понадобилась ему только из мелких политических соображений. Он был и оставался «безбожником», но все свои поступки подчинял особой демагогической логике.

Итак, после 4 мая 1926 года начались серьезные переговоры, завершившиеся 11 февраля 1929 года подписанием Латеранских соглашений. Мы не станем описывать все этапы переговоров, которые время от времени прерывались из-за несогласия сторон. Был момент, когда казалось, что все вообще пойдет прахом, после того как 31 марта и 9 апреля 1928 года было издано два декрета, почти окончательно сводивших на нет возможности католической церкви в деле воспитания юношества. Пий XI занял тогда довольно твердую позицию, Муссолини уступил, и в мае переговоры возобновились. В конце ноября этого же года переговоры вступили в заключительную фазу и сделались вполне официальными. Их вели Муссолини от имени короля и кардинал Гаспарри от имени папы. Что касается короля, влияние его было в то время минимальным, но надо было соблюдать проформу.

Когда мы приехали в Рим, там рассказывали забавный анекдот: на каком-то приеме король уронил носовой платок, Муссолини наклонился и подал ему платок, и король начал с большим жаром благодарить дуче. Тот удивился и возразил, что этот пустяк не стоит благодарности. «Что вы, — возразил монарх, — ведь это единственное место, куда я могу совать свой нос». Как бы то ни было, переговоры насчет конкордата были благополучно завершены, по некоторым спорным финансовым и территориальным вопросам достигли компромисса, и обе стороны были удовлетворены.

Позволим себе одно отступление. После падения фашизма в Италии были опубликованы различные документы, хранившиеся в «Особом секретариате» Муссолини; большинство документов состояло из донесений тайных агентов, имена которых иногда были известны, а порою так и остались нерасшифрованными. Так вот, на протяжении ряда лет, непосредственно предшествовавших «примирению», Муссолини регулярно получал сведения о том, что творится в окружении Пия XI, от агента, называемого «известный ватиканский осведомитель». Кто это такой, осталось невыясненным, но авторитетные итальянские историки, анализируя его донесения, пришли к выводу, что этот человек принадлежал к группе, враждебной кардиналу Гаспарри, и был хорошо осведомлен о том, что происходило за кулисами.

Все эти донесения и документы находятся в центральном государственном архиве Италии и в большинстве своем опубликованы. В них наряду с информацией, которая могла представлять интерес для Муссолини с политической точки зрения, содержится перечень всяких мелочей, слухов, сплетен. В целом все это не только отвратительно с моральной точки зрения, но и бесконечно убого. Информатор подробно сообщает о здоровье папы, у которого, оказывается, диабет и артериосклероз. Какой-то доверенный врач проболтался, и стало известным, что артериосклероз у Пия XI очень сильный, кроме того, папа страдает бессонницей, сильно потеет и задыхается. Он пьет нечто вроде виноградного сиропа, то есть безалкогольное вино, но слишком много ест, У кардинала Гаспарри тоже диабет.

Но в донесениях «известного ватиканского информатора» встречаются и другие сведения: кардинал такой-то — «искренний друг режима», другой кардинал «настроен антифашистски», третий кардинал сказал, что «Муссолини — человек поистине исключительный», В донесении от 23 июля 1927 года говорится, что папа в высшей степени раздражен тем, что профессор философии Буонаиюти, бывший священник, отлученный от церкви, допущен к преподаванию в римском университет те. Папа «сказал одному прелату, что это недопустимо в государстве, которое должно открыто демонстрировать свое уважение к религии». Все эти донесения характерны для ватиканских нравов.

В полдень 11 февраля 1929 года в Папском зале Латеранского дворца в Риме кардинал Пьетро Гаспарри и глава правительства Бенито Муссолини подписали два основных документа: «Договор между Святым престолом и Италией» и «Конкордат между Святым престолом и Италией». Третьим документом, примыкающим к Договору, была финансовая конвенция. В Договоре было 27 пунктов, и к нему имелись приложения, в которых подробно излагались территориальные и материальные соглашения. Конкордат состоял из 45 пунктов. Смысл Договора сводился к тому, что Святой престол признавал итальянское государство, а то, со своей стороны, признало государство Ватикан во главе с папой. Тем самым «римский вопрос» оказывался разрешенным и исчерпанным. Это не могло вызвать ничьих возражений, так как клало конец многолетним бессмысленным распрям и враждебности. Договор явился завершением длительного процесса, и заключение его было встречено всеобщим удовлетворением. Иное дело — Конкордат.

В ряде областей Конкордат глубоко противоречил традициям светского итальянского государства, каким оно вышло из движения Рисорджименто. Мы не можем вдаваться в анализ отдельных пунктов, скажем только, что отношения между церковью и государством в Италии отныне строились на совершенно новой основе: права государства в ряде отраслей общественной жизни ограничивались, это касалось брака, школьного преподавания, «священного характера Вечного города Рима» и т. д. Фашистский режим пошел на некоторые уступки, но взамен он получил нечто имевшее для него огромное значение: поддержку католической церкви. Начиная с Объединения Италии, римские папы, один за другим, отказывали государству в моральном признании. Теперь же это признание было безоговорочным. Пий XI через два дня после подписания Латеранских соглашений выступил перед преподавателями и студентами миланского католического университета Святого Сердца и сказал про Муссолини: «Быть может, нужно было, чтобы Провидение дало нам встретиться именно с таким человеком». Что касается Конкордата, Пий XI назвал его «наилучшим из всех возможных».

Латеранские договора вызвали большие отклики не только в Италии, но и за границей. Разумеется, фашистский режим сделал все для того, чтобы разрекламировать их надлежащим образом. Однако обе «Высокие Договаривающиеся Стороны» не вполне доверяли друг другу, в период между подписанием и ратификацией соглашений было несколько эпизодов, характерных для нервозности как дуче, так и церковной иерархии. Не будем подробно рассказывать обо всем этом, важно отмерить, что так было. Тексты можно было истолковывать по-разному, делая акцент то на одном, то на другом, в зависимости от политических интересов тех, кто их анализировал и комментировал. Были острые моменты; так, Муссолини не хотел, чтобы создалось впечатление, будто государство и церковь являются для итальянского народа как бы «двойной властью», он всячески подчеркивал тоталитарный характер фашистского режима, не признававшего никаких конкурентов в управлении Страной.

Наряду с этим Муссолини, этот человек, так кичившийся в свое время своим вольнодумством, пошел на то, что Латеранские соглашения начинались словами «Во имя Святой Троицы», Это, конечно, не было обязательным, но позер дуче, вероятно, находил даже некоторое удовольствие в новой роли «доброго католика», которую он теперь играл, Пий XI немедленно реагировал на любые выступления, которые в период перед ратификацией казались ему сомнительными. Однако обе стороны были настолько заинтересованы в успехе дела, что старались обходить острые углы. Муссолини хотел придать ратификации Латеранских пактов характер всенародного ;плебисцита, поэтому он распустил палату депутатов и назначил новые выборы, прямо связав их с вопросом о ратификации (или отказе от ратификации). Выборы состоялись 24 марта 1929 года; накануне вице-секретарь фашистской партии Акилле Стараче предупредил население, что Муссолини при всех условиях останется у власти. Это как в старом анекдоте, что господь бог создал Еву из ребра Адама, а потом предложил ему выбрать себе жену.

Исход выборов был, конечно, предрешен. Интересно, однако, отметить, что на этот раз высшее духовенство приняло в них самое активное участие. Приведем только один пример. Кардинал Маффи, архиепископ Пизы, занимавший до тех пор осторожную, но все же антифашистскую позицию, в послании к верующим его епархии, опубликованном в газете «Унита каттолика» 8 марта, выражался так: «Масонство, либерализм, атеистические школы, коррупция — все участвовало в заговоре, направленном на то, чтобы люди забыли или даже ненавидели Церковь и Бога, Папу и священство... Но нашлось существо, которое увидело, нашлось ухо, которое услышало, и это было могущественное существо, единственное, которое могло все поставить на место. И вот премьер-министр протягивает свою правую руку кардиналу, государственному секретарю, и две дружественные правые руки подписывают великий мир». (Тут стоит добавить, что сразу после убийства Маттеотти кардинал Маффи позволил себе упомянуть о «руке, обагренной кровью». Но времена изменились.) В конце своего послания кардинал призывал благословение божие «прежде всего на священные особы Святого Отца и Его Величества Короля, а затем на особы их ближайших и мудрых помощников: Его Преосвященства синьора Кардинала Гаспарри и Его Превосходительства премьер-министра Муссолини».

Примерно в том же духе высказывались архиепископы Феррары, Генуи, Пармы, Перуджии и многие другие, перечислять нет смысла. Во многих городах священники председательствовали на предвыборных митингах, «Ационе каттолика» самым активным образом участвовала в выборах. Нетрудно представить себе, что дебаты в парламенте свелись к чистейшей проформе: все было предрешено. Однако в сенате при обсуждении Латерантских пактов правительство встретилось с некоторой оппозицией. Знаменитый философ Бенедетто Кроче, убежденный либерал и идеолог свободомыслия, протестовал против возможной клерикализации Италии. Кроче утверждал, что до сих пор во взаимоотношениях церкви и государства существовало некоторое равновесие, отныне же оно оказывается нарушенным. Кроче сказал, что он не боится возрождения инквизиции, костров, на которых будут сжигать еретиков, индекса, запрещающего книги (тут сенаторы подняли шум!); тем не менее он, приветствуя Договор, возражает против некоторых статей Конкордата. Муссолини ответил Кроче невероятно грубо, и, поскольку все это появилось в печати, нашлось немало людей, которые прислали знаменитому ученому письма с выражением солидарности. Сейчас эти письма стали достоянием гласности.

Дон Стурцо, находившийся, как мы знаем, в эмиграции, в своей работе «Церковь и Государство», впервые опубликованной в 1937 году на французском языке, дал чрезвычайно интересный анализ Латеранских соглашений. Он писал, что обе стороны преследовали различные и в какой-то мере даже противоположные цели: фашисты хотели включить церковь в свою «этико-социальную» концепцию государства и использовать «католический универсализм» в целях своей политики оголтелого национализма, Ватикан же хотел использовать новый авторитарный режим для «реставрации католического государства», что практически было невозможным. Стурцо писал, что итальянскому фашизму необходимо иметь «свою мистику», и в этом смысле католицизм был для фашистов удобен.

Пальмиро Тольятти (выступавший тогда под псевдонимом Эрколи) писал в издававшемся в Париже журнале «Стато операйо», что церковь и фашистское государство заключили союз между собою для того, чтобы лучше противостоять растущему недовольству народных масс. В большинстве своем органы демократической оппозиции, находившейся в эмиграции, комментировали Латеранские пакты иронически и враждебно. Некоторые видные католические деятели, в прошлом игравшие значительную роль в партии «пополяри» и не уехавшие из Италии, вынуждены были вести себя сдержанно, но в общем отказывались признать, что Пий XI «действительно благословил фашизм». Они не хотели верить этому вопреки очевидности. Внутри фашистской партии также были некоторые люди, не одобрявшие сближения с Ватиканом, однако Муссолини ликовал.

В книге Паоло Монелли есть немало любопытных подробностей, касающихся поведения дуче в интимном кругу. Сестра Муссолини, Эдвига, и ее дочь Розетта вспоминают, что в течение довольно долгого времени Бенито ни о чем другом, кроме знаменитого «примирения», говорить не мог и отчаянно хвастался. Надо заметить, что жена его, донна Ракеле, отнюдь не была «паписткой». У них в Романье, области, где в свое время был очень силен анархизм, даже женщины из народа редко бывали набожными католичками. Розетта вспоминает, что ее дядя говорил ей: «Будущие соглашения между итальянским государством и Святым престолом будут заключены во имя Святой Троицы. Когда ты прочтешь это в газетах, вспомни о том, как моя мать осеняла меня крестом каждый вечер, когда я, ребенком, ложился спать в нашем бедном доме в Довии».

Когда же Латеранские пакты были подписаны и Пий XI принял Муссолини, тот вернулся домой в состоянии совершенного экстаза. Он с восторгом говорил о папе. «Домашние, вспоминая о его прежнем упорном антиклерикализме и об антиклерикализме его среды, его Романьи, чувствовали себя несколько смущенными. Тогда вмешалась Ракеле и спросила: «Ты что же, поцеловал туфлю этому своему папе?» — и Муссолини не нашелся что ответить».

После «примирения» Муссолини взял себе духовника. Он избрал иезуита, падре Такки-Вентури, с которым, как уже упоминалось, поддерживал секретные контакты еще в 1923 году. Падре был человеком умным и образованным, трудно сказать, думал ли он, что Муссолини в самом деле стал верующим. Может быть, Такки-Вентури понимал, что главе фашистского правительства удобнее из политических соображений немножко играть в религиозность. А вот суеверным человеком Бенито Муссолини, действительно, был всегда. Но, впрочем, дело не в искренности или в лицемерии дуче, а в том, что существовали объективные причины, толкавшие как фашизм, так и церковную иерархию к сотрудничеству.

И все-таки было бы упрощением сводить все только ко взаимным интересам чернорубашечников и Ватикана. Огромную роль играли моменты международного престижа, внутриполитической устойчивости, финансовых интересов церкви. Да, взаимные интересы кое в чем совпадали, и это настолько очевидно, что не нуждается в доказательствах. Однако существовали и реальнейшие противоречия, поскольку речь шла о том, кому в конечном итоге будет принадлежать власть над душами в Италии. Когда Ватикан, стремясь ко «взаимопониманию» с чернорубашечниками, предал партию «пополяри», это в большой мере объяснялось тем, что направление этой партии не нравилось высшим церковным властям. Речь шла не только об уступке фашистскому режиму: дон Стурцо лично ни в какой мере не был деятелем, соответствовавшим «модели» покорного и послушного католического священника. Он был глубоко предан церкви, он ушел, когда начался шантаж, не желая, чтобы фашисты из-за него «чинили неприятности Святому престолу». Но он обладал собственным мнением; создавая партию «пополяри», он не желал, чтобы она подчинялась церкви, и такой партией Пий XI пожертвовал легко, вернее сказать — даже охотно.

Другое дело — «Ационе каттолика». Эта организация, никогда не бывшая партией, не имевшая политических амбиций и целей, созданная еще в XIX веке и занимавшаяся воспитанием и благотворительностью, полностью подчинялась епископату и местному духовенству, вся ее деятельность контролировалась и направлялась церковью. Можно сказать, что «Ационе каттолика» была вспомогательной организацией церкви. Бросив, так сказать, в пасть фашизму дона Стурцо и партию «пополяри», а также «белые» лиги, кооперативы и профсоюзы, заключив Латеранские соглашения, Ватикан рассчитывал, конечно, что и Муссолини со своей стороны проявит определенную гибкость и не занесет руку на «Ационе каттолика». Руководители этой организации приветствовали заключение Латеранских пактов и буквально провозглашали «Осанна!», упоминая о Муссолини. Сорок третья статья Конкордата гласила, что государство признает организацию «Ационе каттолика», поскольку вся ее деятельность ведется вне каких-либо политических партий и направлена на осуществление и распространение католических принципов под непосредственным руководством церковной иерархии. Однако все это сердечное согласие длилось не так уж долго. Правда, 13 марта 1930 года неаполитанская газета «Маттино» привела текст интервью, данного кардиналом Ваннутелли, одним из виднейших ватиканских деятелей, американскому католическому журналу. «Человек, ниспосланный нам Провидением, как выразился Святой Отец, — сказал Ваннутелли, — раньше спас Италию от ужасающей трагедии большевизма, а потом, в сотрудничестве с кардиналом Гаспарри и с согласия Папы и Короля Виктора Эммануила, смог достичь установления дружественных отношений между Италией и Святым престолом. Я большой поклонник достопочтенного Муссолини, государственного деятеля, обладающего железной волей и высшим разумом, унаследовавшего римский дух и величие». Однако этой идиллии суждено было на некоторое время прерваться.

И теперь я хочу вернуться к политическому скандалу, разыгравшемуся как раз тогда, когда мы приехали в Италию. И так как мне кажется интересным точно восстановить тогдашнюю атмосферу, я приведу отрывок из статьи Виктора Кина, напечатанной в «Известиях» 7 октября 1931 года. Она называлась «Левый» маневр римского папы (Письмо из Италии)»» Вот как начиналась статья:

«Соглашение, подписанное 2 сентября между фашизмом и Ватиканом, было заключено после трех с лишним месяцев враждебных отношений. За это время обе стороны выдвинули друг против друга ряд ответственных обвинений. Папа написал антифашистскую (июльскую) энциклику, в которой объявил фашистский этатизм (расширение прав государства) монополизирующим «в исключительных партийных целях» все стороны общественной жизни, «языческой доктриной», противоречащей «как естественным правам семьи, так и сверхнатуральным правам церкви». Папа обвинил фашизм в «преследовании церкви», «нападении на свободу религии» и осудил клятву, даваемую фашистами, о беспрекословном подчинении Муссолини».

Мы еще обратимся к этой статье, а сейчас я хочу привести текст этой знаменитой клятвы, которую должны были давать даже дети, начиная с шести лет: «Клянусь без всяких рассуждений следовать приказам Дуче и защищать всеми моими силами и, если понадобится, отдать свою кровь во имя Фашистской Революции» *. Июльская энциклика, о которой упоминал Кин, называлась очень вызывающе « Non abbiamo bisogno » («Мы не нуждаемся»), и центральной ее темой был именно вопрос о воспитании молодежи.

*«La Chiesa e il fascism», op.cit., p268

 

Обращаясь к Почтенным Братьям (имелись в виду итальянские епископы), Пий XI горестно спрашивал их, что можно думать о клятве, требующей не только от взрослых, но даже от мальчиков и девочек отдавать все свои силы и даже свою кровь режиму, который «вырывает у Церкви и у Иисуса Христа молодежь и учит свои молодые силы ненависти, насилию, непочтительности даже по отношению к персоне самого Папы».

Виктор Кин писал: «Со своей стороны, фашистская печать не осталась в долгу. Папа был обвинен ею в прямой смычке с антифашистско-либерально-социалистической эмиграцией. «Лаворо фашиста» писала, что «энциклика сплачивает вокруг папы интернациональные антифашистские силы от Красного интернационала до масонов»... Дальше мы читаем в статье Кина: «Уже тогда было ясно, что во взаимных обвинениях много искусственного и вызванного полемическим раздражением. Никто, разумеется, не мог принять всерьез святейшую буффонаду против фашистской диктатуры со стороны столь авторитарной и централизованной организации, как католическая церковь, бывшая в течение веков оплотом всех видов реакции. Обвинение папы в смычке с Коминтерном не заслуживает опровержений. Однако весь этот шум не мог скрыть серьезнейших, действительных противоречий между папой и фашизмом».

Поскольку конфликт начался из-за того, что правительство Муссолини весной 1931 года распустило юношеские секции папской организации «Ационе каттолика» и закрыло ее клубы, причем, как утверждала ватиканская газета «Оссерваторе Романо», это сопровождалось волной избиений и даже убийств членов католических организаций, расскажем о той системе воспитания детей и молодежи, которую изобрели итальянские фашисты. С детства все механически зачислялись в соответствующие организации: до 8 лет — «Сын Волчицы» (напоминаю предание, согласно которому братья Ромул и Рем, один из которых, Ромул, основал Рим, были вскормлены молоком волчицы, ставшей, таким образом, символом); от 8 до 11 лет — «Баллила»; от 11 до 13 — «Баллила-мушкетеры» (в этом возрасте мальчики упражнялись с игрушечными ружьями); от 13 до 15 — «Авангардисты»; от 15 до 17—.«Авангардисты-мушкетеры» (тут им давали уже настоящее боевое оружие); от 17 до 21 года — «Молодые фашисты».

Все юношеские организации режима вначале находились в ведении министерства народного образования, позднее они были объединены в ДЖИЛ, что означает «Итальянская молодежь Литторио». Литторио — от латинского lictor : так назывались в древнем Риме стражи, несшие фасции — пучки розог с торчащей среди них секирой, это было эмблемой фашизма. Я не упомянула о том, что для девочек существовали аналогичные организации, начиная с «Дочерей Волчицы», только с некоторыми вариациями, поскольку военному делу девочек не обучали. ДЖИЛ была организацией чисто военного типа, ее командирами были офицеры фашистской милиции. Над ними был генеральный штаб, а высшим командиром считался секретарь фашистской партии. Пароль ДЖИЛ гласил: «Верить — повиноваться — сражаться». Только университетские фашистские организации находились вне системы ДЖИЛ. Ясно, что весь этот конвейер обеспечивал огромный механический рост партии, куда переходили «молодые фашисты», достигшие двадцати одного года.

Раз уж зашла об этом речь, надо рассказать кое-что и о том, как фашисты использовали в своих целях «интегрального воспитания» педагогов и школьные учебники. В учебнике для четвертого класса фашистская доктрина была изложена в форме катехизиса: «Какой смысл имеет слово Дуче? — Дуче означает — тот, кто командует, вождь», и т. п. в том же духе. В «Книге для чтения», предназначавшейся для третьих классов городских школ, дуче появляется чуть ли не на каждой странице. Например, рассказ о баллиле Луиджи де Мартино. Он мечтал иметь скрипку и однажды написал об этом доброму дуче. И что же, вскоре он получает из Рима посылку, в которой находится «волшебный предмет его грез — скрипка, которую ему прислал в подарок дуче». Весь квартал сбегается, чтобы своими глазами увидеть скрипку, но баллила, весь дрожа, прижимает ее к сердцу, убегает на берег моря и там, наедине с величественной природой, впервые касается смычком струн. В учебнике нарисован мальчик в форме баллилы, со скрипкой в левой руке и мушкетом в правой. И, конечно, текст: «Ах, добрый Дуче, каким счастливым ты сделал своего маленького баллилу!». Или дуче на молотьбе во время знаменитой «битвы за хлеб». Муссолини молотит изо всех сил, но вдруг он слышит чей-то нежный детский голос, дуче наклоняется и ласково гладит ребенка по головке. Потом, приласкав мальчика, он снова берется за молотьбу.

Я привела наугад всего два-три примера из той мерзости, которой пичкала детей фашистская школа, а привести можно массу примеров. Вообще же фашистский режим придавал исключительное значение системе воспитания, которая отвечала бы так называемой «доктрине вооруженной нации». Эта система включала в себя физическую закалку, привычку к беспрекословной дисциплине и основательную психологическую обработку детей, подростков, молодежи.

Нет ничего удивительного в том, что католическая церковь, привыкшая бороться за души, никак не хотела смириться с тем, что фашизм хочет присвоить себе монопольное право на воспитание новых поколений. Вообще в то время была масса разговоров о так называемом фашистском стиле жизни. Этот стиль, который стремились распространить решительно на все, от воспитания до моды, предполагал слепую веру в непогрешимость дуче, абсолютное, беспрекословное, бездумное повиновение. Регулировалось все, газетам посылались готовые тексты и лозунги, и избави боже в чем-нибудь отступить от инструкций. При таких условиях поле деятельности церкви, естественно, сужалось. Тем не менее в такой традиционно католической стране, как Италия, церковь, пойдя на компромисс, не желала все же уступить свое место идеологам тоталитарного фашистского режима: ведь церковь сама претендовала на универсальность своих принципов. Такова подоплека событий, развернувшихся весной 1931 года.

Хотя существование и свобода действий «Ационе каттолика» и были формально подтверждены Конкордатом, вполне очевидно, что юридическая формула в действительности не могла исчерпать глубокую сущность спора. Именно вопрос о воспитании, о прямом влиянии на подрастающие поколения, вызывал самые глубокие противоречия, ибо в исторической перспективе он приобретал решающее значение. Это всегда понимали католики, но это понимали и фашисты. Поэтому они, вопреки статье сорок третьей Конкордата, продолжали относиться к действиям «Ационе каттолика» с неизменной подозрительностью. Им казалось, что эта католическая организация «политизируется», то есть выходит за предназначенные ей рамки. 21 апреля 1931 года тогдашний секретарь ПНФ (партито национале фашиста) Джованни Джуриати произнес в Милане речь, подтверждавшую тоталитарный характер режима. Он сказал, что «Ационе каттолика» — бесполезная и, быть может, даже вредная организация, и обвинил папу в неблагодарности по отношению «к тоталитарному фашистскому режиму и корпоративному фашистскому государству», Вопреки всем традициям, Пий XI лично послал по этому поводу письмо миланскому архиепископу, кардиналу Шустеру, Это письмо было опубликовано и вызвало резкую реакцию фашистских газет. Напряжение возрастало, и в мае начались действия «в старом стиле»: разрушения зданий католических организаций, антиклерикальная демонстрация в Риме и т. д. 29 мая Муссолини распорядился закрыть все молодежные кружки и университетские католические федерации.

Эти факты произвели живейшее впечатление в католических кругах и вызвали резкую реакцию Ватикана, В течение всего июня обе стороны обменивались обвинениями и упреками, и наконец 5 июля Пий XI опубликовал энциклику «Нон аббиамо бизоньо», которую Виктор Кин в своей статье в «Известиях» назвал антифашистской. Надо признать, что энциклика была чрезвычайно энергичной и содержала в себе формулировки, которые привели фашистскую печать в бешенство.

9 июля секретарь фашистской партии разослал циркуляр, сообщив, что, в соответствии с распоряжением «Его превосходительства Главы Правительства и Дуче фашизма, принадлежность к партии и к организациям, связанным с «Ационе каттолика», объявляется несовместимой». Через три дня официальный орган фашистской партии Сицилии и Калабрии «Гадзетта» писал: «Чтобы показать степень нашей преданности, мы можем представить себе даже абсурд: если бы завтра Дуче приказал нам расстрелять всех Епископов, мы не колебались бы ни секунды. Если в наших рядах есть кто-либо иначе смотрящий на вещи, пусть Папа берет его себе».

Однако обе стороны не хотели дойти до совершенного разрыва. Брат Бенито Муссолини, Арнальдо, который на самом деле был верующим католиком (в отличие от Бенито) и был очень близок с Бенито, старался играть роль посредника. Кроме того, папа поручил падре Такки-Вентури, который, как мы помним, был духовником Муссолини, попытаться повлиять на дуче с тем, чтобы достигнуть компромисса. Это очень любопытно, и надо рассказать, что произошло между Муссолини и посланцем Пия XI.

Сам Такки-Вентури изложил все обстоятельства дела. Он встретился с Муссолини и зачитал ему вслух папское послание, или, точнее говоря, изложил позицию папы, говоря о нем в третьем лице: «Святой Отец». Иезуит сказал Муссолини, что Пий XI поручил ему устно довести до сведения главы правительства свои суждения. Напомнив обо всех попытках папы должным образом урегулировать отношения церкви с режимом и с фашистской партией, Такки-Вентури сказал о том, что, «как Ваше Превосходительство, очевидно, помнит», Святой Отец всегда воздерживался от формальных осуждений, ограничиваясь выражением своего неудовольствия или несогласия по конкретным вопросам. Точно так же и в последней энциклике, за исключением проблемы «клятвы», папа постарался выражаться с максимальной умеренностью. Однако теперь, после реакции на энциклику и последних событий, «Святой Отец находится перед моральной необходимостью (и не по своей вине), иначе говоря, считает своим явным долгом выступить перед католиками всего мира с недвусмысленным осуждением принципов, находящихся в противоречии с доктриной и правами церкви». Это, конечно, было уже откровенной угрозой.

Такки-Вентури вспоминает о том, как реагировал Муссолини: ни разу не перебил, слушал с абсолютным вниманием и не терял самообладания. Тем не менее всем своим видом он показывал, что потрясен папской угрозой. А потом заявил, что не верит своим ушам: в такой трагический момент, когда надо было бы думать «о согласии и единении двух сил: церковной и гражданской», Пий XI хочет, видимо, совершить акт, который принесет неисчислимый вред Италии. Подобный акт, «пусть Его Святейшество примет это во внимание, был бы равнозначен самому настоящему объявлению войны. Потери победителей часто бывают равны потерям побежденных. Наконец, было бы разумным помнить о том, что если хотят, любой ценой, начать войну, то он, Муссолини, сумеет показать всему миру, что умеет ее вести». Видимо, аргументы Муссолини показались папе достаточно убедительными, потому что второго сентября между фашизмом и Ватиканом было подписано соглашение, о котором сообщалось в статье Кина. Текст соглашения свидетельствует о том что верх взял все-таки Муссолини. Оно состояло из трех пунктов, о пресловутой клятве на верность фашизму не упоминалось вообще, хотя именно об этой клятве папа писал с возмущением в последней энциклике; подтверждался весьма ограниченный круг деятельности всех организаций «Ационе каттолика», ее профессиональные секции обязывались пропагандировать «социальные и национальные установки фашистского государства». Кроме того, было подтверждено, что «Ационе каттолика» ни в какой форме не будет заниматься политикой.

Восьмого октября 1931 года «Гадзетта уффичиале» опубликовала текст присяги на верность фашистскому режиму, которую должны были принести все профессора и доценты университетов, число которых превышало тысячу двести пятьдесят человек. Текст гласил: «Клянусь быть верным Королю, Королевским Наследникам и Фашистскому Режиму, лояльно соблюдать Статут и другие законы Государства, выполнять педагогическую работу и все академические обязанности с целью воспитания усердных, честных, преданных Родине и Фашистскому Режиму граждан. Клянусь, что я не принадлежу и не буду принадлежать к ассоциациям и партиям, чья деятельность не соответствует выполнению моего долга». Эрнесто Росси пишет, что многие профессора-католики сомневались, могут ли они давать такую присягу, вспоминая о том, что говорилось насчет клятвы на верность фашизму в энциклике «Нон аббиамо бизоньо». Однако 4 декабря 1931 года газета «Оссерваторе романо» успокоила их, разъяснив, что речь идет о двух разных клятвах: текст присяги, которую должны дать профессора, ни в чем не противоречит их совести добрых католиков.

После того, как Пий XI и Муссолини вновь примирились, особенно острых столкновений между церковью и итальянским фашизмом довольно долгое время не было. В сентябре 1933 г. мы с Кином уехали в Париж, и у меня не было более возможности быть почти что свидетельницей происходивших в Италии событий.

С тех пор как были подписаны Латеранские соглашения, прошло уже более полувека. За это время произошли такие всемирно-исторические события, как вторая мировая война, разгром гитлеровской армии и крах режима Муссолини. В Учредительном собрании в 1946—1947 годах шли ожесточенные споры о том, как сформулировать в Конституции Итальянской Республики вопрос о взаимоотношениях государства и католической церкви. Пальмиро Тольятти в одном из самых блестящих своих выступлений на заседании 25 марта 1947 года говорил о понятии религиозного мира и в этой связи о Латеранских соглашениях, которые были восприняты как помощь, оказанная Ватиканом режиму Муссолини, как нечто зловещее.

«Впоследствии положение, несомненно, изменилось. Это первое впечатление ослабело; некоторые позиции нам удалось завоевать и упрочить, некоторые позиции были утрачены фашизмом; наша борьба за демократию, за свободу, против тирании усилилась; люди освободились от этого первоначального представления. Потом началась освободительная война, в ходе которой, по нашему глубокому убеждению, действительно царил религиозный мир. В самом деле, в рядах наших партизанских соединений мы видели рабочих-католиков, сражавшихся в братском единстве, плечом к плечу с коммунистами и социалистами; в отрядах, которыми командовали наши лучшие партизанские командиры, мы видели военных капелланов, священников, монахов, добровольно подчинявшихся нашей боевой дисциплине. Все это позволяло нам считать, что религиозный мир был достигнут. Поэтому мы закрыли эту страницу истории и не имели никакого намерения вновь открывать ее»*.

*Пальмиро Тольятти. Речи в Учредительном собрании, М., 1959, стр.67.

 

Не будем сейчас рассказывать подробно о том, что происходило в Учредительном собрании. Сначала в комиссиях, потом на пленарных заседаниях обсуждалась каждая фраза, каждое слово. Тольятти цитировал по памяти латинские тексты церковного права. Католики больше всего боялись даже намека на то, что может быть нарушен авторитет и престиж церкви. В конце концов находили компромиссные формулы, но не в том, что касалось Латеранских соглашений: эта задача оказалась слишком сложной. На заседании 22 декабря 1947 года, когда должно было состояться торжественное одобрение всего текста Конституции, католик Джордже Ла Пира неожиданно внес предложение, чтобы Конституция начиналась обращением к богу. Тольятти и председательствующий на заседании едва уговорили Ла Пиру снять свою поправку, и был принят окончательный текст Конституции, в котором было сказано, что Италия — это «Республика, основанная на труде».

Прошло двадцать лет, насыщенных внутриитальянскими и международными событиями, сложными и нередко драматическими. У власти находилась Христианско-демократическая партия, наследница партии, которую создал дон Стурцо в далеком 1919 году. Многое в ее программе отличалось от программы «Партито пополяре», но философская и политическая основа оставалась сохраненной. Сначала в состав коалиционного правительства, наряду с христианскими демократами, входили также коммунисты и социалисты. Но очень скоро, после поездки в США, где на него оказали сильный нажим (американцы оказывали и продолжают оказывать большое влияние на итальянскую политику), глава правительства Альчиде Де Гаспери порвал антифашистское единство и исключил из состава своего кабинета коммунистов и социалистов.

Папа Пий XII (Пий XI, при котором были заключены Латеранские соглашения, скончался 10 февраля 1939 года, и 2 марта начался понтификат Пия XII, бывшего кардинала Пачелли, который с 1930 года, после ухода Гаспарри, занимал пост статс-секретаря Ватикана) был несравненно более консервативным человеком, нежели два его предшественника. В период парламентских выборов 1948 и 1953 годов церковь самым активным образом вмешивалась в итальянскую политику, и Пий XII создал атмосферу форменных крестовых походов против коммунистов, вплоть до отлучения от церкви тех, кто будет голосовать за кандидатов ИКП. Но годы шли, обстановка и атмосфера в стране менялись, Пий XII умер, и на папский престол вступил замечательный человек Анджело Джузеппе Ронкалли, принявший имя Иоанна XXIII. Ему принадлежит историческая заслуга: он созвал Второй Ватиканский собор, открывшийся 11 октября 1962 года. Иоанн XXIII прекрасно понимал, как важно для церкви отказаться от догматических представлений о реальности. За год до этого, в сентябре 1961 года, ХДП провела в Сан-Пеллегрино свой первый идеологический конгресс, на котором были очень смелые выступления. Важнее всего было обсуждение социальных вопросов и проблема соотношения между духовным и земным владычеством церкви. Как на конгрессе в Сан-Пеллегрино, так и на Втором Ватиканском соборе шла упорная борьба между консерваторами, отстаивавшими традицию, и сторонниками обновления церкви.

После кончины Иоанна XXIII (он умер 3 июня 1963 года) папой стал кардинал Монтини, принявший имя Павел VI. Хотя его понтификат и называют противоречивым, он довел до конца дело, начатое Иоанном XXIII. Работы Второго Ватиканского собора закончились 8 декабря 1965 года принятием многих важных документов. Документы Ватикана имеют некую иерархию, в зависимости от их значения. Важнее всего «конституции», затем идут «декреты» и «декларации». Собор принял важнейшую конституцию «О церкви в современном мире». Все это создало совершенно новую атмосферу: отныне сама католическая церковь взглянула в глаза реальности, признала, что в обществе произошли необратимые процессы и что отныне выступать с позиций жесткого и агрессивного неприятия и отрицания всего, что противоречит догме, уже невозможно. Результаты работ Второго Ватиканского собора определили возможность вновь вернуться к вопросу о Латеранских соглашениях, так как по существу (но не формально, не юридически) новая политика католической церкви свидетельствовала о том, что отныне отношения между Ватиканом и Итальянской Республикой радикально изменились и церковь отказалась от былого агрессивного вмешательства в государственные дела, в новых условиях немыслимого.

Надо было через двадцать лет после принятия Конституции вновь вернуться к вопросу о Латеранских соглашениях. В 1967 году парламент принял решение об этом, создал комиссию. Работы ее шли чрезвычайно медленно, с обеих сторон (республиканский парламент и Ватикан) в комиссии были знающие и авторитетные люди, и тем не менее все оказалось, как и раньше, исключительно сложным. Потом к этому пришлось опять вернуться в 1971 и в 1976 годах: каждый раз парламенту представлялись новые варианты законопроекта, и ни один не смог полностью удовлетворить ожидания.

Интересно читать материалы, публикующиеся в связи с проблемой пересмотра Латеранских соглашений в газетах и журналах. Прения в парламенте, на всех этапах, вызывают страстные споры в печати. И не только в печати. Так, в конце 1976 и в начале 1977 года, после того как парламенту был представлен третий вариант «пересмотра Конкордата», в разных городах Италии различные организации проводили совещания и конгрессы, посвященные этой теме. Приведу несколько примеров: совещание радикальной партии — «Миряне и верующие против Конкордата»; совещание «Христиан за социализм»; совещание Демократической Лиги; совещание «Пересмотр Конкордата подвергается испытанию»; совещание «Что делать сегодня с Конкордатом»; совещание социалистической партии о Конкордате; «Круглый стол в Папском Латеранском Университете»; «Семинар о пересмотре Конкордата, устроенный католическим Университетом Святого Сердца».

Один из руководителей ИКП, Паоло Буфалини, в интервью для еженедельника «Ринашита» от 15 декабря 1978 года говорил о том, что сенат опять вернулся к обсуждению третьего варианта нового документа. Редакция озаглавила это интервью «Церковь и Государство заново определяют свои взаимоотношения». Буфалини особо отметил, что папа Монтини (Павел VI) был антифашистом, происходил из семьи антифашистов и был крайне заинтересован в заключении нового Конкордата, Папа говорил об этом с президентом Республики Сандро Пертини незадолго до своей смерти.

По существу, после серьезнейших качественных изменений во взаимоотношениях церкви и государства в новой атмосфере, создавшейся после Второго Ватиканского собора и прогрессивных «социальных энциклик» Иоанна XXIII и Павла VI, оснований для резкого противопоставления точек зрения уже не было, Тем не менее, в Италии остро ощущают абсурдность и неприличие того, что до сих пор юридически действуют соглашения, подписанные Муссолини. Но все же до сих пор не удалось найти взаимоприемлемые формулировки,

Жизнь убедительно показала, что самосознание итальянского народа чрезвычайно выросло. Достаточно упомянуть хотя бы об исходе референдума по вопросу о праве на развод. На референдуме подавляющее большинство населения высказалось за это право, показав тем самым высокий уровень гражданской зрелости. Текст Конституции страны, хотя в нем и не затронуты Латеранские соглашения, по существу подтверждает принцип «Свободная церковь в свободном государстве», выдвинутый графом Кавуром и принятый парламентом сразу после Объединения Италии. Тем не менее, есть много вопросов, нуждающихся в уточнении и в согласовании, и никто не может с уверенностью сказать, когда все процедуры будут закончены.

Однако решающим является другое. Решающим является то, что происходит в действительности, в повседневной реальности. А она неопровержимо показывает, как много табу исчезло из сознания итальянского народа, как меняется отношение к религии — ив высоком, «спиритуалистическом» смысле и в быту. И как изменилась сама католическая церковь после Второго Ватиканского собора. Поистине, в непрестанной и неизбежной борьбе за души людей церковь вынуждена не только пользоваться своим многовековым опытом, но и делать серьезное усилие для того, чтобы сохранять свою роль в сложном взаимодействии различных факторов, формирующих развитие общественного сознания итальянского народа.

Ц.Кин "Итальянские мозаики"
М. изд "Советский писатель", 1980