Народный депутат СССР
Ю.Д.Черниченко
Кремлевский Дворец съездов. 1 июня 1989 года. Заседание восьмое
Председательствует народный депутат СССР Патон Б.Е.
Председательствующий. Слово предоставляется депутату Черниченко. Следующим выступает депутат Калиш.
Черниченко Ю. Д., комментатор отдела сельского хозяйства Центрального телевидения, г. Москва (Гагаринский территориальный избирательный округ, г. Москва).
Я родом из мест, где еще в 60-е годы ты мог слышать от бабушки, которая так утешает внучка: «Цыц, москаль прийде, вон москаль прийде». Тут нет никакой национальной подоплеки. Добрая старушка просто хочет попутать своего непослушного любимца. Но когда началось предсъездье и после эйфории выборов — 12 человек было на это место достойнейших людей! — мы попали в прессинг, в обстановку диктуемых списков и необъявленных программ, когда пошла подлинная борьба за власть с властью, вроде бы честно и откровенно выбранной народом, вот тогда и возник такой образ «москаля», пугала, баламута из столицы. Он пошел захватывать расположенные к этому и довольно рьяные умы. Бедный Дом политпросвещения на Трубной площади, — а он на пять недель в самом деле стал Домом и полит-, и просвещения! Там собирались люди, которых знала вся страна. Они ночью ковали, так сказать, недопустимые вещи — концепцию и программу этого Съезда!
Неудобно впутывать руководство (нам же с ним жить), но должен доложить по секрету, что с нами там заседал и Лев Николаевич Зайков, первый московский секретарь, и даже Анатолий Иванович Лукьянов.
То, что мы вынесли, выковали, то, что представляет такую опасность для вас с нами, было размножено и роздано депутатам на встрече делегации РСФСР не без серьезного отпора. Кто, мол, вам позволял?
История с московской группой — это страх перед реальной политической инициативой. Инициатива — на то она и инициатива, чтобы быть наказуемой. Чутко уловив полугласную команду, один предложил профессору — чисто маодзэдуновский прием — перековаться в цехе, другой потянул к ответу за дефицит, третий указал — «вон откуда пошла эта пакость аренды и кооперативов!» А очаровательная депутатка из Казахстана даже лишила их своего женского расположения.
Послушное негодование — оно ведь, будем памятливы, совсем недавно плевало в Пастернака, клеймило Твардовского, кричало вслед Сахарову — «распни его». И люди постарше, несколько опытнее недоступной делегатки, хорошо должны представлять самочувствие академика или писателя, который проклинает день и час, когда его рука поддалась слабости и он поставил спою подпись под низким документом. Но ничего не сделаешь, уже не сотрешь это в памяти народно!! и истории. А итог — в Верховном Совете — по тому или по другому поводу — не оказались экономисты: Абалкин, Богомолов, Шмелев, Тихонов, Петраков, Попов, ну, естественно, нет социолога Заславской, историка Афанасьева. Там почти нет юристов. Нет ни одного из публицистов, прошу учесть, которых жадно читала страна! Это что — вспышка культурной революции? Или «мавр сделал свое дело, он может уходить»? Только не нужно сейчас, пожалуйста, мне о ротации. Все понимают, что случайности тут нет никакой, и права старая колхозная припевка: «Не сама машина ходит, тракторист машину водит». (Аплодисменты).
Новое вино выборного энтузиазма вливали в старые мехи партийного диктата, вот в чем суть. Я старый коммунист, скоро сорок лет. «Партия» в переводе значит «часть». Когда часть делается большей, чем целое, возникает нужда в опасности, в заговоре. Выборы были, как никогда, коммунистическими. Народ четко разделил партию и чиновный правящий аппарат. Но в предсъездии негласно аппарат взял реванш и начал утверждать на Пленуме ЦК даже руководителей парламентских комиссий, порождая непослушание самых покладистых, зачитывать списки, которых никто из слушающих не составлял. Анонимность инициативы, закулисные деяния — какой же все это анахронизм! Как это отдает мстящими ораторами апрельского Пленума, что считались первыми, а по выборам вышли последними.
Если миллионы проснувшихся к политической жизни отвергают окружные собрания как начальное звено бюрократии, то они никогда не одобрят и финальные фильтры, практику сломанного бойка, методику оговорочки «как правило» и «в порядке исключения», при которых весь пар так ловко стравливается в гудок. «Разделяй и властвуй!» — больше не проходит. Хочешь продуктивно властвовать — соединяй и достигай цели! (Аплодисменты).
А это не я говорю. «Вы нас выбирали?.. Для чего? Для того, чтобы мы рассуждали, спорили и решали. Но если бы во всех спорах видеть уклоны, то поставьте тогда куклы или манекены. Но кто бы тогда стал за этих манекенов думать?» Это слова Алексея Ивановича Рыкова, первого после Ленина Предсовнаркома! (Аплодисменты).
Перестройка закредитована. Все жданки мы проели. Если по счету ленинского нэпа 1921 года, то мы живем уже в 1925-м, а к этому времени страна была накормлена, обута, и нарком Красин не успевал отвозить русское зерно туда, за золото. «Да вы скажите же Горбачеву, пусть он накормит народ!» — восклицает очень рьяный поклонник перестройки там, за кордоном. У него, видимо, царистские взгляды, он думает, как многие из нас, что это дело может сделать один человек. Мы, слава богу, пришли к выводу, что «никто не даст нам избавленья — ни бог, ни царь и ни герой». Никогда не накормит народ принудительная система земледелия!
Мы многое потратили на подход к истине, что все закономерно. Не виновата ни природа, соединившая в наших регионах все природно-климатические зоны мира, ни почва наша несчастная, вмещающая почти 190 миллионов гектаров чернозема — украшение планеты. Виновато одно: причины нищеты людей и умирания пашни — только и исключительно политические причины. (Аплодисменты).
Сталинизм в сельском хозяйстве — это экономическая Вандея. Она не только способна торпедировать перестройку, она уже делает это. Не нужно эксплуатировать слово «план». План, который методически не выполняется, который тащится кое-как за счет совершенно недопустимых изъятий из одной отрасли, из другой или из подспудного кровососания, так сказать, — обмена своей нефти на чужой хлеб — это не план. Это что-то другое, нужно ему находить слово и тогда снабжать его словом «Гос» или что-то другое — «Госплан».
Как ни объясняй, никому нельзя, здравому, объяснить экономику, которая производит тракторов в пять раз больше на душу населения, комбайнов — в десять раз больше на оную душу, чем Соединенные Штаты Америки, а хлеба производит почти в два раза меньше. Но это еще полбеды. А башмаков производит втрое больше (лучше бы она их и не производила!), чем США, Но тут еще другие вещи. К примеру, с сахаром. Ну, вот мой внук, слава богу, научился ходить с карточкой в очередь за сахаром. У нас его 31 килограмм на душу населения, в Штатах 22 — и никакой очереди нет, и талонов нет (теперь и в Москве талоны). Но по сравнению с промышленностью то руды мы производим в шесть раз больше, чем Штаты, а современных синтетических смол и пластмасс — в шесть раз меньше, чем Штаты. Зачем же такая индустрия?
Если об электронике, то здесь присутствует уважаемый и самый верховный наш счетчик товарищ Осипьян. Я с ужасом узнал, что он — ведущий электронщик и большой специалист в физике — считал на счетах. Это войдет, я думаю, в историю (Аплодисменты).
Да, система, представленная арестованным в 1926 году рублем и командующим, но не отвечающим аппаратом, ведет к национальному унижению. Не будем детьми, которые думают, что Буратино, деревянная кукла, их любимец, действует сам. Над ним стоит кукловод. Мы с вами договорились словно бы (потому что седьмой день заседаем, и ни одного слова о полном диктате партийного аппарата) о том. что ни един волос не упадет с головы крупного рогатого скота без согласил или команды Сельхозотдела ЦК!
Мы этого не принимаем, хотя мы бьем Мураховского. Каюсь, я — защитник Мураховского. На 168 избирательных и писательских встречах я говорил, что товарищ Мураховский ни в чем не виноват. Над его кабинетом можно было бы написать, как в американском салуне: «Просьба в пианиста не стрелять, он играет как умеет». Потому что до восьми замов и министров сидят в кабинете-приемной зам. зав. отделом ЦК. Это все знают, но это не нужно говорить. В воспитанном обществе — это считается невоспитанным.
Я большой любитель телевидения, сейчас с огромным интересом смотрю телевизионно-просветительские программы Егора Кузьмича Лигачева. Он ездит по стране, многое узнает, видимо, потому, что это для него новая отрасль (аплодисменты), и он охотно делится с нами. Мне это безумно приятно. Такой культ-проп — он у многих тележурналистов отбивает их хлеб, и это все прекрасно. Я только хочу сказать, хочу спросить, как меня спрашивали 168 раз, почему на отрасль, политически существенную, отрасль, определяющую возможность и будущие дни перестройки, поставлен человек, в этом деле ничего не понимающий и провалившийся в идеологии? Как это могло возникнуть?! (Аплодисменты). Этого я не знаю.
Я понимаю, бюрократия наднациональна, и русский чиновник также был однотипен с марксовым прусским чинодралом, поклонялся чуду, тайне и авторитету одинаково. Но конкретную нацию, данный социум, данное соединение наций бюрократия унижать может — и весьма продуктивно. На мой взгляд, она унижает ее минимум по трем позициям. Сумму наций — я не хочу здесь вмешиваться в эти раздоры, потому что это касается нас всех.
И первое, о чем не говорилось, увы, на этом Съезде, — унижает наш постыдный экспорт. Мы вывозим 200 миллионов тонн нефти. У кого не стояли машины с пустыми бензобаками? 200 миллионов тонн нефти в год, по преимуществу сырой! Что, нам кружит головы слава эмиратов? Ведь это же разбазаривание внукового добра. Так хозяин делать не может. Это унижение меня перед моим внуком. Я не знаю, что я ему передам.
Все другое тоже. Меня задевает унижение импортом. Импорт того, что вырастает на своих землях, вещей и материалов, вполне возобновимых, импорт зерна, мяса, масла крайне выгоден тому, кто продает, и разорителен для того, кто покупает.
Не верьте, уважаемый зал, не верьте, депутаты, что мы покупаем какое-то там второсортное, какое-то ненужное зерно. Ничего подобного! В прошлом году, по данным Госкомстата, куплен 21 миллион тонн пшеницы. Назовите здравую голову, которая может объяснить, почему закуплены эти 21 миллион тонн, когда страна производит той же пшеницы в два раза больше, чем ей самой нужно? Где шизофрения, а где логика? И как вы можете после этого учреждение авторитетное называть — Госплан? Это длится не год, это длится десятилетия. В прошлом году я отметил 25 лет — четвертьвековой юбилей этой антинациональной практики. Когда меня спрашивают: «А Мураховский верит в колхозы?» — я говорю: «Между нами — нет». «А в совхозы он верит?». Я говорю: «Никоим образом». «Почему?» Да потому, что он платил бы своим прежде всего, и за 25 лет все выросло бы дома, у себя. Потому что Казань, и Рязань, и Кубань, и Кулунда давно бы уже перестроились на эти чудовищные миллиарды, а у страны социализма не было бы облика международного нахлебника, какой есть за рубежами моей Родины.
И, наконец, третий последний этап унижения. Это унижение техническое. Мы стали людьми отсталыми повсеместно, понимаете? У эстонцев есть такое слово «русская работа», но это может быть меж соседями. Это плохо — «русская работа», но, к сожалению, и эстонское изделие, и каракалпакское тоже стало таким. Мы, что ли, в этом виноваты? Мы генетически не такие, что ли? Нет! Виновата политическая система, которая может руководить, сама за это не отвечая. Сейчас, я просто не укладываюсь...
Я участвовал в аграрной — в той обширной и, на мой взгляд, очень деловой — записке, которую огласили вам вчера уважаемые аграрные депутаты. Это тоже пример группы, и ничего худого в этом нет.
Я только требую одного в эти последние секунды. Не заболтать, не замотать все в «потом-потом». «Завтра, завтра, не сегодня», — это говорят не только ленивцы, это говорят политические мастера, которые могут увести в неведомую даль, чтобы сегодня не возникли короткие замыкания. Они возникнут не короткими, они очень долгими возникнут! Мы у края такого недовольства, края такого раздражения! Токсины очередей и раздражения семейные так набили национальную печень, что можно ожидать самых неприятных вещей.
А я соглашатель. Я хочу увести людей с митинга на работу, хочу отвлечь их от разговоров или от забастовок. У тебя есть все — богатей. Тебе дали землю. Я предлагаю, вместе с московской группой, принять Закон о земле. Повторить вслух ленинские, самые революционные после слов «Вся власть Советам!» слова «от продразверстки к продналогу», в смысле национального спасения и утишения страстей, в смысле ликвидации дефицита продовольствия в два-три года. Сейчас, а не когда-нибудь после! Если мы к следующей сессии, осенней нашей встрече, не примем торжественно, с пением гимнов национальных, Закон о земле, — грош нам цена. Доверия нам с вами больше не будет.
А насчет московской группы — уберем слово «московской». У нас уже столько челябинцев и оренбуржцев просятся для человеческого разговора, с Камчатки и Чукотки, из Курска и невесть откуда... Нам, кажется, предоставлен здесь Малый зал в Президиуме Верховного Совета. Мы приглашаем всех, включая Мешалкина. Жалко, что нет Нины Андреевой, а мы и ее бы с большим удовольствием пригласили как индикатор новизны. Благодарю вас! (Аплодисменты).
