.......
ТРУТЕНЬ №№7-9
первый настоящий российский сатирический журнал
 


ТРУТЕНЬ
ЛИСТЬ VII . ИЮНЯ 9 ДНЯ


Господин издатель!

Вы ленивы, да и я не прилежен, а при том имею желание прослыть буде не творцом, то по крайней мере издателем. Чего ради прилагаю при сем присланную ко мне из деревни от приятеля грамотку, которую если вы за благо разсудите, можете напечатать, а есть ли вам не вздумается, то в следующем листочке дать знать, по каким причинам она тиснению предана быть не может. Простите, господин издатель, что в сем рукописание не соблюдено Русское правописание; причина к тому та, что у нас на Руси весьма мало таких переписчиков, кои бы право писать разумели, да я и сам, сказать правду матку, не зело поучен; а при том и лень проклятая не допустила меня прочесть за переписчиком. Прощай г. Издатель; я право никогда так много не трудился, как сево дня дернул меня черт с тобой разболтаться.

Ваш доброжелатель

И.Прямиков

 

Государь мой!

Приехав в деревни для препровождения там наступающаго лета, старался я познакомиться с моими соседями; и правда между их нашел я много людей разумных и честных, упражняющихся в домостроительстве, по чему и уповал все время пребывания моего препроводить там весело.

Но сия блаженная жизнь, которою я наслаждаться уповал, была прервана следующим образом: В том же уезде, где мои деревни, живут во отставке два родные брата Вертяевы ; и правда никто толь приличнаго со нравом своим прозвища не имеет, как сии господа: ибо они забывая честь, законы и благопристойность, вертят дела по своим прибыткам; одним словом, они ябедники, обидчики и грабители.

Вам же, государь мой, не безизвестно, что мне досталася после покойной свойственницы моей деревнишка. Один из сих господ проведав, что я человек нехлопотливой, и приказных дел не люблю, старался часть оных присвоить; но как он покойной свойственнице моей роднёю не бывал, то дабы иметь какую либо привязку, одну из свойственниц покойницыных, которая хотя никакого права к сим деревням не имела, а при том была без ума, что известно всем соседям, привез в город, и там взял с нее купчую; а по сей то купчей и старался лишить меня принадлежащего мне имения.

Поверьте, государь мой, что ничто так меня не безпокоило, как сии хлопоты, от которых бы я конечно не избавился, если бы не защитил меня Граф Р... мой благодетель, которой узнав о сем писал к нашему Губернатору; а я таким способом избавясь от сего душевредника, разспрашивал одного соседа, как они могут жить с такими ябедниками, каковы господа Вертяевы. На что он мне ответствовал, что это еще малейшего их бездельничества опыт, что они для прибытка никого не щадят, что за несколько пред сим некоему небогатому дворянину досталось по наследству сорок душ.

Младший из Вертяевых узнав о сем, призвал сего дворянина, и говорить так: «Деревни эти хотя тебе и принадлежат; однако ты, конечно их не получишь: ибо ты человек приказных порядков незнающий; а я для твоей бедности по етому делу хождение иметь буду: но как мне за тебя поверенным быть стыдно, то дай мне закладную, а я выхлопотав оныя деревни, закладную тебе выдам. Добросердечной старик почел сие особливым знаком его к себе милости, и ни мало не размышляя выписал требуемую закладную, по которой господин Вертяев, записав за себя деревню владеет спокойно, а бедной старик с печали, ибо он кроме деревни имел только 5 душ, переселился в то жилище, в котором чужих душ никто не желает. Оставя после себя четверых сыновей и одну дочь, кои в такой живут бедности, что едва дневное имеют пропитание. Сей поступок столь чувствительно меня тронул, что я трех меньших сыновей; ибо старший болен и служить не может, отослал к племяннику моему в Петербург, дабы он их по приличеству записал в службу, а большого здесь взял в свое призрение.

Из сих двух кратких повестей разсудите, государь мой, коль много властвует прибыток над ябедническими душами, что они для одного загона земли не токмо любовь к ближнему, но и самый страх Божий забывают. Сии то и сим подобным бездушники приятную деревенскую жизнь наполняют ядом; ибо в протчем, по моему мнению, с приятностию деревенской жизни ничто сравниться не может: там встают рано не для того, чтоб просидев 3 или 4 часа над убором головы, и отягчив оную салом и пудрою шататься по передним комнатам знатных бояр; но для того, чтоб пользоваться приятным утренним временем, присматривать за своим домостроительством, и примером своим служителей своих поощрять к трудам. Там нет огромной музыки; но вместо оной пользуются поселяне приятным пением птиц; нет там великолепных садов, украшенных статуями и водометами, но вместо оных прекрасныя рощи, зеленые луга, испещренные цветами, и протекающее по оным журчание по камешкам, источники увеселяют взор и приводят на память златый Астреин век. Впротчем уверяя, что при всех случаях не премину уведомлять вас о деревенских наших обстоятельствах, пребуду,

Государь мой,

Ваш покорный слуга. ******

* * *

ЕПИТАФИИ

I.

Здесь спит моя жена:

Во век пусть спит она

К покою своему и моему.

II.

Прохожий! воздохни у места ты сего,

От мужа своего

Тирана и злодея,

Во днях цветущих лет,

Оставивши сей свет,

Нещастная Пентея,

Жизнь каторжну имея,

Ушла,

И лишь под камнем сим убежище нашла.

* * *

Издатель Трутня, обещался публике, во своих листках не сообщать иных, как только ко исправлению нравов служащие сочинения, либо приносящие увеселение. О сем по сие время он всевозможное прилагал попечение и уверяет, что и впредь брани, неприносящие ни пользы, ни увеселения в его листках инста имети не будут. Ради чего, издалека и с улыбкою взирает он на брань Всякой всячины, относящуюся к лицу Г.Правдулюбова: ибо сие до него, как до досужих трудов издателя, ни почему не принадлежит, а только с нетерпеливостью желает он узнати, как таковые наполнения, сих весьма кратких недельных листков, благоразумными и беспристрастными читателями приняты будут.


ТРУТЕНЬ
ЛИСТЬ VIII . ИЮНЯ 16 ДНЯ

Издатель Трутня, во утешение Всякой всячине, своей современнице, не хотел напечатать сего письма: но по справедливости не мог он в том отказать г. Правдулюбову, тем паче, что он от Всякой всячины отдан на суд публике; и так благоразумныя и безпристрастныя читатели сей суд по форме, или и без формы, как им угодно, окончать могут. Оправдание г. Правдулюбова здесь следует.


Господин издатель!

Госпожа Всякая всячина на нас прогневалась и наши нравоучительные рассуждения называет ругательствами. Но теперь вижу, что она меньше виновата, нежели я думал. Вся ее вина состоит в том, что на Руском языке изъясняться не умеет и Руских писаний обстоятельно разуметь не может; а сия вина многим нашим писателям свойственна.

Из слов, в разделении 52, ею означенных, Руской человек ничего иного заключить не может, как только, что господин А. прав, и что госпожа Всякая Всячина его критиковала криво.

В пятом листе Трутня ничего не писано, как думает госпожа Всякая всячина, ни противу милосердия, ни противу снисхождения, и публика, на которую и я ссылаюсь, то разобрать может. Ежели я написал, что больше человеколюбив тот, кто исправляет пороки, нежели тот, кто оным потакает, то не знаю, как таким изъяснением я могу тронуть Милосердие? Видно, что госпожа Всякая всячина так похвалами избалована, что теперь и то почитает за преступление, если кто ее не похвалит.

Не знаю, почему она мое письмо называет ругательством?

Ругательство есть брань, гнусными словами выраженная; но в моем прежнем письме, которое заскребло по сердцу сей пожилой Дамы, нет ни кнутов, ни виселиц, ни прочих слуху противных речей, которые в издании ее находятся.

Госпожа Всякая всячина написала, что пятый лист «Трутня» уничтожает. И это как-то сказано не по-русски; уничтожить, то есть в ничто превратить, есть слово, самовластию свойственное, а таким безделицам, как ее листки, никакая власть не прилична: уничтожает верхняя власть какое-нибудь право другим. Но с гocпожи Всякой Всячины довольно бы было написать, что презирает, а не уничтожает мою критику. Сих же листков множество носится по рукам, и так их всех ей уничтожить не можно.

Она утверждает, что я имею дурное сердце, потому что, по ее мнению, исключаю моими рассуждениями снисхождение и милосердие. Кажется, я ясно написал, что слабости человеческие сожаления достойны, но что требуют исправления, а не потачки; и так думаю, что сие мое изъяснение знающему российский язык и правду не покажется противным ни справедливости, ни милосердию.

Совет ее, чтобы мне лечиться, не знаю, мне ли больше приличен или сей госпоже. Она, сказав, что на пятый лист «Трутня» ответствовать не хочет, отвечала на оный всем своим сердцем и умом, и вся ее желчь в оном письме сделалась видна. Когда ж она забывается и так мокротлива, что часто не туда плюет, куда надлежит, то, кажется, для очищения ее мыслей и внутренности не бесполезно ей и полечиться.

Сия госпожа назвала мой ум тупым потому, что не понял ее нравоучений. На то отвечаю: что и глаза мои того не видят, чего нет. Я тем весьма доволен, что госпожа, Всякая всячина отдала меня на суд публике. Увидит публика из будущих наших писем, кто из нас прав.

Покорный ваш слуга

Правдулюбов.

6 июня, 1769 году

 

Господин издатель!

Чистосердечное ваше о самом себе описание мне весьма нравится; чего ради я от доброго сердца хочу вам дать совет: В вашем Трутне печатаемые сочинения многими разумными и знающими людьми похваляются. Ето хорошо: да то беда, что многие испорченные нравы и злые сердца имеющие люди, принимают на себя осмеиваемые вами лица, и критикуемые вами пороки берут на свой щет. Ето бы и не худо: ибо зеркало для того и делается, чтобы смотрящиеся в нево видели свои недостатки и оные исправляли. И то зеркало почитается лучшим, которое вернее показываете лицо смотрящагося. Но дело то в том состоит, что в вашем зеркале, названном Трутень, видят себя и многие знатные Бояре. И хотя вы в предисловии своем и дали знать, что будете сообщать не свои, но присылаемые к вам сочинения; однакож, злостию напоившия свои сердца люди, ставят ето на ваш щет. Вот что худо то! Мне очень будет прискорбно, ежели кто на вас за то будет досадыват; а каково иметь дело с худыми людьми и знатными Боярами, я уже искусился. Я доживаю шестой десяток лет, и во всю мою жизнь, имел нещастие тягаться с большими Боярами, угнетавшими истину, правосудие, честь, добродетель и человечество. О, г. издатель!, сколько я от них претерпел! Смело сказать можно, что лучше иметь дело с лютым Тигром, нежели с сильным злым человеком; тот со всем своим зверством и лютостию отнимает только жизнь, а последней оной не отнимает: но отнимая душевное спокойствие и крепость, приводит дух во изнеможение так, что иногда подосадуешь за то, на что написано: Не ревнуй лукавнующим, ниже завидуй творящим беззаконие . Но полно, ныне таких Бояр не много. Жаль, что надобно солгать, ежели сказать, что их со всем нет! Чтож делать! В семье не без урода. Надобно и за то благодарить Бога, что их не много. Вместо старых, есть ныне из молодых господь такие, которые важных не имея дел, упражняются в безделицах, и пред малочиновными людьми показывают себя великими министрами в малых делах, недостойных ни чина их, ни имени. Употребляя при том непростительные уклончивости, ласкательства, потачки и непозволенныя хитрости; а все ето для какой ни на есть безделицы, или по слепому повиновению своим страстям, и пристрастно к какой либо вещи. Надобно желать, чтобы они способны были к важным государственным делам и прилежны ко исполнение оных так, как к малым, тогда бы они принесли превеликую пользу обществу. Намнясь при мне один такой придворной не господин, да еще господчик, говорил о вашем Трутне весьма пристрастно; надлежит сказать, что он имеет доброе сердце, но некоторая слабость им очень сильно владеет, по чему он говорит и делает только то, что связано с выгодами ево слабости. Сей господчик говорил следующее: «Не в свои дескать, етот Автор садится сани». Он де зачинает писать сатиры на придворных господ, знатных Бояр, дам, судей именитых и на всех. Такая де смелость ничто иное есть как дерзновение. Полно де ево недавно отпряла Всякая Всячина очень хорошо: да ето еще ничево, в старыя времена послали бы де ево потрудиться для пользы государственной описывать нравы какова ни на есть царства Рускаго владения: но нынче де дали волю писать и нересмехать знатных, и за такие сатиры не наказывают. Ведь де знатной господин не простой дворянин; что на нем тоже взыскивать, что и на простолюдинах. Кто де не имеет почтения и подобострастия к знатным особам, тот уже худой слуга. Знать что де он «не слыхивал, что были на Руси Сатирики и не в ево пору, но и тем рога посломали», а это де одни пустые росказы, что он печатает только «присыльныя пиесы». Нынче де знают и малые робята на етот щет, что дважды два будет верно четыре; а сверх того в ево де сатирах ни соли, ни вкуса не находят. Гораздо бы было лучше, ежели бы де он обирал около себя, и писал сказочки, или что нибудь посмешнее, так как другие писатели журналов делают так, чтобы такое сочинение всем нравилось, и больше бы покупали, так бы де ему больше было прибыли, а от етова журнала наверное де он не разбогатеет. И так г. издатель совеет вам даю следующий: не слушайте сего господчика, не обирайте около себя вздоров и не печатайте, нам они и так уже наскучили. И публика не такой худой имеет вкус, чтобы худое больше хорошева хвалила, но, следуя благоразумию, продолжайте печатать такия пиесы, какие мы по сие время в Трутне читали: но только остерегайтесь наводить свое зеркало на лица знатных Бояр и боярынь. Пишите сатиры на дворян, на мещан, на приказных, на судей, совесть свою продавших и на всех порочных людей; осмеивайте худые обычаи городских и деревенских жителей; изтребляйте закоренелые предразсуждения и угнетайте слабости и пороки, да только не в знатных, тогда в сатирах ваших и соли находить будут больше. Здесь Английской соли употребление знают немногие, так употребляйте в ваши сатиры Рускую соль, к ней уже привыкли. И это будет приятнее для тех, которые соленова есть не любят. Я слыхал следующие разсуждения: в положительном степене, или в маленьком человеке воровство есть преступление противу законов; в увеличивающем, то есть среднем степене, или средостепенном человеке воровство есть порок; а в превосходительном степене, или человеке, по вернейшим математическим новым изчислениям воровство ничто иное, как слабость. Хотя бы и не так надлежало: ибо кто имеет превосходительный чин, тот должен иметь и превосходительный ум, и превосходительные знания, и превосходительное просвещение: следовательно и преступление такова человека должно быть превосходительное, а превосходительные по своим делам и награждение и наказание должны получать превосходительное. Но полно ведь вы знаете, что не всегда так делается, как говорится! Письмо мое оканчиваю искренним желанием успеха в вашем труде, и чтобы мой совет принес нам пользу; а издание ваше всем знатным господам, чтобы так нравилось, как нравится оно семерым знатным Боярам, которых я знаю. Они господа читать сатиры великие охотники, и читая оные никогда не краснеют для того, что никогда не делают тово, от чево читая сатиры краснеть должно. Впротчем с удовольствием всегда есмь

к вашим услугам готовый Чистосердов.

Там, где я нахожусь. июня 6 дня, 1769 года.

 


ТРУТЕНЬ
ЛИСТЬ IХ . ИЮНЯ 23 ДНЯ

ВЕДОМОСТИ

В Санктпетербурге:


С ВАСИЛЬЕВСКАГО ОСТРОВА

Злонрава, в превеликой грусти и слезах препроводила целой год, ожидая возвращения своего супруга; наконец ко утешению ее скорби он возвратился. Друзья его обрадовавшись его возвращение все к нему съехались. Злонрава от радости была почти без ума но час спустя муж ей в чем-то попротивуречил; она разсердилась, проклинала день своего рождения и час ее с ним брака, и чтобы в другой переродиться раз, то посылала она любезного своего супруга к чорту. Супруг не успел еще от прежнего в дороге оправиться безпокойства, и для того в такой дальний ехать путь не осмелился, хотя жена и поминутно его туда отправляла. Друзья его удивясь такой перемене, спрашивали ее: для чего она в отсутствие мужа своего всегда о нем плакала, а по презде его так скоро с ним поссорилась? Она отвечала: о том-то я и плакала, что не с кем было мне браниться.

ИЗЪ ОФИЦЕРСКОЙ УЛИЦЫ.

Прелеста, молодая госпожа, сидя у окна увидела разнощика с апельсинами, и приказала его кликнуть. Разнощик пришел. Боярыня десяток апельсинов за полтину сторговала, и начала чистить; а между тем, желая над ним пошутить, стала у нево спрашивать: женат ли ты? — Женат, сударыня, и троих уже имею детей. Боярыня спросила: бывают ли между крестьянами мужья рогоносцы? — А между господами бывают ли, сударыня? — Как не быть, сказала госпожа, и у меня есть муж. Так как же, сударыня, быть тому меж крестьянами, что делают господа, отвечал крестьянин. Нас прикащик за ето бы разсек, ежели бы мы что стали у господ перенимать: нам только велят работать. Да вить за женою усмотреть мужу никак не возможно, сказала боярыня, если она что захочет делать. Ваше дело господское, вы ето по себе, больше нашева знаете, сударыня, отвечал разнощик почесавшись. А где живет ваш муж? — На своей половине, отвечала госпожа; а я здесь на своей. — Да разве вам в одной-то половине тесно, сударыня? — Не очень бы было тесно: но ето по моде. — Чему ж дивиться, сударыня, что ваш муж за вами усмотреть не может, когда вы так от него далеко живете. — Дурак, перехватила смеючись госпожа, вить я ето не про своего говорила мужа. Так виноват, сударыня, сказал крестьянин также усмехнувшись; я не растолковал, и думал что вы говорите про своего мужа. Боярыня разнощику пожаловала два рубли и отпустила.

 

Из Твери

Недавно пред сим через наш город проехал молодой дворянин, обучавшийся в некотором славном немецком университетe разным наукам. Он о том городе рассказывал нам чудеса. Мещанин наш Чистосердов спрашивал у него о нравах того народа, о узаконениях, о обрядах их ярмонок и о проч.; но он ни на что не мог порядочно дать ответа. Мещанин потом спросил его, чему он там обучался? Дворянин ответствовал: философии.

- «А что такое философия?»

- «Философия не что иное есть, как дурачество, - ответствовал ученик славного университета, - а совершенный философ есть совершенный дурак».

- «О! так вы с превеликим оттоле возвращаетесь успехом, - сказал мещанин, - ибо я нахожу вас совершенным философом».

Дворянин, усмехнувшись, отвечал:

«Сократ, славный в древности философ, говаривал о себе, что он дурак; а я о себе того сказать не могу, потому что я еще не Сократ».

- «Об вас это другие скажут».

- «А знаете ли вы, - спросил дворянин,­ какая розница между ученым дураком и неученым?»

- «Все конечно знаю, - сказал мещанин, - розница между ними та, что ученые дураки гораздо больше делают вреда государству».

И разошлись; дворянин, поехал в путь, а мещанин нам сказал: «Видите, братцы, что и в славных немецких университетах разума не продают».