.......
 

 

 
Из юношеских произведений Н.А.Добролюбова


ОДА НА СМЕРТЬ НИКОЛАЯ I


По неизменному природному закону

События идут обычной чередой:

Один тиран исчез, другой надел корону,

И тяготеет вновь тиранство над страной.

И ни попыткою, ни кликом, ни полсловом

Не обнаружились трусливые сердца,

И будут вновь страдать при сыне бестолковом,

Как тридцать лет страдали от отца.

Да, тридцать лет почти терзал братоубийца

Родную нашу Русь, которой он не знал,

По каплям кровь ее сосал он, кровопийца,

И просвещенье в ней цензурою сковал.

И, не поняв, что только в просвещенье

Народов честь, и мощь, и благо, и покой,

Все силы напрягал он для уничтоженья

Стремлений и надежд России молодой.

Что жизнью свежею цвело и самобытной,

Что гордо шло вперед, неся идеи в мир,

К земле и к небу взор бросая любопытный, —

Он все ловил, душил, он все ссылал в Сибирь.

Всю жизнь стремился он, чтоб сделать Русь машиной,

И, точно, упростил правленья механизм:

Вельмож и мужиков бия в голову дубиной

И возвеличил лишь военный деспотизм.

Он грабил нашу Русь, немецкое отродье,

И немцам передал на жертву наш народ,

Без нужды он привлек к нам ратное невзгодье,

Других хотел губить, но сам погиб вперед.

И в день всерадостный его внезапной смерти

Сын хочет взять себе его за образец!

Нет, пусть тебя хранят все ангелы и черти,

Но нас не будешь ты тиранить, как отец!

-Пора открыть глаза уснувшему народу,

Пора лучу ума блеснуть в глухую ночь,

Событий счастливых естественному ходу

Пора энергией и силою помочь.

Не правь же, новый царь, как твой отец ужасный,

Поверь, назло царям, к свободе Русь придет,

Тогда не пощадят тирана род несчастный

И будет без царей блаженствовать народ.

 


"Ода на смерть Николая I" была написана в феврале 1855 года в связи со смертью Николая I. Получила распространение в рукописных списках. Впервые опубликована в 1922 году в журнале "Книга и революция".
А на воцарение Александра II Добролюбов откликнулся следующим текстом:


 

30 августа, говорят, совершилась в СПБ торжественная церемония по случаю празднования св. угодника божия Александра Невского и, главное, по случаю именин имеющего быть помазанным от господа царя нашего Александра Николаевича.

Торжествен и многознаменателен был этот священный церемониал. От Аничкова дворца до Невской лавры стояла по обеим сторонам улицы длинная шеренга конных воинов— символ русского величия.

С девяти часов собрались толпы народа, по улице и в домах, так что из каждого дома и из каждого окна на всем этом пространстве высовывалось по нескольку голов. На балконах и из окон были, кроме того, вывешены ковры, платки, старые одеяла, халаты и пр. в знак того, что всем жертвует русский народ ради царя своего.

В половине 11-го показался он из Аничкова дворца, на рыжем коне, в красных штанах, в казацком костюме. Рядом с ним ехал наследник его. Царь был печален, худ и бледен,—вероятно от сожаления о неучтивости французов, учтивейшего народа в мире, угостившего его ко дню ангела взятием Севастополя. Но в эти горькие минуты особенно ясно высказалась народная доблесть народа русского. Впереди всего царского поезда ехал церемониймейстер и несколько гусар, приказывавших всему собравшемуся народу снимать шапки и кричать «ура». Вся толпа выказала обычное послушание, и громкое «ура» огласило воздух. От Аничкова моста до Невской лавры не умолкали эти крики, так что к концу пути царь, казалось, был оглушен совершенно. Хорошо еще, что он незнаком с восточными языками: что, ежели бы он знал, что «ура» с татарского значит «бей»?.. А ведь этот возглас относился прямо к нему... Впрочем, лучше сказать, это не к нему лично относилось, а только к его платью и всей обстановке, потому что тот же возглас повторился и при появлении пустой раззолоченной кареты, ехавшей сзади.

Кареты эти тоже напоминали времена Дариев и Ксерксов: все в золоте, на шестерке отличных коней, с множеством звезд внутри, они производили отчаянный восторг. Правили конями, кажется, генералы, по крайней мере, какие-то существа в красных штанах, составляющих, как известно, главное и едва ли не единственное отличие и преимущество генералов русских. Говорят, что не может быть преданности к царю более той, какую имеют русские; но, кажется, если бы одна из этих карет помазана была господом на царство русское, то народ в тысячу раз более имел бы благоговения к такому помазаннику.

Блеск торжества еще более возвышался духовною процессией — образами и хоругвиями; говорили, что сам государь хотел нести образ, но почему-то это не исполнилось: может быть, он побоялся упасть под тяжестью креста, а, может быть, опасался скомпрометировать себя перед важными людьми, сделавшись носильщиком досок. Как бы то ни было, народ проводил его приличным воззванием на татарском языке до Невской лавры, и здесь, у ворот этого рая, стали синие и серые херувимы, воспрещавшие профанам лицезрение царское. Только звезды и звездочки вошли во врата святой лавры, и таким образом явилось там настоящее царство небесное. К сожалению, солнца правды там не было... Оно затмилось... В соборе повсюду ясно видны были звезды и звездочки, но самого солнца никто не видел. Напрасно успевшие сюда забраться смертные подымались на цыпочки и рыскали по всему собору: нет светлого лика царского, нет, как нет нашего солнышка. Оно дивиться, впрочем, нечему: живем ведь недалеко от полюсов, — там всегда по-зимнему. Проглянет на минуту солнышко, да и то не осветит, не обогреет, да и спрячется опять; подслуживайся, поди, к звездам, если хочешь жить на свете.

При этом рассказывают трогательную черту благодарности, выказанную одним сословием, невысоко стоящим на общественной лестнице званий, но отличающимся, как видно, прекрасным настроением души.

Правда ли или нет, но рассказывают следующее.

Все санктпетербургские портные, в особенности же военные, также шапники и шпажники, хотя в меньшем числе, собрались в тот день в Александро-Невскую лавру и, как дань своего уважения и признательности, поднесли державному имениннику сшитый отличнейшим образом казацкий костюм и, сверх того, красные штаны и нагайку (некоторые прибавляют еще к этому красный кафтан и красную шапку, но это сведение невероятно, потому что между портными была большая часть немцев, не разделяющих вкусов сказочного Емельки).

Один из портных сказал, говорят, речь, в которой хотя ломаным русским языком, но резкими и яркими чертами изобразил, как великий государь их обогатил на счет целого государства, как он улучшил судьбу их, как доставил им барыши, доходящие до того, что некоторые теперь в пять месяцев получили столько, сколько по обыкновенному порядку могли бы получить только в десять лет. Царь, говорят, умилился и чрезвычайно милостиво принял подарок, сказавши, что здесь-то он видит истинную преданность и любовь, и обещавши немцу-портному какую-то важную должность — одни говорят, в ведомстве православного исповедания, а другие — в министерстве народного просвещения.

Последнее вероятнее.


 

ГАЗЕТНАЯ РОССИЯ


Читал, я русские газеты,

В них современные стихи

И философские ответы

Солдат, лишь взятых от сохи;

 

Читал я перечень подробный

Различных жертв различных лиц;

Читал разбор я бесподобный

На Русь взнесенных, небылиц;

Читал отчеты министерства

И донесения вождей, -

Примеры английского зверства

И русских ряд богатырей;

Читал о ходе просвещенья,

Торговли, фабрик, промыслов,

О размноженье населенья,

О бескорыстии судов,

Шоссе, дорогах и каналах,

О благоденствии крестьян,

О наших дивных генералах,

О, чувствах доблестных дворян,

Как Русь велика и богата

И как порядка много в ней;

Как честь и правду чтим мы свято,

Как любит Русь своих царей...

 

Читал и думал: боже правый!

Как Русь велика и сильна!

Наверно, в свете нет державы,

Такой блаженной, как она!

 

И зрел я Русь на поле брани

В позорном бегстве от врагов,

Среди проклятий и рыданий

В рекрутской сдаче мужиков,

В гримасах кислых при приказах

О вольных жертвах для солдат

И в смехе злом при пошлых фразах,

Что бой наш праведен и свят;

И в том, что наши воеводы

Умели так набить карман,

Где гибли тысячи народа

От перевязки сеном ран...

 

Я видел в Руси свод законов,

Водимый прихотью судей,

Я слышал стоны миллионов

И вопль обиженных семей.

Видал я дряхлых инвалидов,

Судить посаженных в сенат,

Видал я, как, для царских видов,

Синодом управлял солдат *,

Видал насильства архьереев,

Разврат и пьянство у попов,

Видал я школы для лакеев ,

И государственных воров,

Видал несчастные обвалы

Казенных зданий и мостов

И бар блистательные балы

На счет обеда их рабов...

 

Видал я мерзости придворных,

И преступленье в блеске звезд,

И поруганье дев покорных

Через нелидовской подъезд **,

Видал главами просвещенья,

Солдат и мерзостных ханжей,

Цензуры тяжкое давленье,

И силу грубую царей.

 

Видал поэтов запрещенных

С стихом правдивым на устах,

В тюрьмах живыми схороненных

Или гниющих в рудниках...

 

И я поник душой смятенной

И думал: «Русь, как ты грустна!

Ужель еще есть во вселенной

Такая, жалкая страна!!»



* ... синодом управлял солдат - имеется в виду генерал Протасов, с 1836 г. обер-прокурор синода
** Через нелидовский подъезд - В.А.Нелидова была фрейлиной двора и любовницей Николая I

"Газетная Россия" впервые с цензурными пропусками была напечатана в 1912 году в издании "Первое полное собрание сочинений Н.А.Добролюбова".


О ГЛАВНОМ "СВИСТУНЕ"

Николай Александрович Добролюбов родился 24 января 1836 г. в Нижнем-Новгороде в семье священника. Был старшим из восьми детей. Учился в духовном училище, а затем в семинарии, где был одним из лучших учеников.

В 1853 оставил семинарию и получил разрешение Синода учиться в Петербургской духовной академии. Однако по приезде в Петербург он сдал экзамены в Главный педагогический институт на историко-филологический факультет, за что был уволен из духовного звания. В институте увлекался словесностью, языками и историей.

Практически одновременная смерть отца и матери в 1954 году, общественные перемены, связанные со смертью Николая I и Крымской войной 1853–1856 изменили взгляды Добролюбова на жизнь, на религию, произвели в нем перелом, который он определил как «подвиг переделыванья» себя.

В последние годы своего пребывания в институте Добролюбов сумел объединить студенчество в товарищество, которое стало интересоваться общественными вопросами. Борьба велась «во имя чести и добра». Это был протест еще бесправных разночинцев, который начался со столкновения с институтским начальством, но далее он рос и превратился в почти подпольную борьбу.

Добролюбов начинает интересоваться политикой. Он пишет несколько сатирических стихотворений, которые расходятся в списках.
Поисками автора, укрывшегося под псевдонимом Анастасий Белинский, активно занимались жандармы III Отделения, которые взяли образцы почерков свыше 800 петербургских студентов и литераторов, вскрывали письма за границу.
Добролюбов был выявлен как автор сатирического стихотворения «На 50-летний юбилей его превосходительства Ник.Ив.Греча», в котором он охарактеризовал царя как «державного барина», но.. «чистосердечное раскаяние» и заступничество профессоров позволили ограничить наказание автора заключением в карцер.

В 1855 Добролюбов начал выпускать нелегальную (рукописную) газету «Слухи», в которой помещал свои стихи и заметки революционного содержания – "Тайные общества в России 1817–1825", "Разврат Николая Павловича и его приближенных любимцев" и др. В том же году познакомился с Н.Г.Чернышевским.

В 1857 Добролюбов блестяще окончил институт, но за вольнодумство был лишен золотой медали.
Чернышевский предложил Добролюбову сотрудничество в «Современнике» и передал ему литературно-критический отдел журнала (осенью 1857 г.).

Добролюбов сразу погрузился в работу и помимо критической работы вел и редакционную, помогая Некрасову и Панаеву. В «Современнике» были напечатаны несколько десятков работ Добролюбова – статьи, рецензии, заметки. И, конечно, он стал главным «свистуном» журнала «Свисток».

Вскоре у Добролюбова обнаружились признаки чахотки (туберкулез) и он уехал лечиться за границу. Поездка пользы не принесла. В сентябре 1861 в «Современнике» была опубликована его последняя статья Забитые люди, посвященная творчеству Ф.М.Достоевского.

17 ноября 1861 г. он умер на руках Панаевой и Чернышевского.



В ПАМЯТЬ ДОБРОЛЮБОВА



Вечный враг всего живого,
Тупоумен, дик и зол,
Нашу жизнь за мысль и слово
Топчет произвол.

И чем жизнь честней и чище,
Тем нещаднее судьба -
Раздвигайся же, кладбище:
Принимай гроба!

Гроб вчера и гроб сегодня,
Завтра гроб. А мы стоим
Средь могил и «власть господня»,
Как рабы, твердим.

Вот и твой смолк голос честный
И смежился честный взгляд,
И уложен в гроб ты тесный,
Отстрадавший брат.

Жаждой правды изнывая,
В темном царстве лжи и зла
Жизнь заглохла молодая,
Гнета не снесла.

Ты умолк, но нам из гроба
Скорбный лик твой говорит:
- Что ж молчит в вас, братья, злоба?
Что любовь молчит?

Иль в любви у вас лишь слезы
Есть для ваших кровных бед?
Или сил и для угрозы
В вашей злобе нет?

Братья, пусть любовь вас тесно
Сдвинет в дружный ратный строй,
Пусть ведет вас злоба в честный
И открытый бой!

Мы стоим, не слыша зова,
И, ликуя, зверски зол,
Тризну мысли, тризну слова
Правит произвол.


Стихотворение М.Л.Михайлова было опубликовано в 1869 году в сборнике «Лютня» (собрание свободных русских песен и стихотворений), изданном в Лейпциге