МИНИСТЕРСТВО
ЛЕГКОГО ПОВЕДЕНИЯ


Павлу Карповичу Пилипчуку пришлось в жизни пройти долгий славный путь, и все на ответственных должностях. Последовательно развалив сельское хозяйство, мебельное производство и точное машиностроение, он был волевым решением переброшен во вновь организованное министерство.
Министерство это возникло, когда наконец, скрепя сердце и скрипя зубами, был признан факт уродливого явления, стыдливо именуемого а народе проституцией. Нашлись умы, решившие, что, коль скоро явление это существует, оно должно быть немедленно поставлено на службу высшим интересам. "А Пашу Пилипчука поставим!" — говорили друзья Павла Карповича, обитавшие в самых что ни на есть верхах. "Он, правда, у нас проштрафился несколько раз, но ведь это-то — дело нехитрое! Это-то каждый дурак знает! Дело-то житейское!"

Начинать пришлось на пустом месте. Референт Друбецкой-заде притащил в кабинет Пилипчука сочинения Куприна, Мопассана. Ремарка и прочую скоромную литературу. Новопредставленный обществу министр долго рассматривал яркие обложки, но открыть ни одну из книг так и не решился. «Я это все прочел, когда еще пешком ходил!— заявил он референту.— Это нам не подходит. Подумаешь, Ремарк! Довольно равняться на западную технологию!»

Для министерства было специально выстроено двадцатипятиэтажное здание весьма символической формы. Павел Карпович пошел собирать материал к гостинице "Интурист" - "Отзынь, совок!» — сказала ему первая попавшаяся красавица и назвала сумму, которую она берет а валюте. Пилипчук охнул, обрадовался и, не теряя времени, истратил на красавицу выделенные министерству доллары. При этом он не уставал охать, присвистывать и пользоваться персональным компьютером, что красавицу весьма раздражало. Наконец, на дисплее показалась цифра прибыли столь высокая, что Павел Карпович, не отходя от красавицы, телефонировал цифру в вышестоящие органы.

Там тоже охнули и отпустили на первое обзаведение кредиты, потребные для строительства одного авианосца, двух театров, четырех стадионов и музея восковых фигур на полмиллиона голов. - Я поверну эти денежные реки в государственный карман!» — публично заявил Пилипчук и установил себе неслыханный в истории оклад в швейцарских франках. «Хоть, пожить по-людски!» — думал про себя Павел Карпович.
По всей стране независимо от региональных и национальных особенностей было заложено две тысячи пятьсот... долго думали, как окрестить объекты. Старое название никуда не годилось. «Паблик хауз» по-английски — это простая пивнушка, можно дезориентировать иностранцев. К тому же многие библиотеки носят у нас названия «публичных», но это вовсе не значит, что их сотрудницы готовы разделить свой пламень с любым читателем. Друбецкой-заде зарылся в историю и через некоторое время вылез оттуда со словом «вертеп». Закипела было работа на объектах «Главвертепстроя», «Вост-сибвертепстроя», « Дальвертепстроя», но ненадолго — никто не знал, на что должен походить вертеп; на больницу, дискотеку или площадку для откорма молодняка.
Строительная программа с треском провалилась. Павел Карпович кинулся за консультацией к давешней красавице. «Да я хату снимаю на Кутузовском!" — похвасталась красавица, Пилипчук завысил сулимую цифру прибыли и добился выделения на нужды министерства большого числа вновь построенных жилых домов. Но возникли финансовые органы: а как вы контроль будете осуществлять? Кто знает, чем будут заниматься ваши сотрудницы там, за закрытыми дверями? Так-то печетесь о государственной копеечке? Павел Карпович велел ломать к чертовой матери двери и перегородки, чтобы все было на виду и под контролем, а посередине — будка мастера.
Наконец все было готово, лампочки вкручены, занавесочки навешаны, даже водопровод частенько действовал. Но первая же комиссия отметила и строго указала на отсутствие наглядной агитации. Павел же Карпович, вместо того чтобы навырезать картинок из любимого "Плэйбоя", распорядился вывесить обязательства, скользящие план-графики их выполнения, санбюллетень и Доску почета. Со скрипом стали внедрять бригадный подряд. Только через три месяца после официального, с телевидением и Пугачевой, открытия первые сотрудницы, заливаясь девическим румянцем, переступили порог первого заведения. Оттрубив с восьми до семнадцати первую рабочую неделю и не дождавшись ни одного клиента, российские путаны возобновили прежний промысел в нерабочее время. Впрочем, несколько подвыпивших личностей пытались было навестить вертеп, но дежурный милицейский наряд живо наладил их в вытрезвитель.
Еще хуже обстояло дело с кадрами на местах. Направляемые туда столичные специалистки неизменно попадали в номенклатуру, а местные не могли еще преодолеть жгучего npoвинциального стыда. Пришлось прибегнуть к оргнабору, ввести дополнительные льготы бесплатное питание и обмундирование, состоявшее из черного бушлата, черной сиротской шапки и черных же сапог-чулок за три рубля. На бесплатное прилетели вокзальные побродяжки, в качестве же клиентов являлись через окно их прежние друзья, с которых никакого навару. Через, окно — потому что для посещения вертепа требовались паспорт, автобиография и анкета из девяноста шести пунктов, справка с места жительства и о здоровье жены, а ничего этого у бичей не было сроду.
Экспериментальный молодежный вертеп «Зорюшка» поначалу пользовался успехом, потому что там играла знаменитая рок-группа – «Бляха-муха». Но в один прекрасный день туда явились несколько молодых людей, отслуживших в Афганистане, в считанные минуты разгромили вертеп, настыдили девиц и набили рожи бляхам-мухам. Развалины вертепа еще долго пользовались дурной славой.
Павел Карпович еще махал перед носом руководства вожделенной цифрой, но на него уже начали поглядывать с неудовольствием. В третий раз кинулся Пилипчук к красавице. «Ладно, малахольный!» — сжалилась она и cвистнула боевых подруг. Потребовав для себя кучи льгот и отмены бюрократических рогаток, путаны столицы организовали образцово-показательный вертеп. который отличался от провинциальных как «Березка» от вологодского сельпо. В книге посетителей появился восторженный отзыв сто двадцатилетнего американского миллиардера, ставшего еще большим другом нашей страны. Был даже проведен телемост с коллегами из Сан-Франциско, девицы были необыкновенно сильны в идеологии. Но если даже патриотически настроенные за валюту путаны работали бы по двадцать четыре часа в сутки, это не могло, конечно, покрыть убытков на местах.
А тут еще как на грех одна известная журналистка ненадолго сменила профессию и разразилась в «Литературке» гневной статьей. В статье она как женщина, мать, жена и любовница нелицеприятно указала на то, что вертепы работают в неудобное для трудящихся время, персонал разворовывает импортные контрацептивы, а в буфетах нахально торгуют спиртным с бешеной наценкой, белье, как и в поездах, постоянно влажное, повсюду антисанитария и самый настоящий разврат! "Представьте себе,— писала журналистка, некоторые из этих мужчин и женщин видели друг друга впервые!" Все грехи как всегда, были свалены на школу, комсомол и буржуазную идеологию.
Возникший на горизонте СПИД окончательно решил судьбу министерстве
Пожалела Павла Карловича Пилипчука только верная красавица из-под «Интуриста». - Чего там. Прокормим как-нибудь тебя, позорника!" — сказала она. И кормит до сих пор.

Михаил УСПЕНСКИЙ (Красноярск)
"Огонек" № 42 1988