РИФАТ ГИЗАТУЛИН
Рифат Хабибулович Гизатулин родился в 1923 году в Астрахани. В начале войны, будучи студентом московского вуза, добровольно ушел на фронт, где был радистом. Летом 1942 года с группой бойцов попал в окружение. За два с половиной месяца плена дважды безуспешно пытался бежать, третья попытка удалась. В 1943 году был арестован, обвинен в измене Родине и приговорен Особым совещанием к 10 годам лагерей.
Срок отбывал в Воркуте.
В 1953 году освобожден, но оставлен в Воркуте «на вечное поселение». Работая на шахте, учился заочно (институт закончил по специальности горный инженер-экономист, впоследствии стал кандидатом экономических наук). В 1955 году женился. Жена — Евдокия Ивановна Чернета — бывшая студентка-филолог, потом — каторжанка. Оба реабилитированы в 1956 году.
Рифат Гизатулин издал документальное повествование «Нас было много на челне».
* * *
За окном уж пятый день
Слышен злобный вой метели;
Я ж, прикованный к постели,
Спорю с болью пятый день.
Кто, услышав сквозь ненастье
Стон мой слышный еле-еле,
Подойдет с теплом участья
К этой скомканной постели?
Я и боль — под этой крышей
Мы одни, а за стеною
Ночь метелью снежной дышит
И в окно стучится с воем.
Воркута, ссылка.1954
АВТОР НЕИЗВЕСТЕН
СОЛОВЕЦКАЯ ШУТОЧНАЯ
Ура! «Параша»* возвещает:
Проверить соловецкий склеп
На той неделе приезжает
На «Глебе Боком»** — Бокий Глеб***
Настроен я пессимистично,
Весь мир мне кажется нелеп, —
Но это даже экзотично:
На «Глебе Боком» — Бокий Глеб.
Зачем он едет? Помолиться?
Отведать арестантский хлеб?
Иль просто хочет прокатиться
На «Глебе Боком» — Бокий Глеб?
Даст ли он вывозку каэрам****,
Иль шпанский разгрузит вертеп?
Плывет навстречу всем химерам
На «Глебе Боком» — Бокий Глеб.
Но, право, будет не до смеха,
Когда, к надеждам нашим слеп, —
Так и уедет, как приехал,
На «Глебе Боком» — Бокий Глеб.
Промчится год. Треска и каша
Сорвут надежд печальный креп.
Вновь едет — возвестит «параша», —
На «Глебе Боком» — Бокий Глеб.
*Тюремный или лагерный слух. **Название катера.
*** Глеб Иванович Бокий (1879—1937), с 1918 года на ответственных постах в ВЧК—ОГПУ. Арестован и расстрелян в 1937 году. ****Контрреволюционерам.
Соловецкая тюрьма. 1926
АЛЕКСАНДР ПАНКРАТОВ
1902-1947
Александр Александрович Панкратов родился во Владимире в семье литератора. С 1924 года семья жила в Ростове-на-Дону. Александр Панкратов учился на филологическом факультете университета, писал стихи. В 1928 году кружок молодых поэтов, куда он входил, был квалифицирован как контрреволюционная организация, его члены арестованы. Пятилетний срок Панкратов отбывал на Соловках, одно время работал в редакции «Соловецких островов», печатал в этом журнале свои стихи.
В начале Великой Отечественной войны был мобилизован, назначен писарем в эвакопоезд. После демобилизации вернулся в Москву. Скончался скоропостижно.
Панкратову принадлежит заслуга сохранения рукописей стихов Владимира Кемецкого, с которым он подружился на Соловках. Дальнейшая судьба последнего, как и судьба остальных его стихов, неизвестна.
ПРОСТАЯ ПЕСЕНКА
Я срываю незабудки
В тайный час в траве густой.
— Ах вы, цветики-малютки,
Вы не смейтесь надо мной!
Опьянен я лаской лета,
Рад, что светлы небеса,
Что шумят, листвой одеты,
Соловецкие леса.
Пестрых птиц перекликанье,
Елей строй на склонах гор,
В чащах сумрачных сиянье
Неожиданных озер —
Все волнует. И вольнее
На нескошенном лугу.
Сам в томительной мечте я
Разобраться не могу...
Или то воспоминанье
Позабытых детских дней,
Сны, порывы и мечтанья
Дальней юности моей?..
Жизнь тогда казалась шуткой,
Все печали так легки,
— И другие незабудки
Мы срывали у реки.
Или то встает тревога
Сердца тайной ворожбы,
Что еще готовит много
Жизнь мучительной борьбы;
Что мечтаний опадают
Голубые лепестки,
И в тисках немой тоски
Сердце тихо замирает;
Что порой немного жутко...
Тихо дышит луг цветной...
………..................................
Незабудки, незабудки,
Смейтесь, смейтесь надо мной!
Соловки. Август — сентябрь 1929
* * *
Хочу одно: увидеть луг
С простыми пестрыми цветами.
И рожь с родными васильками,
И неба светло-синий круг.
Хочу уйти, без дум и слов,
В зеленые благоуханья,
Внимая птиц перекликаньям,
Стозвучьям шорохов и снов.
Хочу одно: печаль забыв,
Идти в полях с улыбкой ясной,
Встречая жизни самовластной
Всеисцеляющий призыв.
О, трепет ласковых берез
И неуемный ветер воли!..
— Ах, в область снеговых раздолий
Я жизнь нечаянно занес...
Такая, видно, полоса,
Но тяжелей мне год от года —
Реки бесплодная коса,
Задернутые небеса,
Вся эта мертвая природа.
Кемь. Май 1930
ВЛАДИМИР КЕМЕЦКИЙ
Владимир Сергеевич Свешников (печатался под псевдонимом Владимир Кемецкий) в лагерь попал двадцати с небольшим лет. До этого жил за границей, увезенный из России родителями-эмигрантами. В 1927 году вернулся на родину. Вскоре был арестован и отправлен на Соловки, освобожден в 1931 году.
После освобождения Кемецкий жил в провинции, затем был снова арестован; в 1937 году его видели в Воркуте. По слухам, он там и умер.
Д. С. Лихачев, отбывавший срок на Соловках, писал: «Изумительно талантливым был, несомненно, Володя Свешников. В иных условиях ему принадлежало бы великое будущее».
* * *
Пташий щебет слышен за решеткой.
Серый сумрак. Солнце не вставало.
Наготы небес прикрыть не в силах
Облаков истлевшие лохмотья...
В двери стукнули. Вставать пора.
На тюремном, еле смятом ложе
Приподнявшись, вновь обозреваю
Сей темницы скудное убранство —
Стол некрашеный, на нем холодный
Легковесный алюминий кружки,
Сахару огрызок, корки хлеба,
Три окурка, пара папирос...
Воробей — и тот меня богаче,
Воробей, что, сидя на решетке
И меня не удостоив взглядом,
Бурые взъерошенные перья
Быстрым клювом тщится причесать...
Постелю постель мою неспешно
И по камере с бесшумной щеткой
Я пройдусь, уборку совершая —
Пыль смахну и крошки со стола.
Щетку — к двери. Пусть ее оттуда
Заберет угрюмый надзиратель...
А потом, большой и молчаливый,
Принесет он к моему порогу
В чайнике из темно-красной меди
Бледный и неароматный чай...
Здравствуй, жизнь! Невзрачной и убогой,
Нищенкой в рассветном сером платье —
И такой приветствую тебя.
Москва. 1927
* * *
В эту ночь я не сплю, в эту ночь я замер,
Слушая вздохи соседних камер
И яснейшую из всех речей —
В коридорах звяканье тяжких ключей.
Черною тенью, превыше всех мер,
Громко по двору ходит смерть...
Плач за стенкой возник, продлился и потух.
Ворвался ветер — и об решетку — в клочья...
Заутреню моей последней ночи
Пропел петух —
Ночей внимательный пастух.
Шагает ночь. Минуты — все длинней.
Шагает ночь. В моем окне
Рассветные едва синеют воды —
Утра потерянный след,
Отсвет дальней свободы
На побледневшем от страха стекле.
Харьков. 1927
* * *
Давно забыл я нежные слова,
Давно от ласк мои отвыкли губы...
Тебя назвать решается едва
Мой голос неразмеренный и грубый.
И я не стану говорить о том,
Как часто одинокими ночами
Стонал я глухо с пересохшим ртом
От боли нестерпимого молчанья.
Но ты для всех сокрытое пойми,
Услышь мольбу в невысказанном слове,
Когда случайно, на единый миг,
Я к твоему склоняюсь изголовью,
Когда, немую нежность затая,
Измученный звериною тоскою,
Слегка волос твоих касаюсь я
Неловкою, беспомощной рукою.
14 марта 1930
ГЕОРГИЙ РУСАКОВ
Никаких сведений об авторе обнаружить не удалось.
СОЛОВКИ
1
Два мира шли на подвиг, на мученье,
Над каждым реял золотистый нимб.
Текли века с обычаем одним:
Внизу — тюрьма, вверху — богослуженье.
Цвел монастырь, державы украшенье,
Спасителем и пушками храним,
И, с Божья попущения, над ним
Последнее разверзлось униженье.
Монахи прогнаны. Со всей страны
Сюда свезли кровавых изуверов,
И гордых и подсученных «каэров»,
И полчища занюханной шпаны.
Кто скажет им, бродящим в отупеньи,
О твердости, упорстве и терпеньи?
2
О твердости, упорстве и терпеньи
Высоких душ в томительной ночи
Твердят темниц истертые ключи
И власяниц терзающий репейник.
Несдавшихся последнее хрипенье
И токи слез впитали кирпичи,
И камера во храме не молчит,
Хвалу с хулой мешая в песнопеньи.
Вы, в ком еще живет свободный дух,
Вы, кто к людскому горю был не глух,
К земле склоните честные колени!
И слушайте, волненье сжав в тисках,
Как о судьбе ушедших поколений
Вещает каждый камень в Соловках.
1926
