* * *
— Эй вы, сталинские соколы,
Или с нами вам — не в масть?
Возле нар сижу и верю я,
Что не знал Он ничего
Про разбой кровавый Берии
И опричнину его.
И что банду ненавистную
Он прижмет — держи ответ!
Мы сидим и ждем амнистию,
А ее все нет и нет.
ВОТ ЕЩЕ ОДИН ЛЕДОХОД...
Вот закончится этот год,
вот еще один ледоход, —
потерпи, браток, подожди:
разберутся во всем вожди.
Не затем ты в окопах прел,
чтобы выпал такой удел,
не затем ты из плена бежал
и макуху черствую жрал,
шел под Курском в огонь атак,
чтобы все обернулось так...
Потерпи, браток, подожди:
разберутся во всем вожди.
А пока — чей-то хриплый стон,
а пока этот страшный сон:
по-над вышками облака,
поступь тяжкая гробовщика,
черный гость, беспощадный гость
мне в ладонь забивает гвоздь...
ГОЛОСА
Долгою дорогою измучены,
вдалеке от лагерных ворот
и забора серого, колючего
ожидали женщины развод.
Об одном начальника просили —
на своих взглянуть издалека...
Небеса тоскою моросили,
и в глазах — застывшая тоска.
А когда ворота открывали,
женщины кричали невпопад:
— Это я!
— Сынок! Сыночек!.. Валя!
— Это я приехала, Игнат!
Замирала сторона глухая,
слушали притихшие леса,
как звучали, долго не смолкая,
крики скорби, женщин голоса.
ПЕСНЯ
Сечка,
словно опилки
в миске,
в животе урчит,
как в трубе...
Мы спешим:
с просветительской миссией
к нам приехала ЦКБ*.
* Центральная культбригада
Клуб-столовая празднично ожил.
Меднорожий повар притих;
за живое задел, похоже,
и его о свободе стих.
«О, голубка!..» —
звучала песня.
Песня,
душу не рви, не тревожь!
Паренька,
что твердил «Олеся»,
сотрясала рыданий дрожь.
Песня билась,
как птица в клетке,
отодвинув мольбу и мат...
И, не выдержав, на запретку
парень бросился под автомат.
ПОВЕЗЛО
Мне сказал мой товарищ, Пашка:
— Всем смертям и невзгодам назло
ты родился, наверно, в рубашке:
повезло тебе, повезло.
Ты не знал пароходного трюма,
тесноты его, духоты,
Колыма не дышала угрюмо
вечным холодом мерзлоты.
Душу в ссадинах и нарывах
не оплевывали, губя.
Уголовники в карты в Нарыме
не проигрывали тебя.
Пашка прав: я работал придурком,
не таскал горбыли на плече,
выдавал я журналы уркам,
проповедовал в КВЧ*.
*Культурно-воспитательная часть.
С сучкожогами на лесосеке
разжигал до неба костры.
И свободно гуляли зэки
в оцепленье на полверсты.
И виденьем туманной сини
открывалась мне вся земля,
пахли приторно-сладко осины,
и без ветра листвой шевеля.
Тарахтел на опушке трактор,
надвигался звенящий зной.
И, кудрявясь, какая-то травка
расстилалась передо мной.
Вспоминал я соблазны города
возле пляшущего огня...
И кузнечик с бараньей мордой
круглым глазом глядел на меня.
Пашка прав: я родился в рубашке,
я не выронил жизни весло...
А вокруг все ромашки, ромашки,
повезло мне, видать, повезло.
Семен Милосердов