Сергей Третьяков

Биография.
Ордер на арест. Протокол обыска. Протокол допроса. Приговор. Расстрел. Реабилитация. (документы из Центрального Архива ФСБ РФ)

ТРЕТЬЯКОВ Сергей Михайлович

Родился 21 июня 1892 г. в Гольдингене (ныне Кулдига) Курляндской губ. в семье учителя и его жены немецко-голландскою происхождения. Учеба в Рижской гимназии, занятия музыкой. 1913-16 - учеба на юридическом факультете Московского университета, сближение с социал-революционерами. Знакомство с Мейерхольдом и Маяковским. 1919-22 гг. - пребывание на Дальнем Востоке и в Сибири (представитель министерства народного образования, директор издательства), статьи в большевистской прессе, участие вместе с Н. Асеевым и П. Бурлюком в работе группы футуристов. Первый сборник стихов «Железная пауза» (Владивосток, 1919).

Осенью 1922 года возвращается в Москву, в Театре Пролеткульта сотрудничает с Эйзенштейном, поставившим его агит-гиньоль «Слышишь, Москва?!» о ноябрьской революции в Германии, пьесу « Противогазы» и переделку пьесы А.Н.Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Путешествие в Китай и лекции в Пекинском университете о русской литературе (1924-25). Премьера пьес «Земля дыбом» (1923) и «Рычи, Китай!» в Театре имени Мейерхольда (1926). Отклонение Главреперткомом пьесы «Хочу ребенка» (полностью впервые опубликована в 1988 году, первые две постановки осуществлены в Германии в 1980 и 1983 гг.). Премьера спектакля «Рычи, Китай!» во Франкфурте на Майне (1929). Очерки в газете «Правда», сборник публицистических ассказов «Чжун-го» (1927). В 1927-29 гг. участвовал в работе журнала Маковского «Новый ЛЕФ», редактировал пять последних его номеров. Полемические статьи в сборнике «Литература факта». Многочисленные поездки по гране (Грузия, Тува) и работы в жанре оперативного репортажа: «Ден ШиХуа». Био-интервью (1930), книги очерков «Вызов», «Месяц в деревне», «Тысяча и один трудодень» о коммуне «Коммунистический маяк» на Сев. Кавказе.

Способствовал разработке и утверждению на театре жанра политобозрения. Несмотря на схематичность и ультрареволюционность многих тезисов, драматургия Третьякова сохраняет качество «прогноза на будущее». Большой резонанс спектакля «Рычи, Китай!» во время гастролей ГОСТИМа в Германии в апреле 1930 (современная оценка В. Казака: «пропагандистская пьеса с резкой коммунистической и антиамериканской направленностью»). Декабрь 1930 - октябрь 1931 - поездка с докладом о советской литературе по Германии, послужившая основой для книги литературных портретов «Люди одного костра» (Брехт, Пискатор, Грос, Хартфильд, Бехер, Пливье). Полемика в немецкой прессе о теоретических положениях его доклада, вплоть до неприятия Готфридом Бенном и Зигфридом Кракауэром. С 1933 г. редактор журнала «Интернациональная литература», одновременно член редколлегии его немецкого издания, работа в иностранной комиссии Союза писателей. По завершению Первого съезда советских писателей сопровождал Оскара Марию Графа, Эрнста Толлера, Теодора Пливье, Эрнста Отвальта, Адама Шарера в поездке по югу страны. Выход переводов пьес Брехта под названием «Эпические драмы» (1934). Монография о Джоне Хартфильде (совместно с С. Телингатером, 1936). В книге «Страна-перекресток» (1937) отразилось пребывание Третьякова в Чехословакии. В июле 1937 г. арестован НКВД в Кремлевской больнице (вскоре арестована и его жена Ольга). Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда 10 сентября того же года. Литературный архив Третьякова почти полностью погиб. Реабилитирован в феврале 1956 г.

ЛИТЕРАТУРА:
S. Тгеtjakow. Gesichter der Avangarde, Hrag. Von F.Mierau, Berlin, 1965
М. Розовский. Этюд о Третьякове. «Современная драматургия», 1988, № 2;
С. Третьяков. Страна-перекресток. Москва, 1991.

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ АРХИВ ФСБ РФ

АРХИВНО-СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО Р-4530
(108 листов)

Документ 1                                                        л. 1

СССР
НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

ОРДЕР №3625
Июля 26 дня 1937 г.

Выдан Мл. Лейтенанту  Главного Управления Государственной Безопасности НКВД Чайковскому на производство
Ареста и обыска
Третьякова Сергея Михайловича
М. Бронная ул. д. 21/13 кв. 25.

Зам. Народного Комиссара Внутренних Дел СССР 
Начальник Второго Отдела ГУГБ           М. Фриновский

Справка 27

Документ 2 л.2 а, б

АНКЕТА АРЕСТОВАННОГО

1. Фамилия                 Третьяков
2. Имя и отчество       Сергей Михайлович
3. Дата рождения: число "21" месяц июня год 1892
4.  Место рождения     г. Рига
5. Местожительство (адрес)           Малая Бронная 21/13 кв. 25
6. Профессия и специальность       Писатель
7. Место службы и должность или род занятий          спец. корресп. "Правды", Иностранная Комиссия Союза Советских Писателей. Замест. председателя
8. Паспорт      -
9. Социальное происхождение       Учитель
10. Социальное положение Служащий
а) до революции             Служащий
б) после революции        Служащий
11. Образование (общее и специальное)           Высшее
12.  Партийность (в прошлом и в настоящем)         беспарт, (в 1917-1918 гг. примыкал к с-р)
13. Национальность и гражданство (подданство)     Русский, СССР
14. Категория воинского учета-запаса и где состоит на учете        снят с учета по возрасту
15. Служба в белых и др. к.-р. армиях, участие в бандах и восстаниях против Соввласти (когда и в качестве кого)         В 1919г. во Владивостоке по мобил. Колчака, младшим писарем
16. Каким репрессиям подвергался при Соввласти: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что)           Нет
17. Состав семьи        Жена Ольга Викторовна Третьякова, дочь Татьяна Сергеевна Гомолицкая (М. Бронная 21/13 кв. 25, студентка). Отец Михаил Константинович Третьяков Совхоз "Теплый стан " (учитель), брат Лев Михайлович Третьяков, Спиридоньевка, уг. Спиридон. переулка, слушатель Военно-Возд. Академии. Сестра Нина (артистка) кажется, Толмачевский пер., Кропотк. улица, Евгения (служащая) - Кит.проезд 2/1, комн. 51, Наталия - с 1925 г. в Париже, сведений не имею.

Подпись арестованного

С. Третьяков

1. Особые внешние приметы
2. Кем и когда арестован
3. Где содержится под стражей
4.  Особые замечания

Подпись сотрудника, заполнившего анкету*
"25 "III 1937 г.

*Анкета заполнена самим Третьяковым (ред.).

 

Документ 3 л.5

ПРОТОКОЛ

На основании ордера Главного Управления Государственной Безопасности НКВД СССР за № 5625 от "26" июля мес. 1937г. произведен  обыск арест  у гр. Третьякова С. М. в доме № 21/13 кв. № 25 по ул. М. Бронная
При обыске присутствовали: Третьякова С. В. Поливина
Согласно ордера задержан гражд.
Взято для доставления в Главное Управление Государственной Безопасности следующее:
1. 12 папок с перепиской
2.  28 записных книжек
3.  Иностранная валюта: 6 Американских долларов и 36 чешских крон.
4.  1 Алфавитная книга

Пункты 2-й и 4-й взяты.      Сажин.

29 авг.1937г.

Обыск производил сотрудник НКВД     Сажин, Скобцова, Августов, Дорбес.
При обыске заявлена жалоба от             нет
1) на неправильности, допущенные при обыске и заключающиеся, по мнению жалобщика, в       нет
2) на исчезновение предметов, не занесенных в протокол, а именно:      нет

Примечание:
Запечатана/Распечатана: 1 комната гр-на Третьякова запечатана печатью № 37

Подпись лица, у которого производился обыск         /Третьякова/
Представитель домоуправления                                 /Поливина/
Производивший обыск сотрудник НКВД                  /Сажин, Скобцова, Августов/.

Все заявления и претензии должны быть занесены в протокол. За всеми справками обращаться в комендатуру НКВД (Кузнецкий мост, 24), указывая № ордера, день его выдачи, когда был произведен обыск.

Верно:           Сажин.

"29"июля 1937 года.

Документ 4

ПРОТОКОЛ

На оснований ордера Главного Управления Государственной Безопасности НКВД СССР за № 3625 от "26" июля мес. 1937г. произведен обыск-арест у гр. Третьякова С. М. в доме № 38 кв. №           по ул. стан. Кратово поселок Союз кино-хроники.

При обыске присутствовали: Третьякова Ольга Викторовна сторож поселка Тарасов И. М., Чумаченко Мария Иосифовна, Смилга, Муратов.
Согласно ордера задержан гражд.
Взято для доставления в Главное Управление Государственной Безопасности следующее:
1)  одна пишущая машинка Ремингтон № 54444.
2)  одна лейка N° 50167.
3)  разная рукопись (часть печатана на машинке) и переписка, и 3 книги (2 - Страна-перекресток и 1 - Гарин).
Обыск производил сотрудник НКВД     Чайковский.
При обыске заявлена жалоба от    Нет
1) на неправильности, допущенные при обыске и заключающиеся, по мнению жалобщика, в       Нет
2) на исчезновение предметов, не занесенных в протокол, а именно:      Нет

Подпись лица, у которого производился обыск    О. Третьякова
Представитель домоуправления                            Тарасов
Производивший обыск сотрудник НКВД             Муратов, Смилга, Чайковский

"26" июля 1937 года.

 

Документ 5          л.10-14                                     

ЗАЯВЛЕНИЕ АРЕСТОВАННОГО*
Наркому Внутренних Дел СССР Николаю Ивановичу
Ежову, 18 августа 1937 г.
(с дополнениями)

*Заявление и дополнения к нему написаны рукой С. Третьякова (ред.).

Горячо раскаиваясь перед советской родиной в совершенных мною неслыханных злодеяниях против нее начиная с контр-революционных выступлений против Советской власти в рядах эсеровского мятежа 1918 года, я ныне обещаюсь дать чистосердечные показания о своей шпионской деятельности по заданиям Японской разведки, длившейся 13 лет вплоть до моего ареста.

В июне 1924 года я был завербован японским разведчиком в Харбине - Мори. У него на руках оказалась компрометирующая меня моя долговая расписка выданная в 1919 году во Владивостоке некоему Адзуме, оказавшемуся разведчиком. Боясь разоблачения, я дал Мори согласие работать шпионом.

Это согласие было оформлено следующей распиской:

"Я, нижеподписавшийся С. М. Третьяков, обязуюсь работать агентом Японской разведки (подпись). Июнь 1924 г. Харбин".

У Японской разведки я работал под кличкой "Яска". Связь моя с ней осуществлялась через Куроду, адрес которого сейчас не могу припомнить (он передан мною следователю Сажину).
Мне известна явка - кафе в Москве у памятника Пушкину. Пароль: "Жизнь хороша", отзыв - "Так надо".

Фамилии известных мне японских резидентов - Фусе (1924 г., Пекин), Отаке (1919 г. Владивосток), Накано, последняя встреча с Куродой в 1933 году в Москве около Метро поля.

Москва

Сергей Третьяков

В июне 1924 года в бытность мою в Харбине я был завербован японским разведчиком Мори в качестве агента Японской разведки. Дело было так: посетив Мори, являвшегося председателем русско-японского общества в Харбине, я был вовлечен им в беседу о долговых расписках и порою странных их судьбах. Во время разговора Мори вынул из кармана расписку, которая была моею - я ее выдал в 1919 году во Владивостоке во время неудачной карточной игры некоему Адзуме, услужливо предложившему занять у него денег. Я написал на расписке в свое время: "Получено от г. Адзумы 195 иен (подпись)". Но на предъявленной были еще довписаны слова "за особую услугу". Эти слова были подделаны под мой почерк очень тонко, оспорить подлог было трудно, а записка в целом компрометировала меня, так как Адзума был японским разведчиком, чего я впрочем в свое время не знал.

На просьбу выкупить расписку Мори ответил отказом и дал понять, что мое вступление в Японскую разведку является единственной формой, когда же я попробовал возмутиться такой провокацией, Мори заявил, что непременно опубликует расписку в прессе с соответствующими комментариями.

Все это вынудило меня, особенно же боязнь скандала в китайских кругах с которыми я был связан работой в Пекинском Национальном Университете, я уступил доводам вымогателя и выдал расписку в том, что обязуюсь работать агентом Японской разведки под кличкой "Яска".

Первым выполненным мною поручением в то же лето было выкрасть из кабинета консула СССР Ракитина протоколы заседаний ком'ячейки консульства за июнь 1924 г.

Следующим поручением, которое я выполнил, было снятие копий с отчетных докладов летчиков совершивших перелет Москва-Пекин. Эти материалы были через подкупленного слугу-китайца взяты из кабинета Карахана, а затем снова туда возвращены. Эти материалы переданы Мори через Накано.

Далее наступает перерыв до 1931 года, когда я выполняю задание Куроды по съемке строящегося Тункинского тракта у станции Култук (Кругобайкальской ж.д.), Черембасса до Ангаре, Иркутскую петлю, слюдоносные массивы и слюдяная фабрика на Слюдянске -всего 21 фотографию. Они были переданы мной агенту неизвестной фамилии, японцу из Читинского предст. Манчжоуго, явившемуся ко мне в гостиницу Красная Звезда в Иркутске в первых числах сентября 1931 г.

В 1932 году по заданию Мори, переданному через незнакомого англичанина в кафе "Москва", сделал 3 снимка корпусов строящегося автозавода им. Молотова в Горьком. Снимки переданы тому же лицу.

В 1934 году по поручению приехавшего летом с Дальнего Востока неизвестного китайца снимал сооружения Днепрокомбината - доменную печь, фасад алюминиевого завода, коксообжигательную установку - всего 5 фотографий. Переданы тому же лицу. Больше поручений не было.

Расставаясь с Мори мы так договорились о связи: в один из после выходных дней, но не реже 1 раза в месяц, я занимаю место у окна в задней комнате кафе Москва. Передо мной стакан чая. Другие напитки означают невозможность встречи. Агент подходит к столу и глядя в окно говорит "Жить хорошо" - я отвечаю отзывом "Так надо". Тогда он просит разрешения присесть на свободное место и разговор завязывается. Велся он по-английски. Мори назывался в этой беседе Леди, фотографии - сахар, документы - хлеб. Мое лицо агенты знали по фотографиям находившимся у Мори и Куроды.

В моем обращении к Наркому Внутренних Дел от 18 VIII 37 есть следующие неточности, которые здесь исправляю.

Расписка в 195 иенах мной была выдана Адзуме не в 1919, а в 1920 году осенью во Владивостоке после карточного проигрыша на кв. театрального режиссера Патушинского в гост. Золотой Рог.

В 1924 году при вербовке меня Мори вербовочная расписка не выдавалась, кличка не присваивалась. Дана была моя фотокарточка и установлена явка на Тверской у кафе б.Филиппова, если оно не открыто, или же в нем. Или в ресторане Савой. Исправляю неточности в моих показаниях от 18 VIII 37.

С Мори познакомил меня весной 1922 г. Гомолицкий. Встреча была на улице. После нескольких полуиронических замечаний о моей антияпонской фельетонной работе в дальневосточной прессе Мори сказал: - Адзуме, вашему кредитору привет передать" - на что я ответил "не столько привет, сколько долг». Адзуму я потерял из виду с конца 1920 года, долг меня тяготил, а главное по слухам Адзума был разведчиком. Мори предложил содействовать погашению долга и пригласил навестить его через неделю. Но меня срочно вызвали в Читу и встреча не состоялась.

Эпизод с похищением у Карахана записок летчиков вымысел. Весною 1924 г. еще до вербовки, встретился в Пекине с Накано - он мне показался прогрессивным интересующимся левым литературным движением. Ехал в Москву, просил связать его с кем-нибудь. Я дал ему рекомендательное письмо на имя жены, обращая ее внимание на его литературные интересы и соответственно направить. О том, что он разведчик - узнал осенью того же года от Куроды. С Куродой виделся осенью 1924 г. дважды - в пресс бюро полпредства а затем в холле отеля де Пекин. Там я его информировал о намерениях и планах гоминдановского центра, почерпнутых из бесед с работниками полпредства.

Летом 1925 г. Накано, названный мне Мори при вербовке и знакомый с прошлого года, дал задание при поездке через Монголию проследить передвижение боеприпасов в сторону Калгана, и в Урге передать эти сведения агенту, который явится с паролем. В Урге действительно во время экскурсии в Ламаитский монастырь ко мне подошел японец с паролем и сказал "Материалы через Монголию?" Я ответил "ничего". Их собрать не удалось.

Уезжая в Москву я дал Накано для связи телефон театра Мейерхольда.
В 1926 году осенью Курода по этому телефону звонил, но до меня не добрался: я был болен. Встреча не состоялась.

В 1928 году осенью Курода позвонил мне на квартиру по телефону. Встретились в кафэ Метрополь. Информировал его о принципах колхозного строительства, на основе моей поездки в колхозы. А также информировал о борьбе литературных группировок.

Через неделю встретились еще раз там же. Беседа шла о возможном зимою аэросанном пробеге. Курода интересуется типом саней. Предложил снять.

В марте 1929 дал 3 фото заснятых мною, как участником этой поездки. Военных аэросаней заснять не удалось. Фото переданы Куроде на Тверском бульваре при встрече по его звонку.

В 1931 летом, вернувшись из поездки в Германию, позвонил Куроде, встречался с ним у Метрополя. Обсуждаем мою предстоящую поездку на Байкал (Ангарострой). Сообщаю Куроде что буду в Иркутске жить в исполкомовской гостинице, вернее всего "Красная Звезда".

Задание и выполнение его в показаниях изложены правильно. Даю одновременно информацию о пятилетке в оптимальном варианте по бюллетеням Госплана, полученным мною из газеты "За индустриализацию" для подготовки к поездке. Также информирую по данным моей германской поездки о росте фашизма и настроениях в Компартии.

1932 г. В ресторан Савой вызывают по телефону: "Леди вас просит". Незнакомый мне китаец, франтовато одетый передает задание Мори снять Горьковский автозавод. 3 снимка передаю этому же лицу там же через 2 недели. Снимки не удовлетворяют.
Информирую о трудностях этой стройки.

1933  г. По звонку Куроды встречаюсь с ним у подъезда Большого театра. Задание -поездка на Кубань за материалами о кулацком саботаже. Передача не состоялась - болел тропической малярией.

1934. В дополнение к фотографиям Днепрокомбината передал кусочек нашего нового алюминия. Получал тот же китаец что и в 1932 году, но в кафе Филиппова по телефонному вызову. Встреча была в кафе Филиппова.

1935.  Летом по телефону вызывает женский голос - Леди просит в Парк культуры к круглой беседке на берегу у Зеленого театра. Встретился с Мори. Договорились о переносе явки в кафе Москва и о желательности новых поездок в Баку и Ангарострой. Информировал его о борьбе за единый фронт в культурных организациях, Парижском конгрессе. Мори раздражен мирным характером работы, требует военных материалов. Отказываюсь категорически, считая что тут мне его расписка не указ. У него проскальзывают ноты угроз расправой. Расстаемся холодно. Эта встреча - последняя.

Отъезд в Чехословакию в делегации журналистов нарушает выполнение поручений. Они так и остаются невыполненными. У меня же наступает период депрессии, вызванной страхом разоблачения или расправы. Этот период длится до дня ареста.

Явка. Первая явка в 1924 году была установлена с Мори на ресторан Савой и кафе б. Филиппова. Столик у первого окна слева от входа по понедельникам не реже раза в месяц с 4-6 ч. Последняя явка - после выходных - детали в показаниях.

Сам я вербовки не вел. Отказался еще во время того свидания с Мори, когда он меня завербовал, Курода не раз повторял мне эту просьбу. Я стоял на своем.

Кроме указанных в показаниях лиц - Мори, Курода, Накано, Нагаи (о том, что он разведчик узнал от Куроды в Пекине), Фусе, Адзума и незнакомых мне агентов японца в Урге, японца в Иркутске, и китайца в Москве 1932-33, знаю по Владивостоку Отакэ. Больше не знаю никого. Денег за выполнение поручений не получал.

/Первые три страницы Заявления подписаны: С. Третьяков/

 

Документ 6                                              

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
обвиняемого ТРЕТЬЯКОВА Сергея Михайловича

1892 г. рождения, уроженец г. Москвы, русский, гр-н СССР, беспартийный, с 1917 по 1921 г. состоял в партии правых эсеров, писатель.
от 21-го августа 1937 года.

Вопрос: Вы признались в своей принадлежности к японской разведке. Дайте показания с какого времени Вы начали заниматься шпионской деятельностью?
Ответ: Я связался с японской разведкой в 1924 г. в гор. Харбине.

Вопрос: Кем Вы были завербованы?
Ответ: Японцем МОРИ.

Вопрос: Кто такой японец МОРИ?
Ответ: В 1924 году МОРИ являлся председателем русско-японского общества в Харбине. До этого он был секретарем виконта ГОТО - министр внутренних дел Японии.

Вопрос: При каких обстоятельствах произошла Ваша вербовка японской разведкой?
Ответ: Я сначала хочу осветить мою политическую карьеру до 1924 года. Это даст ключ к пониманию того, почему я оказался японским агентом.
В 1915 году после окончания университета я поступил в г. Москве на работу в Союз Городов. Здесь у меня стали формироваться мои политические убеждения и вскоре я официально вступил в партию эсеров.
Под политическим воспитанием этой партии (при расколе ее я вошел в состав правых эсеров) я встретил Октябрьскую революцию. С первых же дней Октябрьской революции я повел активную борьбу против советской власти и большевистского режима. Особенно широко моя деятельность в этом направлении развернулась в период организации саботажа. В Москве я возглавлял один из* руководящих центров саботажа "Комитет служащих муниципальных и военно-общественных учреждений" и ни одно мероприятие советской власти было сорвано благодаря моей работе. Не считаю нужным вдаваться в подробности моей контрреволюционной работы в Москве в тот период, общий фон которой была ожесточенная борьба против советской власти.

* Вписано рукой С. Третьякова (ред.)

В 1918 году, когда в Самаре произошел переворот и там образовалось эсеровское правительство, туда выехали для укрепления кадров ряд лидеров партии правых эсеров. Эсером РУДНЕВЫМ - председателем Московской Думы мне также было предложено выехать в Самару и там продолжать свою контрреволюционную деятельность. Зная, что против Самары готовится военный нажим красных и происходит подтягивание к тому фронту войск, я, пользуясь, как советский гражданин, свободой передвижения, использовал свой путь до Самары с точки зрения выяснения войсковых сил красных и их передвижения на том участке фронта. Я удачно добрался до Самары, сообщил о собранных мною сведениях и вскоре приступил к работе в министерстве внутренних дел самарского правительства.
Пробыв некоторое время в Самаре, в связи с крахом Самарской учредилки, актив эсеровской партии начал двигаться на восток в центр власти Директории, главным образом, в Омск. В связи с захватом власти Колчака и разгромом эсеров возник вопрос и о моей поездке в том же направлении. По предложению ВАХМИСТРОВА (председатель Центросоюза колчаковского правительства) я решил поехать в г. Владивосток, куда и прибыл в 1919 году.

Вопрос: Что Вы делали прибыв во Владивосток?
Ответ: Прибыв во Владивосток я окунулся в разлагающую среду интервентов, белогвардейцев и обывателей и вскоре же забыл о своих "высоких" политических устремлениях. Несмотря на то, что в 1920 году я стал товарищем министра внутренних дел Приморского земского правительства и активистом литературы и искусства, жизнь моя отчасти протекала в том же окружении, в окружении проходимцев и разного подозрительного элемента. Особенно вокруг меня неотступно вертелся японец АДЗУМА, стараясь всячески помочь мне своими советами.
В одной из картежных игр в ресторане "Золотой Рог" я проиграл все свои деньги и, не принимая в дальнейшем участия в картежной игре, стоял около места игры. Неожиданно около меня появился японец АДЗУМА и узнав о моем проигрыше он любезно мне предложил взаймы деньги. Я охотно согласился их взять и получив от АДЗУМА 195 иен, выдал на эту сумму ему расписку.
В дальнейших встречах с АДЗУМА он всячески отводил разговор о долге, но продолжал иметь со мной тесную связь.

Вопрос: Кто такой АДЗУМА и чем он занимался?
Ответ: АДЗУМА в тот период никакой официальной должности не занимал, он постоянно вертелся в местах картежных игр и в ресторанах и оказывал помощь проигравшим деньгами и советами.

Вопрос: Продолжайте дальше Ваши показания.
Ответ: В конце 1920 года я из Владивостока переехал в Читу, где стал работать вначале товарищем министра народного просвещения ДВР, а затем управляющим Госкнигой ДВР. В 1922 году по делам Госкниги я выехал в Харбин. Здесь проживал отец жены ГОМОЛИЦКИЙ. Однажды ГОМОЛИЦКИЙ познакомил меня с японцем МОРИ. В разговоре с МОРИ я ему рассказал о своем знакомстве с АДЗУМА, что у него задолжал деньги и что хотел бы погасить этот долг. МОРИ охотно вызвался мне помочь разыскать АДЗУМА и ликвидировать мою долговую расписку. На этом мы с ним и расстались. Вскоре меня вызвали телеграммой из Читы, я срочно из Харбина уехал и МОРИ перед отъездом так и не повидал. ГОМОЛИЦКИЙ же, слышавший наш разговор с МОРИ об АДЗУМА, мне несколько спустя сказал, что АДЗУМА в Харбине известен как японский разведчик.
После этого происходит мой переезд из Читы в Москву, а в 1924 году я по предложению Китайского Национального университета уехал в Пекин для занятия в этом университете должности преподавателя русского языка.
В июне 1924 года КАРАХАН направляет меня в Харбин по вопросу о периодической печати. Я приехал в Харбин и остановился у советского генконсула РАКИТИНА. В это время в Харбине был МОРИ (указанный мною в начале этого протокола), руководивший русско-японским обществом.
Вскоре же после приезда в Харбин я по приглашению МОРИ пришел к нему на квартиру. В разговоре с МОРИ мы вновь коснулись вопроса о моем долге японцу АДЗУМА. Здесь МОРИ неожиданно для меня достает долговую расписку, выданную мною АДЗУМА. На мое предложение возвратить таковую мне МОРИ переменив тон, решительно мне заявил, что этот документ останется у него, я же, если не хочу скандала, должен ему помогать в разведывательной работе и доставать необходимые сведения. Я увидел, что положение у меня совершенно безвыходное и боясь компрометации я дал свое согласие МОРИ.
Так, с одной стороны моя прошлая активная контрреволюционная деятельность, а с другой - шантаж путем ловкого использования японцами моей долговой расписки - привело меня в 1924 году в ряды японской разведки.

Вопрос: Как была оформлена МОРИ Ваша вербовка?
Ответ: Получив мое согласие на шпионскую деятельность МОРИ сказал, что моя долговая расписка это закрепляет документально.

Вопрос: Вам МОРИ были даны задания?
Ответ: Да, он мне предложил достать у советского консула РАКИТИНА, у которого я жил, протокол заседаний ячейки ВКП/б/. Это задание МОРИ я рассматриваю с той точки зрения, что ему не так нужны были эти материалы, как необходимо было практически закрепить мою шпионскую деятельность.

Вопрос: Как Вы выполнили задание МОРИ?
Ответ: Протокол заседания бюро ячейки ВКП/б/ я видел на столе у РАКИТИНА. Поэтому совершенно спокойно их взял и на очередном свидании передал их МОРИ. На другой день я вновь пошел к МОРИ, он вернул мне протоколы и я их положил обратно на стол к РАКИТИНУ.

Вопрос: Сколько времени Вы пробыли в Харбине?
Ответ: Около двух месяцев.

Вопрос: Куда выехали?
Ответ: Обратно в Пекин.

Вопрос: Как была обусловлена дальнейшая Ваша связь с МОРИ?
Ответ: МОРИ мне сказал, что непосредственно со мной он связь поддерживать не сможет. Поэтому он предложил запомнить, что если ко мне явится от него человек, последний заявит, что принес привет от Лэди и скажет "жить хорошо». Я должен ответить "так надо", это и определит дальнейшие наши отношения с этим человеком. Впоследствии через эту обусловленность я имел несколько встреч с людьми, посылаемыми мне на явку МОРИ.
МОРИ знал, что я возвращаюсь в Пекин и что оттуда через некоторое время выеду в Москву. Встал вопрос, как найти меня в Москве. Установили два пути: первый - звонок по телефону ко мне на московскую квартиру, второй - мы решили, что я каждый послевыходной день буду в кафе Филиппова на улице Горького от 4-х до 6-ти час. вечера, имея на столе стакан чая. Это, в случае необходимости, даст возможность меня найти и здесь.
Выяснив все вопросы нашей дальнейшей связи, я выехал в Пекин.

Вопрос: С кем Вы должны были по указанию МОРИ связаться в Пекине?
Ответ: МОРИ мне сказал, что со мной в Пекине свяжется японец НАКАНО.

Вопрос: Кто такой НАКАНО?
Ответ: В Пекине НАКАНО я знал и встречался с ним. Он именовал себя японским журналистом.

Вопрос: С кем Вы связались по шпионской деятельности в Пекине?
Ответ: С корреспондентом японской газеты "Осака Майничи" КУРОДА.

Вопрос: Как произошла Ваша связь с КУРОДА?
Ответ: Спустя некоторое время после моего приезда в Пекин при очередной встрече с КУРОДА (а я с ним был знаком и часто встречался) он мне передал привет от Лэди. Я увидел, что КУРОДА в курсе моей шпионской связи с МОРИ и поэтому без всяких расспросов моя шпионская связь была восстановлена.

Вопрос: Вы давно знаете КУРОДА?
Ответ: С КУРОДА я познакомился в 1920 году в гор. Владивостоке, тогда он был тоже корреспондентом Осака Майничи. Во Владивостоке я был тесно с ним связан, но по шпионской деятельности у меня с ним в тот период связи не было. Вторично с КУРОДА я встретился уже в Пекине.

Вопрос: Какие задания КУРОДА Вы выполняли?
Ответ: В тот период времени японцы очень интересовались вопросами политики Советского Союза в отношении Китая и планами антияпонской политики Политбюро Гоминдана. КУРОДА мне поручил по этим вопросам достать материал и принести ему.

Вопрос: Вы это задание КУРОДА выполнили?
Ответ: Да, выполнил. Из бесед с ответственными работниками Советского Полпредства я детально выяснил план и намерения Гоминдана, политику Советского Союза в отношении Китая и эту информацию передал КУРОДА.

Вопрос: Где Вы с ним встречались?
Ответ: В отель де Пекин, 2-й этаж, общее зало.

Вопрос: А с НАКАНО у Вас была шпионская связь?
Ответ: Как я указал ранее, с НАКАНО я был знаком в Пекине еще до моего свидания с МОРИ. Весной 1924 года НАКАНО выехал в Москву, причем ко мне он обратился с просьбой помочь ему войти в литературные круги московского общества. Я тогда дал НАКАНО рекомендательное письмо на имя жены, проживавшей в то время в Москве с просьбой оказать НАКАНО содействие в его просьбе.
Вновь НАКАНО я встретил в Пекине в 1925 году перед моим отъездом в Москву. Здесь НАКАНО подошел ко мне, как то было обусловлено МОРИ. Узнав, что я еду в Москву через Монголию НАКАНО дал мне задание выяснить в Монголии передвижение войск и боеприпасов в сторону Калгана. Сведения он предложил мне передать в Урге человеку, который ко мне явится с обусловленным паролем.
В Урге действительно ко мне явился японец, который дал понять, что он пришел от известных мне лиц и попросил передать ему имеющийся у меня материал.
Уезжая из Пекина я дал НАКАНО для установления со мной связи телефон театра Мейерхольда, где я работал ранее и должен был работать по приезде.

Вопрос: Как у Вас была восстановлена шпионская связь с японской разведкой по приезде в Москву?
Ответ: В 1926 году я сильно болел. Продолжительное время находился на лечении вне Москвы. КУРОДА звонил ко мне по телефону, но добраться до меня не смог. Тогда КУРОДА в Москве был проездом.
Должен отметить, что в этом году я имел сильные троцкистские колебания. Я считал ТРОЦКОГО большим новатором, который хочет вывести страну из того застойного ("беспросветного" - зачеркнуто С. Третьяковым; ред.) состояния, в котором она по моему мнению находилась. Я считал неправильным, что ТРОЦКОГО зажимают и не дают ему свободы действия.

Вопрос: К этому вопросу мы еще вернемся. Продолжайте Ваши показания о Вашей дальнейшей шпионской деятельности.
Ответ: Весь 1927 год я был вне Москвы, работал в Грузии, а весна и лето 1928 года у меня были заняты поездкой по колхозам. В силу этих причин у меня возобновилась связь с КУРОДА лишь осенью 1928 года.

Вопрос: Каким образом связь с КУРОДА была восстановлена?
Ответ: Он позвонил ко мне на квартиру, и предложил мне явиться на встречу в кафе "Метрополь". В установленное время я там был.

Вопрос: Какие Материалы Вы передали КУРОДА?
Ответ: В связи с моей поездкой по колхозам, я имел обширный материал по вопросу колхозного строительства. Материал представлял безусловно большой интерес, так как собранные мною факты давали возможность японцам сделать необходимые выводы. При встрече с КУРОДА я его подробно информировал о положении в деревне вообще, а главное о принципах колхозного строительства и практическом их осуществлении.
Кроме того, при этой встрече я дал КУРОДА информацию о происходящей борьбе литературных группировок.

Вопрос: Вы имели еще встречи с КУРОДА?
Ответ: Да, имел. Вскоре же мы вновь встретились с КУРОДА в кафе "Метрополь". В это время был организован аэросанный пробег, участником которого являлся и я. КУРОДА очень интересовался типами саней, особенно военных с турельными установками. Он дал мне задание во время поездки делать фото-снимки аэросаней, подчеркнув опять-таки особый интерес к военным аэро-саням.

Вопрос: Вы выполнили это задание КУРОДА?
Ответ: Да, выполнил. В марте 1929 года после возвращения с пробега, КУРОДА позвонил мне и просил притти на Тверской бульвар. Я туда явился и в порядке выполнения его задания, передал ему три фото-снимка с аэро-саней, произведенные мною во время пробега. Условия все же мне не позволили заснять военных аэро-саней, которые представляли большой интерес для японцев.

Вопрос: Что делал КУРОДА в 1928 и 1929 г.г. в Москве?
Ответ: Официальное положение его было - корреспондент японской газеты "Осака
Майничи".

Вопрос: Продолжайте показания о Вашей дальнейшей шпионской деятельности.
Ответ: В 1930 году меня в Москве не было. Я вновь ездил по колхозам, а затем уехал лечиться в Германию.
После возвращения из Германии в 1931 году ко мне позвонил КУРОДА и назначил явку у "Метрополя".
При встрече с ним, я ему передал информацию о своей поездке в Германию, где я был связан с некоторыми членами Компартии Германии - ПУЦ, Людвиг РЕН, Джон ХАРТВЕЛЬД и др. Информация эта касалась вопросов жизни германской компартии и политического положения Германии. В этот же раз я передал КУРОДА материалы о пятилетке - оптимальный вариант по бюллетеням Госплана, данными мне для ознакомления.
Одновременно я сообщил КУРОДА, что выезжаю в Восточную Сибирь на Ангарстрой.
Этой моей поездкой КУРОДА очень заинтересовался и дал мне задание собрать сведения и сделать ряд фотоснимков в Черемхове - угольные шахты, гидротехнические работы в связи с проектом Ангар- строя, Тункинский тракт, работу слюдяных фабрик Слюдянки и о характере новых изысканий слюды и наконец, заснять рельеф байкальских берегов.

Вопрос: Кому Вы должны были передать эти материалы?
Ответ: Посколько я к поездке подготавливался уже порядочное время, я уже списался с Иркутском и в гостинице "Красная Звезда" для меня был подготовлен номер. Так что я сразу же КУРОДА дал свой иркутский адрес. КУРОДА указал, что ко мне в Иркутск приедет японец, которому я и должен вручить материалы.

Вопрос: Вы выполнили задание КУРОДА?
Ответ: Да, выполнил.

Вопрос: Кому Вы передали материалы?
Ответ: Как у нас было обусловлено, ко мне в Иркутске в гостиницу " Красная Звезда" по условленному паролю пришел японец, назвавшийся консульским работником. Удостоверившись что он от КУРОДА, я ему передал 21 фотоснимок объектов перечисленных выше.

Вопрос: Вы один раз этому японцу передавали материалы'!
Ответ: Да, один раз.

Вопрос: Сколько времени Вы пробыли в Иркутске?
Ответ: Два с лишним месяца, а затем вернулся в Москву.

Вопрос: В Москве Вы связались с КУРОДА?
Ответ: Нет, в 1932 году его в Москве не было. Но однажды на квартиру мне позвонил человек и по обусловленному мною с МОРИ паролю предложил притти в ресторан "Савой". Придя на свидание, я в назначенном месте встретил хорошо одетого китайца, прекрасно говорящего на английском языке. Китаец мне заявил, что он приехал от МОРИ. При этой встрече я сообщил китайцу о характере моей работы в предполагавшейся моей поездке на Горьковский автозавод. Китаец дал задание собрать сведения по этому заводу и сделать ряд фотоснимков. Через две недели материалы по Горьковскому автозаводу и три фотоснимка мною были переданы китайцу.

Вопрос: Кто такой этот китаец?
Ответ: Он мне совершенно не известен. Для меня было только известно, что он послан ко мне МОРИ.

Вопрос: С этим китайцем Вы еще виделись?
Ответ: Моя встреча с ним была в 193* году в кафе Филиппова, куда он пригласил меня по телефону. Эта встреча состоялась как раз после моей поездки на Днепрокомбинат. Китайца я информировал о готовности Днепрокомбината, передал ему ряд фотоснимков и кусочек алюминия, вырабатываемого на Днепрокомбинате.
* Так в тексте (ред.)

Вопрос: А с КУРОДА Вы встречались?
Ответ: Последняя моя встреча с КУРОДА была в 1933 г. В связи с моей поездкой на Кубань, КУРОДА предложил мне собрать материалы о кулацких выступлениях против колхозов и советской власти, но я заболел тропической малярией и это задание КУРОДА выполнить не смог.

Вопрос: С кем у Вас была налажена шпионская связь в дальнейшем?
Ответ: Летом 1935 года ко мне позвонили по телефону и сказали, что передают привет от Лэди. Я понял, что меня вызывают на явку. Предложено мне было придти в Парк культуры и отдыха в круглую беседку на берегу у Зеленого театра. В назначенный час я там был.
Возле этого обусловленного места я встретил МОРИ, который оказывается через Москву ехал в Западную Европу.
МОРИ я доложил о своей работе, дал информацию о борьбе в культурных организациях, о Парижском конгрессе писателей и т.д.
В ту встречу у меня с МОРИ произошел резкий разговор. Он заявил, что моей работой он неудовлетворен, что я не использовал своих больших возможностей и связей и потребовал от меня сведений военного характера. На мою попытку указать на нежелательность этого МОРИ, угрожая, напомнил мне о моей роли.
Кроме того, МОРИ мне предложил организовать поездку на Ангарстрой, строительством которого очень интересовались японцы, и в Баку.
Задание МОРИ я принял. Больше МОРИ я не видел.

Вопрос: Вам поручал МОРИ вербовать людей?
Ответ: Да, еще при встрече с ним в 1924 году в Харбине, МОРИ дал мне определенную установку вербовать людей. Он мне сказал, что каждый вновь приобретенный человек представляет определенную ценность.

Вопрос: Кого Вы завербовали?
Ответ: Никого. Несмотря на то, что КУРОДА мне также об этом неоднократно напоминал, я категорически отказывался от поручений по вербовке людей, боясь разоблачения и провала.

Вопрос: А кого Вы знаете из лиц проживающих в Советском Союзе, ведущих работу в пользу японской разведки?
Ответ: Я могу указать лишь лиц, о тесной связи с японцами которых мне точно известно.
Я не могу утверждать, что эти люди являются агентами японской разведки, но их близость к японцам, в том числе известным мне японским разведчикам, дозволяет думать, что они также как и я могли быть использованы японцами для определенных целей.
Из числа этих лиц мне известны следующие:
1. Борис ПИЛЬНЯК - писатель. Два раза был в Японии до 1930 года и после 1931 года. Среди японцев имел широкие связи. В последний свой приезд из Японии привез с собой японку Фумико-сан, которая продолжительное время жила у него на квартире.
2. ШЕНШЕВ - работник Инотасс. В бытность его в Пекине в 1925 году он имел широкое общение с японцами, знал ряд японских разведчиков, как например, КУРОДА, ФУСЕ и других.
3.  БРИК Л. - жена МАЯКОВСКОГО*. В настоящее время работает по организации Музея Маяковского. Она меня однажды спросила знаю ли я (вместо зачеркнутого «Хорошо знакома с японским разведчиком»; ред.) КУРОДА и на мой ответ, что знаю, сказала, что КУРОДА (вместо зачеркнутого «спрашивала меня о его местонахождении»; ред.) желает с ним повидаться.

* Так в тексте (ред.)

4.  КАНТОРОВИЧ Анатолий    работник газеты "Известия". Будучи в Пекине, имел связи среди японцев.
5.  ФЕВРАЛЬСКИЙ - театральный критик. Я неоднократно наблюдал его общение и беседы с японскими театральными работниками (вместо зачеркнутого «журналистами»; ред.), посещавшими театр Мейерхольда.

Записано с моих слов верно, мною прочитано:

/подпись/ ТРЕТЬЯКОВ

Допросили:
Пом. Нач. 2 отд. 3 отдела ГУГБ НКВД
Ст. Лейтенант Госуд. Безопасности -    /подпись/ ВЛАДИМИРОВ
Опер, уполном. 2 отделения -                 /подпись/ САЖИН.

Добавление: японцу в Урге я материал не передавал, т.к. таковой не успел собрать. Исправленному на стр. 2, 3, 9, 10, 14 и 15 верить.

С. Третьяков

 

Документ 7 л. 43-44

ПРОТОКОЛ
ЗАКРЫТОГО СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ
ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

гор. Москва
"10" сентября 1937 г.

Председательствующий - Военный юрист 1 ранга т. КАНДЫБИН
Члены: Бригвоенюристы т. т. СТЕЛЬМАХОВИЧ и ЖДАН
Секретарь-военный юрист 2 ранга т. КУДРЯВЦЕВ
Заседание открыто в 14 ч. 25 м.

Председательствующий объявил, что подлежит слушанию дело по обвинению ТРЕТЬЯКОВА Сергея Михайловича в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 58-1-а, 58-11 и 17-58-8 УК РСФСР.
Секретарь доложил, что подсудимый в суд доставлен и что свидетели по делу не вызывались.
Председательствующий удостоверяется в самоличности подсудимого и спрашивает его, вручена ли ему копия обвинительного заключения по делу.
Подсудимый ответил утвердительно. Ему разъяснены его права на суде и объявлен состав суда.
Подсудимый никаких ходатайств, а также отвода составу суда не заявил. По предложению Председательствующего секретарем оглашено обвинительное заключение.
Председательствующий разъяснил подсудимому сущность предъявленного ему обвинения и спросил его, признает ли он себя виновным.
Подсудимый виновным себя признает и показания, данные им на предварительном следствии полностью подтверждает.
На вопросы Председательствующего подсудимый отвечает; что он шпион - это верно. Больше дополнить к своим показаниям подсудимый ничего не имеет. Судебное следствие объявлено законченным и подсудимому предоставлено последнее слово, в котором он просит о снисхождении.
Суд удалился на совещание. По возвращении суда с совещания, Председательствующим оглашен приговор.
В 14 ч.45 м. заседание закрыто.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ ВОЕННЫЙ ЮРИСТ 1 РАНГА

/подпись/

СЕКРЕТАРЬ ВОЕННЫЙ ЮРИСТ 2 РАНГА

/подпись/

Документ 8                                            

ПРИГОВОР
Именем Союза Советских Социалистических Республик
Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР

в составе:

Председательствующего              Военного юриста 1 ранга т. КАНДЫБИНА
Членов:            Бригвоенюристов т. т. СТЕЛЬМАХОВИЧА и ЖДАНА
При секретаре           Военном юристе 2 ранга т. КУДРЯВЦЕВЕ

В закрытом судебном заседании, в городе Москве
"10" сентября 1937 года .... рассмотрела дело по обвинению:
ТРЕТЬЯКОВА Сергея Михайловича, 1892 г.р., служащего, в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-1-а и 17-58-8, 58-11 УК РСФСР.

Предварительным и судебным следствием установлено что Третьяков С. М. в 1924 году агентом Японской разведки был завербован для шпионской террористической деятельности в пользу Японии. С этого времени и до 1937 года Третьяков систематически собирал секретные материалы, имеющие большую государственную важность и эти материалы передавал японской разведке.
Кроме того Третьяков подготавливался разведкой для использования его в диверсионно-террористических целях.
Признавая, в силу изложенного, ТРЕТЬЯКОВА С.М. виновным в преступлениях, предусмотренных ст. 58-1-а, 17-58-8-11, Военная Коллегия Верховного Суда СССР, руководствуясь от. 319 и 320 УПК РСФСР, приговорила: ТРЕТЬЯКОВА Сергея Михайловича к высшей мере уголовного наказания - расстрелу с конфискацией всего лично принадлежащего ему имущества.
Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 дек. 1934 года приводится в исполнение немедленно.

Председатель Воен-юрист 1 ранга     /подпись/
Члены Бригвоенюристы     /подписи/

 

Документ 9 л.46

СЕКРЕТНО

СПРАВКА

Приговор о расстреле Третьякова Сергея Михайловича приведен в исполнение в гор. Москве "10" IX 1937г. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в 1 спецотделе НКВД СССР Том № 2 лист № 252.

Нач. 12 ОТД-НИЯ 1 СПЕЦОТДЕЛА НКВД СССР ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

/подпись/      (Шевелев)

 

Документ 10                                                  л. 93-95

[ИЗ  МАТЕРИАЛОВ  ПРОВЕРКИ  И  РЕАБИЛИТАЦИИ]

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ.

11 января 1955 года                                                                               
город Москва

Военный прокурор отдела Главной военной прокуратуры подполковник юстиции Нар-бут допросил в качестве свидетеля гр-на

Кассиль Льва Абрамовича, 1905 года рождения,
уроженец г. Саратов, еврей, из служащих, беспартийный,
образование незаконченное высшее,
писатель - член Союза писателей, не судим.

Об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и за отказ давать показания свидетель по ст. ст. 95 и 92 УК РСФСР предупрежден.
Лев Кассиль.

По существу дела могу показать следующее: Третьякова Сергея Михайловича я знаю с 1928 года.
Вместе с Третьяковым я работал в редакции журнала "Новый ЛЕФ" и в литературной группе, которую возглавлял Маяковский.
Третьяков все время моего знакомства с ним был человеком глубоко убежденным в торжество социализма и непримиримым ко всему реакционному. Он интересовался вопросами коллективизации, организации труда и т.п.
В быту он был скромен, противник всяких излишеств и легкого поведения.
Он считал, что главным в творчестве писателя является публицистика, т.к. она может оказать наибольшую помощь советской власти.
Время у Третьякова было строго рассчитано, он был к себе и товарищам по работе очень строг и требователен. Арест Третьякова был для нас полной неожиданностью.

Вопрос: Не было ли со стороны Третьякова случаев восхваления Троцкого или преклонения перед ним?
Ответ: Третьяков никогда не преклонялся и не восхвалял Троцкого, а наоборот относился к нему отрицательно. Тем более мы знали отрицательное отношение Троцкого к Маяковскому В. В., которого Третьяков всегда поддерживал и к которому относился с глубоким уважением.

Вопрос: Не было ли случаев со стороны Третьякова увлечения картежной игрой и выпивкой?
Ответ: Я знаю, что Третьяков не только сам не играл в карты, но и отговаривал от этого занятия других. Также Третьяков не увлекался и выпивкой спиртных напитков.

Вопрос: Не замечали ли Вы за Третьяковым случаев нездоровых настроений?
Ответ: За все время моего знакомства с Третьяковым с 1928 по 1937 годы я никогда не замечал за ним каких-либо нездоровых высказываний. Наоборот, он всегда правильно воспринимал все происходящее вокруг, вникал в советскую действительность, увлекался читкой произведений классиков марксизма, периодической печати и т.д.

Записано с моих слов правильно и мною прочитано.

Лев Кассиль

ВП отдела ГВП подл, юстиции /подпись/    /Нарбут/

 

Документ 11 л. 96-98

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ.

23 декабря 1954 года
город Москва

Военный прокурор отдела Главной военной прокуратуры подполковник юстиции Нарбут допросил в качестве свидетеля

Асеева Николая Николаевича, 1889 года рождения,
уроженец г. Льгов Курской области, русский,
из дворян, беспартийный, среднее, женат, не судим.

Об уголовной ответственности за отказ давать показания и за дачу ложных показаний свидетель предупрежден по ст. ст. 92 и 95 УК РСФСР.
Ник. Асеев

По существу дела Третьякова Сергея Михайловича могу показать следующее:

Третьякова я знаю с 1918 или 1919 года.
Я в то время был во Владивостоке, где работал в газете "Далекая окраина", затем она выходила под заголовком "Дальневосточные обозрения", позже она выходила под названием "Красное Знамя", в качестве фельетониста, корректора.
Третьяков приехал на Дальний Восток и в той же газете, что и я, он выступал с фельетонами и стихами.
У нас был организован литературный кружок под моим руководством. После приезда во Владивосток Третьякова он также вошел в наш кружок.
В этот период Третьяков писал фельетоны и стихи антияпонского и антибелогвардейского направления. Фельетоны и стихи были довольно ядовитые. Особенно удачные у него были фельетоны с острой критикой японцев.
Во Владивостоке был ресторан "Золотой рог». В этом ресторане был большой зал, где выступали артисты. В полуподвальном помещении ресторана был наш литературный кружок и кроме того мы приспособили это помещение под небольшой театр в котором ставились пьесы силами молодежи.
Сам собственно ресторан был в верхнем этаже.
Я знаю, что Третьяков, будучи на Дальнем Востоке входил в состав земского правительства. Затем Третьяков был членом правительства Дальневосточной республики, а впоследствие переехал в Москву, в каком году сейчас не помню.
Знаю, что Третьяков ездил в Китай и что после этой поездки написал пьесу "Рычи Китай", "Москва дыбом" и др.
В 1927-28 годах я, Маяковский и Третьяков вошли в состав редакции журнала "ЛЕФ" ("Левый фронт"). В 1928 году по предложению Маяковского название данного журнала было переделано в "РЕФ" ("Революционный фронт").
В конце 1928 года журнал этот был закрыт по инициативе Маяковского.
Далее Третьяков работал в Союзе советских писателей в секции иностранной литературы.
В отношении политических взглядов Третьякова я могу сказать следующее: в первые годы нашего знакомства я видел, что у Третьякова не было еще твердых убеждений в прочности советской власти. Но по мере его работы вместе с нами во Владивостоке, его убеждения в прочности советской власти росли и он стал ярым сторонником советской власти.
За весь период моего знакомства с Третьяковым я могу его характеризовать, как политически-выдержанным, дисциплинированным человеком.
Его арест в 1937 году был для меня и других писателей неожиданностью.

Вопрос: Увлекался ли Третьяков картежной игрой?
Ответ: Я неоднократно был в квартире Третьякова, он посещал мою квартиру, мы с ним вместе неоднократно были на квартире Маяковского. За все 18 лет моего знакомства с Третьяковым я ни одного разу не видел его за картами.
Я иногда играл в карты с Маяковским, но если в это время появлялся Третьяков, он к нашему занятию относился отрицательно настолько, что мы избегали игры в его присутствии.

Писатель Николай Николаевич Асеев.

ВП отдела ГВП подполк. юст./подпись/    /Нарбут/

 

Документ 12 л. 99-100

ПИСЬМО Г. АЛЕКСАНДРОВА

Военному прокурору
Главной Военной Прокуратуры
Подполковнику КОПАСОВУ.
О писателе С. М. Третьякове

В 1922 году, работая в Московском Рабочем Театре Пролеткульта в качестве артиста и режиссера, я познакомился с писателем С. М. Третьяковым во время постановки его пьесы, написанной на актуальную тему того времени - о революционной борьбе немецкого пролетариата - "МОСКВА СЛЫШИШЬ". Эта пьеса имела большой успех и расценивалась как пример нового советского искусства.
Затем Рабочий Театр поставил вторую пьесу С. М. Третьякова "ПРОТИВОГАЗЫ", показывающую героический труд советских рабочих. И эта постановка, в то время, имела большое значение в борьбе за становление нового реалистического Советского театра.
Сергей Третьяков участвовал в работе Рабочего Театра не только как драматург, он принимал активное участие в воспитании рабочей молодежи театра, читая лекции о задачах Советской Литературы, участвовал в дискуссиях, митингах, собраниях на которых определялись и формировались пути развития молодого театрального искусства и литературы. Вместе с Владимиром Маяковским, Сергей Третьяков учил молодых рабочих читать стихи и выступал сам на митингах и собраниях с чтением своих стихов.
Стихи С. М. Третьякова читались многими молодыми исполнителями в концертах Маяковского и на всех тогдашних вечерах новой поэзии.
С. М. Третьяков был частым гостем на заводах, фабриках и воинских частях.
В 1925 году, когда наш коллектив руководимый режиссером С. М. Эйзенштейном, приступил к созданию фильма "Броненосец Потемкин", С. М. Третьяков принимал активное участие в создании сценария, он консультировал, писал надписи к фильму (фильм был немой).
Надписи С. М. Третьякова текстово определяющие содержание "Броненосца Потемкина" и по сей день являются его неотъемлемой частью. К выходу фильма Сергей Третьяков написал либретто картины и принимал участие в его пропаганде, выступая со статьями в газетах и журналах.
В начале 30-х годов всемирной известностью пользовалась пьеса Сергея Третьякова "РЫЧИ КИТАЙ", поставленная на сцене театра В. Э. Мейерхольда на которой шли пьесы Владимира Маяковского, Всеволода Вишневского и других передовых новаторов Советской драматургии. " Рычи Китай" показывал революционную борьбу китайского народа за свою независимость и свободу. Эта пьеса Сергея Третьякова была поставлена прогрессивными театрами многих стран и имела большое международное значение.
Все это свидетельствует о том, что Сергей Михайлович Третьяков, талантливый и передовой Советский Писатель, активно участвовал в становлении и укреплении Советской Литературы и Театра.
Некоторые "левые" уклоны в его творческой деятельности были данью времени, в которое многие ведущие мастера советского искусства и литературы "болели" этой болезнью левизны. Но художественная левизна Сергея Третьякова была направлена к поискам более яркого выражения передовых революционных идей.
Для знавших близко Сергея Третьякова и для меня лично, - было полной неожиданностью обвинение его в антисоветской деятельности.
На протяжении всей совместной работы с ним я видел его боевую принципиальную деятельность направленную на укрепление Советского строя и Советского искусства.

4-го сентября 1955 года.

Гр. Александров

 

Документ 13 л. 108

ПИСЬМО М. ШАГИНЯН

О литер, деятельности Сергея Мих. Третьякова могу сообщить следующее: читала его корреспонденции в газете "Правда", они воспринимались, как партийные по духу, и всегда были очень актуальны. Читала его роман о китайском студенте "Дэн Ши-хуа", имевший у нас в свое время огромный успех. По этому роману мы в те годы получили представление о тогдашнем Китае. Лично я, во время чтения произведений С. М. Третьякова, ни разу не испытала чувства настороженности (как это бывает при чтении чего-нибудь чуждого или враждебного нашей коммунистической идеологии), и для меня, как для многих, арест его был полной неожиданностью.

10/Х 1955

Мариэтта Шагинян

 

Документ 14                                                  л. 48-50

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Военной прокуратуры СССР о реабилитации, 11 января 1956

/резюме/

... Пересмотр дела вел Военный прокурор Главной Военной прокуратуры подполковник Копасов.

... В процессе проверки допрошены: Л. Кассиль, Н. Асеев, получены отзывы народного артиста Г. Александрова, писателей Перцова, Агапова, Сычева.
...Обвинение основано на показаниях С. Третьякова, данных на предварительном следствии и в суде. Эти показания в процессе следствия не проверялись... Объективных доказательств виновности в деле нет...

Из книги "Верните мне свободу". Деятели литературы и искусства России и Германии - жертвы сталинского террора. Мемориальный сборник документов из архива бывшего КГБ. М., "Медиум", 1997 г.

ДАЛЕЕ - ИЗ АРХИВНО-СЛЕДСТВЕННОГО ДЕЛА О.В.ТРЕТЬЯКОВОЙ