Я пишу эти заметки по случаю 70-летия Михаила Сергеевича Горбачева, вспоминая и перебирая в памяти все, что когда-то о нем думала и писала. А я часто и много его критиковала, упрекала и даже ругала - справедливо, как мне тогда казалось, и может быть, не совсем справедливо, если мерить прошлое судом быстротекущего времени…
Я писала, что Горбачев из тех лидеров, которые никого не слышат. А сегодня спрашиваю себя - но кто из сменивших его, кто из нынешних слышит? Не получилось ли так, что гласность, именно Горбачевым введенная впервые за многие десятилетия в безгласной России, превратилась в гласность "вопиющих в пустыне"?
Мне не нравилось, что он постоянно твердил про "социалистический выбор", когда события явно опережали его попытки сохранить Союз, на мой взгляд себя уже исторически изживший. Но теперь я спрашиваю себя, а чем обернулась замена СССР на СНГ, эту странно бездействующую махину, от которой так мало проку и много головной боли?
Мне очень не нравилось окружение Горбачева - все те, кто до и после путча ГКЧП его подставили и предали. Но чем лучше было окружение Ельцина, которое он менял как перчатки, а оно становилось все хуже и хуже? Наверно, кадровый вопрос, как и квартирный. - ахиллесова пята нашей страны.
Уже тогда, в начале 90-х, я, несмотря на все свои критические стрелы в адрес Горбачева, писала о нем и хорошее, доброе. О том, что он принес с собой великое, неоценимое благо - страна тотального страха при нем стала страной, преодолевшей инерцию страха. Это при нем, при Горбачеве, выросло поколение людей, которое уже никогда не согласится вернуться в прошлое, как бы оно ни называлось. За эти миллионы моих прозревших сограждан я глубоко и искренне благодарна Михаилу Сергеевичу до сих пор. Сегодня, как и в августе 1991-го, по-человечески радуюсь тому, что лично им подобранная "команда" не прикончила его самого и его семью.
Мне, прожившей счастливую женскую жизнь, была хорошо видна и понятна любовь Раисы Максимовны и его любовь к ней. А я люблю, когда это любовь , что не так часто встретишь в жизни. Думаю, я понимаю, что ушло из жизни Михаила Сергеевича вместе с уходом Раисы Максимовны.
Видимо, так уж я устроена или так получается по жизни, что все время кого-то обижаю. Возможно, я обидела Горбачева, когда публично посоветовала ему для увековечивания памяти Андрея Дмитриевича не мемориальные доски вешать, а зарегистрировать официально не признанный тогда "Мемориал" и реабилитировать узников совести.
Хочу рассказать о двух случаях, как-то по человечески раскрывших мне Горбачева.
Однажды Элла Панфилова попросила меня передать ее письмо Михаилу Сергеевичу. На большом приеме в Кремлевском дворце я подошла к нему и передала конверт, который тут же перешел в руки к кому-то из его помощников, стоявших рядом. Я испугалась за судьбу письма и сказала: "Да вы прочтите!". Михаил Сергеевич резко сказал: "Да читаю я вас!". И, испугавшись своей резкости, улыбнулся и продолжил: "Я все читаю, что вы пишете!".
Вскоре я убедилась - действительно читает! На завтраке в посольстве США я передала Горбачеву письмо с моим ходатайством о нескольких к тому времени еще не освобожденных узниках совести, в том числе о Михаиле Казачкове, и просьбу об освобождении одного из сотрудников Чернобыльской АЭС, облученного во время аварии и страдающего лучевой болезнью. В этом письме я указывала, что мне кажется большой ошибкой отсутствие лучевой болезни в перечне болезней, при которых осужденные могут быть актированы. На следующее утро мне домой принесли письмо от Бакатина, в котором он сообщал, что лучевая болезнь будут немедленно включена в этот перечень, а в судьбе всех, о ком я писала, будут безотлагательно разбираться. И действительно, в течение месяца все они были освобождены.
Первое выступление Горбачева по телевидению после его избрания Генеральным секретарем Андрей Дмитриевич видел в больнице в Горьком, в полной изоляции. Он тогда держал голодовку, и было это, может быть, самое трудное время в его жизни. Но в дневнике он записал: "Кажется, на этот раз нашей стране повезло с новым лидером".
Елена Боннер
