Владлен Логинов

ПЕРЕСТРОЙКА: ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

Между Перестройкой и «катастройкой» – 91 год

Для того чтобы определить исторический контекст перестройки, необходимо, видимо, ответить на три вопроса: 1) где ее начало; 2) в чем ее смысл; 3) где конец перестройки. А поскольку речь идет о попытке выхода из системного кризиса, начать придется издалека.

Мобилизационный вариант развития СССР в 30-е годы и – в определенной мере – связанные с ним сталинская индустриализация и коллективизация сформировали тот тип управления страной, который весьма условно, с легкой руки Гавриила Попова, назвали «административно-командной системой».

Я вполне солидарен с профессором Славиным и сознательно избегаю понятия «тоталитаризм», ибо оно, уравнивая явления совершенно различного характера, лишь уводит от сути дела. «Тоталитаризм» – это претензия власти на контроль всех сфер жизни общества. Видимо, это удалось осуществить в Германии. Гораздо меньше – в Италии, Испании или Венгрии. К России же – с ее гигантскими пространствами, отсутствием коммуникаций, пестротой жизненных укладов, полиэтничностью и многоконфессиональностью, гигантским разрывом между официальной и неофициальной идеологией, жизнью «общественной» и жизнью «частной» – это понятие вряд ли вообще применимо.

Сбои в административно-командной системе стали ощущаться уже накануне Отечественной войны. Но война – по самой природе своей – дала этой системе новый импульс. И только благодаря жесткой централизации, мобилизации всех ресурсов, сил и средств она была выиграна. На протяжении первой послевоенной пятилетки система сохраняла свою дееспособность, ибо для восстановления разрушенной войной страны была, опять-таки, необходима централизация и мобилизация всех ресурсов. Но при этом все более громоздким и неповоротливым становился бюрократический аппарат управления, который плохо воспринимал (вне оборонной сферы) новации научно-технической революции. Мешали чрезмерный централизм, подавлявший любую инициативу; нищета деревни; национальный вопрос и проблемы «переселенных» народов; «культ личности» и незащищенность от произвола даже представителей официальной «элиты» страны; тяжкое бремя военных расходов и т.д.

Поэтому после смерти Сталина – и у Хрущева, и у Маленкова, и, возможно, у Берии – в их наметках реформ – именно эти проблемы доминируют. Придя к власти, Хрущев пытался решить их. Сентябрьский пленум 1953 года стал попыткой решения проблем деревни. ХХ съезд КПСС затронул проблемы «культа личности» и ГУЛАГа. Совнархозы стали попыткой децентрализации управления народным хозяйством и решения национальных проблем и регионализации СССР по экономическим районам. Попытки структурной реформы и сокращения армии, смягчения «холодной войны» оказались малоэффективными. Как только преобразования Хрущева задели интересы «номенклатуры», он был смещен.

Назревшие проблемы поначалу пытался решать и Брежнев (реформа Косыгина, «Хельсинкский процесс» и разрядка). Но рамки его решений были крайне узки, а последовавшие затем «контрреформы» лишь привели систему, как выражался Н.Н.Моисеев, к «неустойчивому равновесию», к тому, что мы – опять-таки, весьма условно – назвали «застоем». Не решая проблем, Брежнев лишь загнал их вглубь, усугубляя и без того взрывоопасную ситуацию.

Трудно сказать, что имел в виду Юрий Андропов, когда отмечал, что «мы плохо знаем общество, в котором живем». Несомненно одно: информация КГБ фиксировала чудовищный разрыв между виртуальным «развитым социализмом» и жизненными реалиями, а главное – постепенное осознание этого факта обществом. Но всего более руководство СССР беспокоило снижение привычных темпов экономического роста, непосильное бремя гонки вооружений и все прежние нерешенные проблемы. Короче, необходимость радикальных перемен в самых различных сферах жизни общества вызревала на протяжении, как минимум, трех десятков лет, что и стало объективной основой для начала политики Перестройки в 1985 году.

Краткий экскурс в историю понадобился нам потому, что сегодня некоторые авторы склонны отрицать сам факт наличия системного кризиса в 80-х годах. Расчленив его признаки на составные элементы, они приходят к выводу, что каждый из них не выходил за рамки «нормы» и никак не объясняет развала системы. Мне кажется, что именно эта «расчлененка» и уводит от сути проблемы, ибо радикально-политические перемены являются как раз следствием синтеза (по времени и месту) множества факторов. Не говоря уже о том, что, как заметил Ленин, – «всеобщее ожидание революции есть уже начало революции».

При всех ошибках и неудачах перестройки невозможно отрицать, что она была направлена на решение назревших проблем, стоявших перед страной, проводилась в интересах народа и апеллировала к народу. Никто из ее лидеров не преследовал целей, связанных с сугубо личным благополучием или обогащением. Вне зависимости от того, что вкладывалось в понятие «социализма с человеческим лицом», речь шла о новых подходах к экономике, повышении жизненного уровня населения и расширении демократических начал в политической системе. И в этом смысле перестройка «разрушала» прежнюю административно-командную систему. Отсюда и тот общественный подъем, который был характерен для начала перестройки.

Сегодня не любят вспоминать о тех переменах, которые происходили в обществе: о расширении прав предприятий и производственных коллективов, внедрении арендных отношений в аграрном секторе, усилении защиты прав трудящихся, росте их общественной активности, о политике гласности, законе о печати, реформе избирательной системы и многом другом, что связано с периодом перестройки.

Но в эти же годы стало очевидным и другое. Долгие годы жесткого отчуждения людей от политики, от принятия решений оставили тяжелое наследство патерналистских отношений между народом и властью. Поэтому даже получив соответствующие права, люди ждали, когда кто-то наверху решит их личные проблемы.

Характерен эпизод, описанный Черняевым: 3 сентября 1988 года Севастополь посетил Горбачев. «…Приближаясь к причалу, увидели многотысячную массу людей: на площади, в окнах, на крышах, на склонах, спускающихся к набережной… Люди плотными шпалерами стояли вдоль всех улиц, где он шел. Три с половиной часа длилась эта «дискуссия» на ходу. И когда его наконец допекли (с сахаром, жильем, подпиской на газеты – только что ее ограничили тогда, – с пенсиями, провалом Закона о предприятии, с Крымской АЭС и т.д.), он (впрочем, ни разу «не вышел из себя»!) заявил:

– Я что вам – царь? Или Сталин? Вы что, хотите, чтобы я ездил по городам: тебе – квартиру, тебе – пенсию, тебе – справедливую зарплату, тебе – порядок на фабрике… А это у вас вор – его в тюрьму. И т.д.? Нет уж. За три года вы могли разглядеть людей – кто на что годится, кто где может быть лидером, организатором. И выбирать того, кто заслуживает. И прогнать негодных. И сорганизоваться так, как вы считаете самым правильным. В этом – суть перестройки. Значит, вы в корне не поняли этой сути, если «требуете с меня» и ждете от Москвы разрешений и подачек».

Именно эта весьма значительная часть общества, в силу низкого уровня политической культуры, стала объектом манипулирования со стороны противоборствующих сил. Дело в том, что чем более свободной становилась общая атмосфера в стране, тем быстрее консолидировались скрытые и открытые противники перестройки. Часть старой «номенклатуры» не хотела мириться с переменами, лишавшими ее привилегий, и встала на путь саботажа (антиалкогольная кампания) и сопротивления (Августовский путч). Они хотели сохранить те элементы старой системы, которые обеспечивали само ее существование.

Вполне сложилась и другая часть «номенклатуры», которая усматривала выход из кризиса в полной ликвидации системы, в «приватизации», т.е. была готова поначалу «обменять власть на собственность», а затем вернуться во власть, которая в «новом обществе» должна была принадлежать собственникам. Вполне сложился и тот слой интеллигенции, который был готов идейно обслуживать подобного рода потребности.

Их апелляция к народу, не обладавшему опытом открытой политической борьбы, оказалась более успешной. Но для оценки того, что произошло в 1991 году, стоит обратить внимание на главные «ударные» лозунги, которые выдвинула «команда Ельцина». Это были прежде всего требования усиления «социальной справедливости». Иными словами, систему крушили под вполне «советскими» лозунгами. И надо было погрузить народ в беспредел «свободных цен», ликвидировать его сбережения, деклассировать бoльшую часть населения, криминализировать всю обстановку в стране – для того, чтобы открыто провозгласить новую парадигму развития.

Я не разделяю попыток многих авторов под понятие «перестройка» подвести весь период с 1985 по конец 90-х годов. Мол, Ельцин лишь продолжил дело, начатое Горбачевым. Как мне кажется, 1991 год является рубежом, разделяющим принципиально разные процессы. Упомянутые авторы уходят от научной логики исследования: то, что «после», не всегда является следствием того, что было «до». И нельзя судить о различных процессах по их конечному результату. К примеру, революция не перестает быть революцией, даже если она терпит поражение. И поражение тех, кто пытался «штурмовать небо», – тоже является славной страницей истории. А контрреволюция не перестанет быть контрреволюцией, хотя она тоже – пусть и совсем по-иному – радикально решает вопросы собственности и власти.

Возьмите вопрос о собственности. Перестройка: повышение эффективности различных форм общенародной собственности для повышения жизненного уровня населения. Постперестройка: криминальный раздел общенародной собственности, ее концентрация в руках кучки олигархов и погружение в бедность основной массы населения.

То же самое и с вопросом о власти. Перестройка: вовлечение граждан в управление и контроль за производством, регионами, государством; Съезд народных депутатов как первое в истории России Учредительное собрание. Постперестройка: отстранение населения от управления и контроля за производством, манипулирование электоратом с помощью политтехнологов, законосовещательная Дума как символ «управляемой демократии».

Иными словами, 1991 год вверг Россию в ретроградный процесс, последствия которого мы сейчас испытываем на себе.

Владлен Сироткин

ПЕРЕСТРОЙКА: РЕТРОСПЕКЦИЯ

И все-то у нас как на корове седло

Иван Бунин

 

Горбачевская перестройка – не первая попытка модернизации России «сверху», начиная с реформ Петра I в начале XVIII в. Поэтому полезно взглянуть на этот процесс с позиции исторической ретроспективы, попытаться определить сильные и слабые стороны этих объективно назревших реформ, независимо от идеологических этикеток – феодализм, капитализм, социализм, «ельцинизм», «путинизм» и т. п.

Конечно, Михаил Сергеевич и его единомышленники в Кремле были правы в главном: так больше жить нельзя! Советская империя уже давно трещала по всем швам, и еще сам Ю.В.Андропов, духовный «отец» Горбачева, в 70-х гг. признавал: какой, к черту, коммунизм – нам и до простого социализма еще пахать да пахать (свидетельство его помощника Г.М. Корниенко). Именно Горбачев вместе с другим секретарем ЦК КПСС Н.И.Рыжковым по рекомендации Андропова возглавили в 1983 г . первый «мозговой штаб» будущей перестройки, объединив вокруг себя советских академиков – Абалкина, Аганбегяна, Заславскую и др.

Но проблема и трагедия Горбачева были в другом – что надо было реформировать?

Сам Михаил Сергеевич полагал, что реформировать следует социализм, верность идеалам которого он провозглашал даже в 1990 г . (выступление перед деятелями культуры летом 1990 г . – «от принципов социализма не откажусь!»).

Но был ли «социализм по Марксу» построен в СССР? Может быть, правы были теоретики межвоенной социал-демократии, троцкизма и либерализма, утверждавшие, что сталинизм – это не марксистский социализм, а нечто прямо противоположное, скорее схожее с военным феодализмом китайских императоров или арабских халифов рубежа старой и новой эры?

Французский академик антикоммунист Ален Безансон в своих «Интеллектуальных истоках ленинизма» (М., 1998) утверждал, что в СССР есть экономическая политика, но нет политической экономики социализма. Эту идею к началу XXI в. начали разделять и российские ученые (Сб. статей к 50-летию кончины вождя «Феномен Сталина». М.-Краснодар, 2003). Новое прочтение трудов Сталина, особенно «Экономических проблем социализма в СССР» ( 1952 г .), показало – вождь к концу жизни был очень озабочен главной проблемой: какой же «социализм в одной стране» был им построен и сохранится ли он в СССР после его смерти? И никто иной, как сам Сталин написал в этих «Экономических проблемах» пессимистическую сентенцию, предопределившую через 40 лет крах СССР в 1991 г .: «без теории нам смерть, смерть, смерть…».

Характерная деталь – преподавание «политэкономии социализма в одной стране» было введено постановлением ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР только в 1936 г . (до этого в 1918-1933 гг. социализм в СССР мыслился лишь в рамках мировой пролетарской революции), но экономические факультеты в университетах открыты еще позднее – перед самой войной (осенью 1940 г . в МГУ, весной 1941 г . – в ЛГУ), а вот вузовский учебник политэкономии социализма браковался Сталиным к выходу в свет с 1946 по 1953 г . и вышел из печати только после его смерти ( 1954 г .).

Так какой же социализм собирался перестраивать Горбачев – тот, которого «по Марксу» в СССР никогда не было, что к концу жизни признал и сам Сталин?

К сожалению, ни «советские академики» из его с Рыжковым первого «штаба перестройки» 1983 г ., ни молодые экономисты из семинара по «шевелению мозгами» в совминовском пансионате «Сосны» в Подмосковье в сентябре того же года (Е.Гайдар, Г.Попов, Ю.Афанасьев, А.Чубайс и другие будущие ельцинские «прихватизаторы») не подсказали Михаилу Сергеевичу главного: сталинская модель «социализма в одной стране», основанная на безрыночной экономике времен татаро-монгольского ига и тотальном этатизме, нереформируема, ибо держалась лишь на принуждении – при Сталине на терроре, при Брежневе – на аппарате чиновников ЦК КПСС, выполнявших роль погонял-надсмотрщиков в лице инструкторов – секретарей райкомов – обкомов («давай, давай!» и «партбилет на стол!»).

Такая «система погонял» явилась прямым результатом стратегического провала большевиков – их надежд на очень скорую мировую пролетарскую революцию в Европе и Северной Америке («Мы и начали наше дело – штурм Зимнего – исключительно в надежде на мировую революцию». – В.И. Ленин, ноябрь 1920 г .), после которой очень скоро во всем мире отомрет государство (армия, полиция, спецслужбы), тюрьмы и лагеря и самое главное зло капитализма и эксплуатации – деньги. Но мировая революция не свершилась («Конечно, мы провалились». – В.И.Ленин, октябрь 1923 г .), и большевики логикой разрухи и голода повернули к НЭПу, «плохонькому буржуазному строю» (Н.А.Бердяев, 1922 г .). Сам Ленин в 1922 г . публично заявил, что «мы должны [Февральскую] буржуазную революцию довести до конца».

И довели, что и обеспечило им массовую поддержку населения в СССР – ликбез, бесплатное здравоохранение и дошкольные учреждения, сопровождаемые индустриализацией и милитаризацией, в пропагандистских целях прикрытых этикетками – паровоз ФД (Феликс Дзержинский), танки ИС (Иосиф Сталин) и КВ (Клим Ворошилов), станок Д и П (Догнать и перегнать) и т. п. Однако все эти сталинские «стахановские движения», съезды «колхозников-ударников» и т. п., призывы «опрокинуть пресловутые буржуазные научно-технические нормы и ГОСТы» (Л.Каганович) ничего общего с экономикой ХХ в. не имели и явились прямым результатом дремучего научно-технического невежества сталинских «профессиональных революционеров» из Политбюро и ЦК ВКП(б) (только шесть процентов «вождей», по переписи 1939 г ., имели диплом о законченном высшем образовании).

И хотя этатистская экономика Сталина-Брежнева имела несомненные преимущества в военном деле (ВПК), освоении космоса, крупных технических проектах (Северный морской путь, каскады ГЭС на Волге и на сибирских реках и т. п.), в плане общего подъема всей экономики страны и роста благосостояния населения, советская экономика деградировала, держась лишь на экспорте сырья – нефти и газа. Критики сталинизма и брежневизма, в традициях русской интеллигенции XIX в., видели причину кризиса в людях – «не могу найти полсотни толковых губернаторов», - говаривал еще Столыпин.

М.С.Горбачев тоже вначале искал «толковых губернаторов»: менял секретарей обкомов, организовал «отставку» более чем ста членов ЦК КПСС во главе с А.А.Громыко, инспирировал выборы «начальников» на собраниях трудовых коллективов (но выбирали почему-то не толковых, а горластых – одним из первых в директора издательства «Радуга» полез ныне хорошо известный демагог, «сын юриста», В.В.Жириновский).

На самом же деле проблема перестройки была гораздо глубже.

Режим большевиков стал режимом узурпаторов. Первые большевики-доктринеры вовсе не собирались управлять «лапотной» Россией, «Святой Русью икон и тараканов» (Л.Д.Троцкий) – они были уверены, что их «возьмет на большой исторический буксир мировая революция» (он же). И просчитались – «лапотной» Россией с 70% «азбучно неграмотных» крестьян в одной стране пришлось управлять именно им, большевикам-интеллигентам с дореволюционным стажем, к 1930 г . составлявшим менее одного процента членов ВКП(б).

Первым это понял еще Ленин, повернувший партию и СССР от мировой революции к НЭПу, но собиравшийся строить его не руками «коммунистических дурачков», а головами дореволюционных «спецов». Не получилось, как не получилось много позднее и у Горбачева, собиравшегося вместе с А.Н.Яковлевым с 1988 г . расколоть КПСС на «спецов» (меньшевиков) и «дурачков» (большевиков).

Но ничего оригинального, своего, кроме мировой пролетарской революции для России, большевики так и не придумали – НЭП действительно означал лишь «плохонький буржуазный строй», да и тот разрушил Сталин. В итоге и старая полукапиталистическая экономика была разрушена, а новая – не создана. Тоталитарные узурпаторские режимы – Муссолини, Гитлера, военные диктатуры межвоенного периода в Восточной Европе (Польша, Венгрия, Болгария и др.) – вообще редко создают эффективные экономики. Исключение составили лишь два – бонапартизма Наполеона I во Франции и франкизма Франсиско Франко в Испании. Но именно таких режимов не получилось ни у Ленина (НЭП), ни у Горбачева (перестройка).

Победа провинциальной обкомовской номенклатуры над Горбачевым (как после смерти Ленина «сталинской пехоты» над большевиками-прагматиками типа Л.Б.Красина, Г.В.Чичерина, Г.Я.Сокольникова) полностью дискредитировала идеи социалистической перестройки, приведя к власти в СНГ режимы мародеров, ни о какой эффективной экономике и не помышлявшей. Фактически в подавляющем числе стран – членов СНГ (за исключением, пожалуй, Белоруссии) установились режимы типа Объединенных Арабских Эмиратов, либо живущие от «трубы» (нефтяной), либо от подачек РФ или Запада. Мародерство было тем более закономерным, что в 1928-1938 гг. Сталин физически уничтожил как «буржуазных спецов», так и идейных коммунистов, сделав ставку на мещан («зеленых»), которые воровали при любом режиме, не обременяя себя ни теорией, ни тем более, совестью. Именно эта категория «партийцев» стала номенклатурой брежневского «застоя» и именно из него выросли провинциальные «туркменбаши».

Лозунги Горбачева о новом политическом мышлении, вхождении в Европейский Дом (Евросоюз) и др. могли быть реализованы только путем эволюционного изменения экономических основ, сближавших бы экономический базис СССР с Западом. Это – стоимостная оценка недвижимости, включая землю, недра, леса, запасы пресной воды и т. д., разделение власти и собственности при сохранении планового начала и госрегулирования цен, а также социалистического уровня социальной защищенности основной массы населения СССР. Увы, всего этого не было сделано: основное время перестройки у Горбачева ушло сначала на борьбу с пьянством и алкоголизмом и госприемку, а затем на чистку партаппарата и создание гибрида партийно-советской системы, который все равно не предотвратил ни развал КПСС, ни разбегания советских республик в сторону «самостийности». Отказ «семерки» оказать Горбачеву серьезную финансовую помощь в июне 1991 г . в Лондоне против Ельцина и других будущих «туркменбаши» предопределил развал СССР и телевизионную отставку Горбачева 25 декабря 1991 г .

Так трагически для народов СССР закончилась очередная попытка кардинально реформировать коммунистическую систему «сверху», ставшую глубинным следствием большевистской узурпации власти в 1917 году.

Солтан Дзарасов

ВСЕ МЫ НЕМНОГО ГОРБАЧЕВЫ

Никто не в состоянии осчастливить народ без его собственного участия

Перестройка не случайно связана с именем Горбачева. Именно он, став Генеральным секретарем ЦК КПСС, поднял знамя ее осуществления. Но едва ли верно приписывать эту идею ему одному, как было бы неправильно и возлагать всю ответственность за ее провал на него одного. Задолго до того как мы узнали Горбачева, очень многие из нас сознавали необходимость перемен и говорили об этом. В этом смысле мы все были хоть немного Горбачевы.

Но какие перемены имелись в виду? Возврата к капитализму не предлагали даже диссиденты. Они критиковали советский социализм за отступление от собственного идеала и несоблюдение на практике собственной конституции. А.Д. Сахаров говорил о конвергенции двух систем, что предполагало сочетание советского планирования с западной парламентской демократией. В этой формуле выражалось признание того, что нам удалось создать более эффективную систему управления экономикой по сравнению с рыночно-капиталистической. Верность этого положения наглядно подтверждена теперь печальными результатами двенадцатилетних рыночных преобразований. Не только по социально-экономическим критериям (обеспеченность граждан трудом, заработком, социальными гарантиями), но и по узким технико-экономическим критериям (производительность труда, технический прогресс, отраслевая структура и т.д.) нынешняя рыночная экономика менее эффективна, чем плановая.

В отношении же советской политической системы этого сказать нельзя. Нам не удалось создать адекватную социализму политическую систему. Реальный социализм не обеспечивал права и свободы человека. Он не сделал человека подлинным хозяином страны.

Между тем требование свободы было написано на всех знаменах Октября и ее неосуществление в советской системе было трагическим отступлением от идеалов революции. В результате своего термидорианского перерождения революция остановилась на полпути и свернула в тупик тоталитаризма. Об этом в свое время говорила оппозиция в ВКП(б), но она потерпела поражение, а потому ее программные идеи и критика сталинизма остались за семью печатями. В процессе половинчатой хрущевской «оттепели» они также не были раскрыты. В результате выход из тупика найден не был. Однако та же задача вновь и во весь рост встала перед нами в период перестройки. Но, к сожалению, и на этот раз дело не увенчалось успехом. Столь масштабного понимания задач перестройки как продолжения и завершения дела Октябрьской революции у нас не было, а потому ее осуществление мыслилось на той скудной идейной основе, которая к тому времени сложилась в КПСС.

Что это действительно было так, хочу показать на, казалось бы, маленьком, но характерном примере. Выступая с докладом о 70-летии Октября, через два с половиной года после прихода к власти, в 1987 г. Горбачев все еще повторял, что, якобы, Троцкий проявил непомерные притязания на власть, а Бухарин не понимал диалектики. Это верное с точностью до наоборот утверждение говорило о незнакомстве партийного руководства и его экспертного окружения с тем, что более всего нам было необходимо: идейным арсеналом оппозиции. Более чем туманное представление у этих кругов было и о западном марксизме и еврокоммунизме, критиковавших дефекты советского социализма и предлагавших пути их преодоления. Первоначально казалось, что дело сводится к исправлению застойных явлений брежневского правления. Отсюда бессодержательный термин «ускорение». Лишь после провала попыток «ускорить» наше развитие приходило понимание того, что дело в чем-то более серьезном, и только тогда возник термин «перестройка».

На вопрос о том, что она собой представляет, напрашивался следующий ответ: наша революция не достигла своих целей, потому что подверглась термидорианскому перерождению и породила тоталитаризм, а теперь надо вернуться к ее первоначальной цели - созданию адекватной социализму демократической общественной системы.

Однако, к сожалению, вопрос подобным образом своевременно поставлен не был. Обвинять в этом одного Горбачева, как делают теперь многие, это, значит, оставаться или сползать на нашу старую монархическую традицию надежды на «царя-батюшку» и упрощать вопрос. Между тем российская общественная мысль на марксистской основе давно доказала наивный характер такой надежды на «героя-спасителя». Марксизм больше, чем какое-либо иное направление общественной мысли доказывал решающую роль народных масс в историческом процессе и ограниченные пределы такого воздействия со стороны «критической личности», будь он даже наделен какими угодно властными полномочиями. Ни Горбачев вчера, ни Путин сегодня, ни кто-либо другой завтра не в состоянии единолично осчастливить народ без его собственного участия. Потому и нужны механизмы демократии, чтобы дать общественности возможность воздействия как на принятие решений, так и на их выполнение. Советская система не имела таких механизмов и общественность не оказывала влияние на политику, а потому последняя не приводилась в должное соответствие с интересами народа. В конечном счете, именно это явилось причиной ее краха.

Но даже тогда, когда в горбачевское время общественность получила хоть и не полные, но и немалые по нашим меркам возможности воздействия на политику, она не сумела ими воспользоваться. Именно в этом я усматриваю коренную причину провала перестройки. Это не значит, что Горбачев не несет свою долю ответственности за этот провал, - несет, и об этом я ниже скажу полнее. Но вначале хотел бы прояснить свою позицию, состоящую в том, что никакого руководителя, какой бы властью он ни обладал, я не считаю сильнее и способнее того народа, во главе которого он встал. Ленин не пошел бы на революционный переворот в Октябре 1917 г., если бы не был уверен в полной поддержке народа и не знал, как ее получить. Сталин не решился бы на расправу с оппозицией, на массовые репрессии, если бы ожидал активного противодействия со стороны партии и народа. Но он знал, что такого сопротивления не будет, а мелкий ропот легко подавить. В осуществлении перестройки Горбачев также нуждался в народной поддержке, как Ленин при осуществлении революции. Почему же один получил такую поддержку, а другой нет?

Причину я вижу в том, что революция осуществлялась снизу, а перестройка сверху. Ленин и большевики были тесно связаны с народными низами, знали их нужды и сформулировали их желания с предельной ясностью: мир, земля, рабочий контроль, самоопределение народов. Как бы теперь ни оценивали характер и последствия нашей революции, она была такой, каким был осуществивший ее народ. Тот же подход, на мой взгляд, применим к оценке перестройки. Она проводилась сверху, силами обособившейся от народа бюрократии и она могла быть только такой, какой была эта бюрократия. Чтобы понять перестройку, нам нужно внимательнее присмотреться к тому, что собой представлял правящий советский слой.

К тому времени, о котором идет речь, КПСС окончательно утратила свои связи с народом и всю работу вела силой своего гигантского аппарата, полностью подменившего не только народ, но и саму партию. Партийно-государственная бюрократия стала самодовлеющей силой, преследующей собственные, отличные от народных интересы. Отвергнутые сталинизмом ценности революции стали ей глубоко чужды. К правящему слою было бессмысленно апеллировать для осуществления отброшенного идеала. По-видимому, Горбачев к последнему и не стремился. Как и все остальные генсеки, он выступал скорее как лидер советской бюрократии, балансирующий между ее группировками, чем лидер советского народа.

Одна часть партаппарата во главе с честным, но консервативным Е.К.Лигачевым, по существу выступала за неизменность сталинско-брежневской модели социализма, обреченной историей на поражение. Она смотрела, - ее остатки до сих пор смотрят - на Горбачева как на враждебную силу, сознательно ставившего целью разрушить социализм. Но это глубокая неправда. На самом деле все усилия Горбачева как раз были направлены на спасение социализма путем его обновления. Ни в чем другом смысл перестройки для Горбачева быть не мог. Но для спасения социализма недостаточно было бить себя в грудь и уверять в своей преданности его делу. Нужны были преобразования, способные придать социализму новое дыхание. Но к таким мерам никто из них не был готов. Появившаяся с большим опозданием формула «демократического социализма», конечно, могла стать основой принципиально новой модели социализма. Но, к сожалению, она осталась на бумаге. Не было ясности в том, какие конкретно изменения в политической структуре общества из нее вытекают, насколько она сочетается с всесилием партийного аппарата, каким образом интересы рядовых граждан станут главными и найдут конкретные формы выражения. Из новой формулы социализма вытекала необходимость партийной реформы, осуществления которой боялись как черт ладана.

Что касается другой части бюрократии, которую сперва олицетворял двуличный А.Н.Яковлев, а затем возглавлял циничный Б.Н.Ельцин, то она оказалась прямо враждебной социализму. И не потому, что они были завербованы иностранной разведкой, - хотя отдельные такие случаи нельзя исключать, - а совсем по другой причине. Ее объяснил еще в 30-ые годы Л.Д. Троцкий. Советская бюрократия, утверждал он, формируется не по принципу верности делу социализма и народа, а путем подкупа за счет предоставления ей льгот и привилегий, которых само населения лишено. Такой процесс он называл «обуржуазиванием» советской правящей верхушки, ставящей ее на путь отказа от социалистических ценностей. «Привилегии, - писал он, - имеют небольшую цену, если их нельзя передать детям по наследству. Поэтому привилегированная бюрократия рано или поздно захочет завладеть управляемыми предприятиями, превратить их в свою частную собственность» (Л.Д.Троцкий. Преданная революция. 1991 г. С.210).

Победившая в ходе перестройки часть бюрократии поставила целью не демократизацию советского общества, а захват народных богатств в свою частную собственность, и тем самым подготовила возврат к капитализму. Демагогия о демократии и правах человека была только прикрытием этой правды. Кто такие, например, Ельцин, Черномырдин, Яковлев, Вольский? Это бывшие члены ЦК КПСС, стоявшие в свое время во главе важнейших отделов ее центрального аппарата и благодаря приватизации нажившие свои нынешние состояния. А что сказать о таких членах Политбюро, как Акаев, Алиев, Назарбаев, Ниязов, Шеварднадзе и другие, которые также немало разбогатели за свою верность антисоциалистическим режимам в отделившихся от СССР государствах? А ведь партийно-хозяйственная бюрократия в центре и на местах состояла в основном из такого типа людей. Социалистические ценности утратили для них смысл, и они давно зарились на государственную собственность. Пока она сохранялась, они предпочитали занимать то высокое положение, которое позволяло наслаждаться благами жизни больше других. Когда же началась приватизация, то в союзе с криминальными элементами они стремились отхватить лакомый кусок.

При такой расстановке политических сил, когда одни цеплялись за нежизнеспособный социализм, другие стремились разрушить его, а заинтересованные в нем широкие массы народа не были организованы и по существу исключены из воздействия на политический процесс, социализм был обречен на поражение. А вместе с ним на поражение была обречена и демократия. К сожалению, Горбачев своевременно не увидел надвигающейся опасности и не решился обратиться к народу за помощью в защите социалистических завоеваний. Выросший в бюрократических условиях и воспитанный в понятиях ее условностей, он был чужд революционной традиции опоры на широкие массы народа. Его всегда удачная карьера в коридорах бюрократии оказалась плохой политической школой. Он никогда не падал и не поднимался из забвения, как, например, Дэн Сяопин, и не имел закалки революционного борца, и это явилось трагедией для него и для нас, Он не оказался способным на решительные действия, когда обстановка от него этого требовала. В результате он уступил дело социализма его врагам и за это он, конечно, несет полную ответственность.

Тем не менее, по достоинству надо оценивать и то, что Горбачев более ярко, чем кто-либо другой в коммунистическом мире, продемонстрировал демократический потенциал коммунизма. Вопреки всем западным оценкам и прогнозам, согласно которым коммунизм несовместим с демократией, Горбачев показал несостоятельность этой предвзятости тем, что именно возглавленное им реформистское крыло КПСС выступило инициатором демократических преобразований в СССР. С уходом Горбачева с политической арены и приходом Ельцина, а вместе с ним и частнособственнического правящего класса, как раз начался период постепенного свертывания демократических прав и свобод.

Поворотом в этом направлении стал расстрел первого в России демократически избранного парламента и принятие новой Конституции, передавшей полноту всех ветвей власти в руки единодержавного президента. В факте одобрения Западом этих глубоко антидемократических действий Б.Н.Ельцина мы увидели ханжество и лицемерие западных политиков, заинтересованных не столько в развитии российской демократии, сколько в подчиненности российской политики западным глобальным интересам.

«Сермяжная» правда для нас состоит в том, что перерастание горбачевской перестройки в ельцинские рыночные реформы сопровождалось подменой демократизации общества процессами экономической либерализации и приватизации, т.е. захватом созданных всеми предыдущими поколениями гигантских богатств народа кучкой криминальных собственников. Такой переход от перестройки к рыночным реформам не только вдохновлялся Западом, но и был осуществлен по начертанным им проектам.

Однако после 12 лет развития по этому пути мы можем теперь судить, что означает сделанный за нас выбор. Как оценивать переход от перестройки к рыночным реформам? Несомненно, он был переломным в судьбе страны и народа, но к лучшему или худшему? Ответ на этот вопрос нельзя давать в зависимости от идеологических пристрастий. В таком случае налета субъективности нельзя избежать. Его, на мой взгляд, надо давать в зависимости от оценки нашей ситуации и перспектив развития по объективным критериям.

Если принятый взамен перестройки курс рыночных реформ улучшает положение, разумеется, не узкой категории людей, но основной массы российского населения, а перед страной открывает перспективу ее перехода в разряд наиболее развитых стран (в группу «золотого миллиарда»), то долой социализм и его перестройку, и да здравствуют капитализм! Но если же дело обстоит так, что в результате рынка и капитализма положение основной массы российского населения ухудшается, а страна откатывается назад и опускается в разряд отсталых стран «третьего мира», то дело обстоит сложнее, и труднее спорить с теми, кто говорит: долой капитализм и да здравствует социализм! Если мы хотим давать определенные ответы на вставшие перед нами проблемы, то нельзя увильнуть от этой дилеммы.

Пока же дело обстоит так, что сквозь развалины, на которых мы обитаем, лучшее будущее узреть невозможно. Ведь в результате либерализации и приватизации за 12 лет мотор российской экономики так и не заработал. Объявленного роста экономики в действительности нет. Увеличились доходы от роста цен на нефть, и это выдается за рост, а экономика тем временем чахнет ввиду утечки капиталов за рубеж, нехватки инвестиций, отсутствия технического прогресса и деградации человеческого капитала. Воздействие этих негативных факторов сказывается в полной мере, в то время как позитивных изменений не видно. Если завтра мировые цены на нефть упадут, то экономика рухнет, и никакие резервы Центробанка и стабилизационные фонды нас не спасут. Капиталы надо не омертвлять, а пускать в дело, в осуществление эффективных инвестиционных проектов.

Так что итоги рыночных преобразований внушают не оптимизм, а тревогу. Конечно, есть у нас двести сорок и больше долларовых миллиардеров и миллионеров, список которых стоил жизни несчастному Полю Хлебникову, сто достаточно богатых региональных князей и баронов, порядка полторы сотни скрывающих свои состояния высших государственных чиновников. Они вместе составляют около 500 семьей, которым теперь принадлежит Россия. Им принадлежат и основные средства массовой информации, и они внушают нам, что жизнь хороша и жить хорошо.

Но помимо кучки разбогатевших есть еще 85-90 процентов российского населения, для которых жизнь с каждым годом становится все более тяжелой. Если это не так, то в чем причина возросшей смертности населения? Ведь в советское время она была одной из самых низких в мире, 8-9 на тысячу человек населения, а теперь 15. Это значит, что преждевременная смертность ежегодно уносит в безвременные могилы до миллиона человек, которые оставались бы живыми, не будь этих реформ. У созданного таким путем режима обнаружился свой Гулаг. Это убийственная оценка избранного нами «курса реформ». Продолжать его - значит продолжать ежегодно убивать до миллиона своих сограждан.

Можно ли надеяться, что в будущем ситуация изменится к лучшему? Надеяться можно, но оснований для этого нет никаких. Глобальный процесс, когда одни страны («золотой миллиард») наверху и занимают положение господствующих стран, а другие внизу и занимают зависимое положение в мире, завершен, и вход в клуб развитых стран уже закрыт. Что бы мы ни делали, в какой бы ВТО ни вступили, в рамках принятой модели экономики, в группу развитых стран мы попасть не можем.

В результате реформ над нами установилась власть тех, кто проникнут человеконенавистнической идеологией социал-дарвинизма, презирает свой народ и прямо заявляет, что их дело делать себе деньги, а все остальное их не касается. В этой позиции нет ни грана либерализма, которым новые правители в начале прикрывали антинародную сущность задуманных ими реформ. Наша трагедия в том, что деньги правящий класс делает не путем прогресса страны и конкуренции на мировом рынке, а путем безжалостной, прямо скажем, разрушительной эксплуатации природных и трудовых ресурсов страны. Вот почему его не интересует положение народа, вот почему ему не нужны наука, культура, образование и многое другое в этой стране. Наш правящий класс в прямом и переносном смысле живет в другой стране и другими ценностями, существенно отличными от наших.

Подводя итог своим рассуждениям, хочу сказать, что провал перестройки явился глубокой трагедией для нашего народа. Она была единственным шансом нашего выхода на новую траекторию социально-экономического прогресса, создания подлинно демократического общества, занимающего свое самостоятельное и уважаемое место в мировом сообществе народов. Упустив этот шанс, мы утратили свое будущее. Теперь, живя по предложенным нам правилам, мы только будем усиливать свое отставание. Правда, мы можем когда-нибудь восстать против своей нерадостной судьбы и попытаться внести в эти правила свои поправки. Например, провести частичную деприватизацию, усилить государственное воздействие на экономику, обеспечить народу больше социальных гарантий и добиться снижения смертности населения.

Но Запад сделает все, чтобы этого нам не позволить. На сегодняшний день наша судьба не в наших руках. Нас окружают военными базами не потому, что от нас исходит какая-либо угроза. Нет. Таким образом, нас принуждают покорно принять свою безрадостную долю - работать на богатого дядю вместо того, чтобы работать на себя. Боюсь, что от нашего общества потребуются жертвы, сравнимые с жертвами великой революции, чтобы вновь овладеть собственной судьбой.