Фрида Порат
ДИАГНОЗ: "ХОМО СОВЕТИКУС"

Своими наблюдениями с читателями делится доктором психологии из Калифорнии Фрида Порат. Она занимается менеджментом и психотерапией. Ведет популярную передачу на радио, выпустила восемь книг, среди них такие: «Самоуважение», «Как преуспеть в бизнесе и любви», «Равноправное партнерство». Беседует с Фридой Порат корреспондент «Огонька» Людмила Сальникова.

— В последнее время многие из нас задаются вопросом: «Ну за что нам посланы такие испытания? В чем мы так сильно провинились перед историей? Может, мы не такие, как все?» Как вы, госпожа Порат, относитесь к популярному выражению «хомо советикус», которое подразумевает, что в Советском Союзе «выведена» невиданная доселе порода людей, которые одни только и могли построить то, что построили? Только давайте откровенно, обещаю, что обид не будет.

— Надеюсь, что вы поймете меня правильно. Я люблю вашу страну, искренне желаю успеха начавшимся переменам. Да и как может быть иначе, ведь мои родители — выходцы из России, мама до последнего дня своей жизни мечтала вернуться на родину. Кроме того, перед вами не праздный турист, а профессиональный психолог. Беру на себя смелость утверждать, что «хомо советикус» — это диагноз. Да-да! Вы ищете выход из кризиса в экономических, политических реформах, но совершенно не вспоминаете о психологии. Почему? Любые, самые мудрые решения претворяют в жизнь конкретные люди. Что лежит в основе их поступков? Могут ли они справиться с возложенной на них задачей? Тут-то, мне кажется, и кроется главная причина нынешнего тяжелого положения у вас в стране. В чудовищном тоталитарном государстве, созданном Сталиным, были невероятно деформированы представления о добре и зле, все происходившее напоминало дурной сон. Представляете - люди панически боятся принимать самостоятельные решения, даже думать - как искривлялось сознание людей!

— У меня в руках очень интересная книга. Называется она «Советский человек». Позвольте привести из нее маленький отрывок: «История советского человека как социалистической личности, несмотря на своеобразие и в некоторых отношениях даже неповторимость, содержит в себе существенные черты всеобщего порядка, касающиеся решения сложных социальных проблем формирования новой личности во всех странах мира». Ни много ни мало! Как вы оцениваете это высказывание?

— Как и вы, наверное. Вам предстоит избавиться от множества застарелых стереотипов и заблуждений, осознав их нелепость. Без этого невозможно что-либо изменить в вашей жизни к лучшему.

— Как вы впервые почувствовали наше «сумасшествие»?

— Два года назад я впервые приехала к вам и чуть ли не с трапа самолета попала в Большой театр. Восхитительный театр, прекрасная балетная труппа! После первого действия я вскочила со своего места и зааплодировала. Вдруг все в зале встают, поворачиваются в мою сторону и тоже аплодируют. Что такое? Неужели я столь важная персона? Наконец сообразила: по соседству расположена правительственная ложа. Первые лица государства одобрительно захлопали артистам — и публика вслед за ними, перестали аплодировать — и зал мгновенно смолк.
«И это называется демократией?» — подумала я. Такое невозможно представить ни в какой другой стране! Здесь люди панически боятся принимать самостоятельные решения, даже думать боятся. Потом много раз убеждалась: вы не любите альтернатив. Либо да, либо нет. Либо жизнь, либо смерть. Вас преследует страх выбора. Но где нет выбора, там нет творчества, нет свободы — главных ценностей жизни!

— Дело в том, что слово «личность» появилось у нас в обиходе сравнительно недавно. До этого в ходу были совсем другие слова: «народные массы», «человеческий фактор». Наш известный педагог А. С. Макаренко в свое время с гордостью сказал, что «человек, у которого коллективная перспектива преобладает над личной, является уже человеком советского типа». Из нас воспитывали людей-винтиков, самое страшное для которых — оторваться от остальных. Может ли человек-винтик отважиться на самостоятельный поступок?

— Позвольте, но тогда жизнь сводится к биологическому существованию. Часто звоню кому-то по делу в девять-десять утра, а мне говорят: он еще спит. Как? Ведь утренние часы самые продуктивные! Почему человек отказывается наслаждаться каждым мгновением жизни, а предпочитает спать, то есть занимается самоубийством? Или день и ночь смотрит телевизор, слушает радио — лишь бы отгородиться от действительности каким-то шумом?

— Вашей бодрости и энергии можно только позавидовать. Знаете, какое самое характерное наше состояние? Непроходящая усталость, когда уже ничего не хочется. Почему так?

— Ваша усталость не физического, а психологического происхождения. Когда в душе нет покоя, удовлетворенности, ничто не приносит радости. У вас не хватает энергии на полнокровную жизнь. Откуда берется энергия? Ее дают свобода и внутренняя независимость. А их, в свою очередь, приносит экономическая самостоятельность. Вы называете нас, капиталистов, хищными акулами, которые только и делают, что гоняются за богатством. Но разве нищий может быть свободным в своих желаниях и поступках?

— Знаете, что заметил по этому поводу Н. Бердяев, запрещенный до последнего времени у нас философ? «В новом советском человеке, - писал он, - происходит не только страшное умаление свободы, но исчезает самый вкус свободы, самое понимание того, что такое свобода». Но, может, спокойнее жить, ничего не решая, ни за что не отвечая?

— Свобода — это в первую очередь чувство личной безопасности. Когда, скажем, я сажусь в машину, то уверена, что никто не помешает мне доехать до нужного места; покупаю в магазине продукты и знаю: если я заплатила, мне гарантируют, что в них нет ядовитых нитратов; открыто выражаю свои мысли, убеждения и не озираюсь испуганно по сторонам. Иными словами, я никогда не сомневаюсь в личной безопасности и потому чувствую себя хозяйкой собственной судьбы. Коли так — у меня появляется потребность действовать, преобразовывать мою жизнь.
Заметьте, что я все время рассуждаю как психолог, а не как политик, то есть рассматриваю лишь внутренние, психологические причины вашей хронической подавленности. Вы живете в полной неопределенности, никто не знает, что может случиться завтра. В массе своей вы очень бедны, вынуждены себе во многом отказывать. А поскольку невозможно все время страдать от несвободы, ущемленности, тревоги, вы спасаетесь бегством в апатию, в сон, убеждаете себя, что ничего не хотите.
Знаете, однажды я испытала нечто подобное. Пришла купить билет на самолет в интуристовскую кассу, а там невообразимая очередь. Первое желание — немедленно уйти. Но билет очень нужен. Тогда я подумала: есть редкая возможность, что называется, влезть в шкуру советского человека, который ежедневно выстаивает уйму очередей. Почему бы не остаться и не провести психологический эксперимент? Первый час была как на иголках: нервничала, бегала к телефону, чтобы отменить деловые встречи. Мне хотелось убить кассира или кого-нибудь из очереди.

- ... у меня время от времени тоже появляется такое желание...

- Но вот пошел второй час ожидания и — о чудо: мне стало спокойно, я впала в какой-то транс — как психопатка! Чувствую, что теперь я готова стоять хоть до утра. Поэтому, когда к концу третьего часа моя очередь подошла и женщина в окошке объявила, что надо было стоять в другую кассу у меня не случился разрыв сердца или нервный припадок. Невозмутимо, как нормальный советский человек, я начала проталкиваться в новую очередь, повторяя: «Пустите, я уже стояла». Мне посочувствовали и пустили.

— Как все это знакомо! Знаете, мы все время спрашиваем друг у друга: «Почему мы все это терпим?» И... продолжаем терпеть. Недавно разговаривала с одной пожилой женщиной из подмосковного села. Она ругала на чем свет стоит паникеров: «Что это все кричат о повышении цен? По радио же передали, что на хлеб не повысят». Понимаете, она заранее готова перейти на хлеб и воду, не задумываясь, что за свою жизнь заработала, наверное, немного больше, чем на тюремный паек. Откуда такая необъяснимая покорность судьбе?

— Как раз вполне объяснимая. Когда человек живет в постоянном напряженном ожидании беды, которая неизвестно откуда придет, у него рано или поздно вовсе исчезает чувство опасности. Он. словно загипнотизированный, перестает реагировать на признаки реальной угрозы.
Меня поражает, что вы никогда не строите планов на будущее. Как без этого можно за что-нибудь браться? Я, например, твердо знаю, что стану делать в следующем месяце, чем займусь через год, чего смогу добиться через десять, двадцать лет. А мои московские друзья всегда живут сегодняшним днем, главная забота — достать (словом «купить» вы не пользуетесь) что-нибудь из еды или одежды. Зашла в продовольственный магазин, там толпа за колбасой. Спрашиваю продавщицу: «Много у вас колбасы?» Она отвечает, что хватит еще человек на десять. Я поспешила предупредить тех, что стоят в конце очереди: Не теряйте зря времени, вам не хватит». Они смотрят на меня враждебно и не двигаются с места. А вдруг еще поднесут? В общем, мы друг друга не поняли...

— Вы говорите, что советские люди не заглядывают в завтрашний день. А как насчет нашей страсти планировать все и вся?

— Вы же сами видите результаты... Как могут заниматься планированием чиновники, у которых психология временщиков? Они, я думаю, острее других чувствуют собственную незащищенность, ненадежность своего положения. У них одна мысль — скорее, скорее взять от своей должности как можно больше, пока наверху сидит нужный начальник. Они не смеют хоть чем-нибудь рисковать, поэтому стремятся вообще не принимать никаких решений. Я еще совершенно не знала русского языка, но одно выражение засело в голове твердо: «надо подумать». Так отвечали мне, не сговариваясь, чиновники, к которым я обращалась с деловыми предложениями. Пойди узнай, сколько они будут думать и до чего додумаются. Еще одно любимое у вас словечко: «договорились». У бизнесменов это означает, что вопрос решен. В вашей стране такой ответ ни к чему не обязывает. Сколько раз мне жали руку, улыбались, повторяли, что обо всем договорились, и... ничего не делали. А потом встречались со мной как ни в чем не бывало, снова приветливо жали руку.

- Нас с пеленок учили, что капиталисты— беспощадные эксплуататоры и кровопийцы, у которых нет никаких моральных принципов. Может быть у наших чиновников срабатывает «классовое чувство»?

— Мои деловые партнеры в СССР всегда удивляются, когдя я их убеждаю, что капитализм заставляет предпринимателей быть честными, надежными людьми. Именно так! Если ты хоть раз поступил непорядочно, нарушил обещание, вообще, если ты необаятельный, с плохим характером человек, с тобой никто не захочет иметь дела. К сожалению, ваши ответственные работники плохо продвигаются к пониманию этой истины. Они почему-то считают, что уклончивость и необязательность в деловых контактах скорее приведут к успеху. Кстати, заметила, что взаимопонимание во время переговоров быстро налаживается, когда вынимаешь из сумки подарок. Для нас, американцев, такой стиль сотрудничества непривычен, он непрофессионален и неэтичен.

— Коль скоро мы заговорили о бизнесе - с какими деловыми предложениями вы к нам приехали?

— Я мечтаю открыть в разных городах вашей страны женские центры. Чтобы уставшая от тяжких ежедневных забот советская женщина, обратившись в такой центр, смогла бы получить и совет и помощь по самым разным вопросам: как поддерживать здоровье и пользоваться контрацептивами, как модно одеваться и красиво двигаться, как добиться успеха в карьере и наладить гармоничные отношения с мужем и детьми, как, наконец, наравне с мужчинами участвовать в политической жизни.
Ваши женщины не только великие труженицы, они еще потенциальные красавицы. Но поскольку их материальные возможности очень скромны, они махнули на себя рукой. Я хочу помочь им раскрыть свои таланты, свою женственность. Ведь для женщины внешность — важный элемент карьеры.

— Кто, по-вашему, больше «хомо советикус» — мужчины или женщины?

— Женщине для самоутверждения вполне достаточно быть привлекательной. А вот представитель сильного пола, чтобы не чувствовать себя неполноценным, должен активно участвовать в государственных делах, бизнесе, иметь власть, деньги. Поэтому ваши мужчины, думаю, больше страдают всякими «комплексами». К тому, же мужская психика менее пластична, чем женская.

— Тем не менее у нас есть и такие, кто имеет и высокие посты, и деньги...

— ...что не мешает им поставить тот же диагноз. Однажды в Калифорнии мне пришлось провести целый день с женой одного вашего ответственного работника. Знаете, как надменно она держалась, сколько у нее было амбиций! Наверное, целый час она рассказывала, что покупает в особом магазине красивую одежду, пользуется услугами парикмахера из международного центра. Очень жаловалась, что теперь приходится самой ходить за продуктами в спецраспределитель (так, кажется, у вас называют буфеты для начальников?), а раньше все доставляли прямо домой. Она так привыкла упиваться собственной значительностью, что совершенно не учитывала, где находится. В Америке ее хвастовство может вызвать только снисходительную улыбку. Ваши высокопоставленные работники не понимают, что получать недоступные большинству квартиры, дачи, одежду, иметь больше, чем у других, ковров, драгоценностей, машин — вовсе не значит быть аристократами,
Советская пропаганда долго твердила, что у вас нет классового неравенства. Простите, но такого жесткого деления на простых смертных и избранных я нигде не встречала. Взять хотя бы нас. иностранцев. Когда стюардесса ведет меня в самолет без очереди и я прохожу мимо женщин с маленькими детьми на руках, становится стыдно. Почему ко мне такое повышенное внимание? Только потому, что у меня есть доллары?

— У нас действительно сложился «новый класс», который выстроил для себя наглухо отгороженный от остальных мир. А знаете, где мы, протсые смертные, нашли свое прибежище? На кухне!. Достаточно сойтись в гостях друзьям, даже просто знакомым, как они забиваются в тесную кухню и за чаем или чем покрепче начинают извечную русскую тему: «что делать?», «кто виноват?»... После таких излияний (и возлияний) легче становится. Вы с этим сталкивались?

— Я жила в советских семьях и не раз участвовала в таких кухонных посиделках. Сначала была в шоке. У вас все философы! За обеденным столом вы откровенно обсуждаете сложные духовные и нравственные проблемы. У американцев такое общение не принято. Только о погоде, счете в банке, новой машине. Русская душа действительно очень глубока и богата, Толстой и Достоевский могли родиться только у вас.
Как психолог, я хорошо понимаю вашу тягу к задушевным беседам. Когда человек несчастлив и подавлен, живет в тревоге, не уверен в завтрашнем дне, он чувствует себя очень одиноко. Ваши разговоры «на троих» — это психотерапия Ты выслушаешь меня, я выслушаю тебя. Нам на время будет не так одиноко. Согласитесь, человек, у которого нет внутреннего разлада, не станет откровенничать со всеми подряд.

— Получается, что нас объединяет не искреннее душевное влечение, а какая-то корысть?

— Не совсем так. Голого расчета, конечно, нет. Но в ваших условиях, когда элементарного нельзя получить без личных знакомств, дружба волей-неволей переплетается с делом. «Нужные» знакомства у вас значат гораздо больше, чем деньги. На самые искренние отношения в таком случае ложится легкая тень...

— Вы заговорили об искренности и наступили на больную мозоль. Нам десятилетиями приходилось жить с двойной-тройной моралью. Одно надо было говорить с трибуны, другое думать про себя, что-то третье сочинять для детей. Шизофреником можно стать! Кому-то проще показалось вообще отказаться видеть очевидное. Мне попалась любопытная мысль Германа Гессе о том, что человек «не может жить и работать... не натянув над своей постелью густой сетки систем, условностей, абстракций, упрощений... Он... создает себе из гремящего мрака мира некий порядок, некую географическую карту, предпочитая жить на плоскости, а не в многомерном пространстве...». Не потому ли некоторые наши соотечественники упорно «не могут поступиться принципами», которые давно завели страну в глухой тупик? Может быть, у них просто не хватает мужества трезво взглянуть на реальность?

— У советского человека долгое время существовало две ссылки: внешняя и внутренняя. От внешней удалось, наконец, избавиться. А вот выбраться из внутренней ссылки гораздо труднее». Вы, например, no-прежнему очень сдержанны в общении, особенно с иностранцами. Я познакомилась в Москве с одним умным, интеллигентным человеком по имени Владимир. Чувствую, что он относится ко мне с симпатией, но во время разговора предпочитает отмалчиваться. Я не выдержала и спросила: «Вы мне не доверяете?» Он смутился, стал извиняться, а потом поведал такую историю. Друга его отца расстреляли в тридцать седьмом году за то, что он рассказал политический анекдот. Родители назвали сына в честь своего друга Володей, чтобы имя всегда напоминало: не говори ничего лишнего! Разумеется, сейчас мой знакомый по имени Владимир ничего не боится, но привычка утаивать свои мысли стала второй натурой, избавиться от нее невозможно.
К счастью, в самые мрачные времена у вас были люди, которые выгодам предпочитали честность. Сахаров, скажем. Да, они работали в стол, их преследовали, но их душа оставалась свободной. Таких людей я сразу отличаю по живым глазам, по внутреннему огню, который они не позволили в себе задуть.

— Но были и такие, кто сказал себе: «Я один ничего изменить не могу». Что вы скажете о них?

— Их тоже легко узнать. Избрав такую позицию, они рано или поздно должны были почувствовать собственную моральную неполноценность.

— И в кого превратиться?
— Скорее всего стать ярыми борцами с «инакомыслящими», причем методы использовать самые грубые: оклеветать, очернить идейного противника, разоблачит в нем «врага», ведь он – живой укор совести.

— Вы знакомы с деятельностью «Памяти»?
— Да, появление такой организации психологически вполне обусловлено.

— Вы заметили – в разговоре с вами я почему-то все время на кого-нибудь ссылаюсь? Сейчас мне очень хочется процитировать Андрея Дмитриевича Сахарова, который в одной из своих статей писал, что советского человека «… дрессируют – и он поддается дрессировке, чтобы жить. Он обманывает самого себя. Советский гражданин – порождение тоталитарного общества и до поры до времени – его главная опора». До какой же поры, как вы думаете?

— До той самой, пока вы, наконец, не осознаете того, что психологически больны, что в вас сидит, за вас думает и действует не свободный здравомыслящий, уважающий себя человек, а «хомо советикус». Знать, что ты болен – это уже много, это первый шаг к выздоровлению, потому что появляется стремление излечиться. Миллионы ваших сограждан должны собраться с силами, сбросить с себя апатию и уныние и сказать: «Никто за нас не изменит общество к лучшему. Никакой добрый дядя не даст нам изобилия, комфорта, демократии. Хватит ждать и на что-то надеяться! Надо действовать! Надо вырваться из добровольной ссылки!».

— Могу предсказать, какая первая мысль придет в голову любому из нас после таких слов: а вдруг завтра демократию «закроют» и все вернется на круги своя? Еще живы поколения, на чьих глазах прокатились все волны массовых репрессий. В народе до сих пор велика инерция страха, он с генами передается от родителей к детям…

— Тут-то и кроется ваш главный «комплекс»! Если все время дрожать и думать: «А вдруг грянет террор?», он действительно грянет! Из-за страха!
Начавшаяся в вашей стране демократизация – это джинн, вырвавшийся из бутылки. Назад в бутылку его не загнать. Надо идти вперед, отбрасывая старые опасения. Заметьте, вас пугает не только возврат к прошлому, но и приближение незнакомого будущего. Раньше, хоть и плохо было, но привычно, понятно. В рабстве можно было чувствовать себя безответственно, а потому спокойно. А теперь надо самому принимать решения, действовать в непривычных условиях. Страшно! Это как наследник, неожиданно получивший миллион и впавший в панику: куда его истратить.

— Не надо паниковать?

— Ни в коем случае! Ваше выздоровление уже началось. Гласность – это настоящая гуманитарная революция. Советским людям дали возможность говорить. И в них тут же пробились первые ростки самоуважения. Вы стали шире видеть мир, узнали. Как живут в других странах. В вас проснулись желания, поскольку вы увидели. Чего можно добиться. Это хороший признак, ведь психопат ничего не хочет. Только будьте терпеливы в лечении. Даже самые эффективные лекарства, если их принять все сразу, не пойдут на пользу. Мне кажется, самое разумное – позволить каждому жить, как ему нравится, тогда он сам найдет подходящий способ лечения.

журнал "Огонек",
март 1987 г.