В.Фролов

ЧТОБЫ ЭТО НЕ ПОВТОРИЛОСЬ

То, что происходит сейчас в стране, не может не только оставить кого-либо равнодушным, но и требует самого глубокого осмысливания, поскольку нужно четко определить свое место в перестройке и сделать все, чтобы она стала необратимой, а сие невозможно без взгляда в прошлое и извлечения из него уроков на будущее не только для страны в целом, но и для каждого отдельного человека.

Взгляд непрофессионала, по роду службы не связанного с историей, иногда может быть полезным, поскольку у него отсутствуют знания, являющиеся генераторами "шума", который маскирует полезный сигнал.
Только в столкновении противоположных мнений можно найти верный ответ. И поэтому чем больше будет высказано суждений по волнующим наше общество вопросам, тем надежнее будет и гарантия познания истины и ее воплощения в конкретные дела.

Сознание того, что настало время, когда каждый из нас должен вспомнить, что он прежде всего гражданин, и побудило взять для анализа совершенно непривычную для автора тему и попытаться высказать некоторые мысли, которые, возможно, окажутся небесполезными при осмыслении того, что надо сделать, чтобы не повторилось тягостное прошлое, которое хотя и не "ревизует" основной линии развития нашего общества, но тем не менее заставляет задать вопрос, как такое стало возможным.

Поэтому я и собираюсь возвратиться к анализу периода культа Сталина и еще раз попытаться понять отдельные моменты этого сложного времени. Не берусь даже пытаться ответить на вопрос о том, в результате каких политических комбинаций и личных качеств Сталин стал тем, кем он стал. Наверное, пока еще сознание всего человечества в целом не поднялось на новый уровень, кровавые тираны были, есть и будут в его истории. Дело лишь в масштабах. Проанализировав характеры диктаторов-тиранов, отличившихся особой жестокостью и коварством, мы наряду с временными национальными и прочими индивидуальными отличиями обнаружим у всех них сформировавшийся с детских лет огромный комплекс неполноценности, который потом каждым был "отработан" после прихода к власти. Вероятно, увидим и относительно низкий — для занимаемого высокого социального положения — уровень образования: действительно образованный и культурный человек кровавым тираном стать не может принципиально.

Не вызывает слишком большого интереса и психология людей, стоявших в непосредственной близости к Сталину: во все времена, пока сохраняется возможность тирании, были, есть и будут опричники, то есть люди, которые вследствие фатальной недоразвитости центральной нервной системы и невыраженности тормозящих механизмов, направленных на предотвращение или недопущение противоестественных поступков, обладая садистскими наклонностями, или же в силу наличия самых банальных житейских побуждений, связанных с достижением собственного благополучия, хладнокровно и методично творят самые различные Дела, начиная с написания документов, запрещающих другим людям просто думать, и кончая применением самых утонченных пыток и издевательств как над телами, так и над душами. Здесь к анализу ближе стоят психиатры. Умственный пауперизм, составляющий основу примитивного отношения к жизни, не в состоянии обусловить выдающихся Деяний, но лишь может служить основой воспитания колоссального эгоцентризма, подчиняющего все и вся только исполнению своих личных
желаний: материальных или духовных (если к последним можно отнести ненасытную жажду власти и ощущение возможности распоряжаться жизнью и смертью других людей).

Но есть еще одна сторона проблемы, которая представляет исключительно большой интерес, во-первых, в социально-психологическом аспекте, а во-вторых, и с чисто практической точки зрения, поскольку тщательный разбор этой стороны вопроса даст возможность что-то предпринять, чтобы повторение национальной трагедии стало невозможным.

Речь пойдет о страшном социальном феномене, проявившемся в годы культа Сталина и заключавшемся в том, что самые чудовищные нарушения социалистической законности, бьющие в глаза извращения исторической правды хотя бы формально находили всеобщую поддержку. Ведь приговоры так называемым "врагам народа" всенародно одобрялись на митингах и партийных собраниях, на которых люди с неподдельным гневом и болью клеймили и осуждали своих вчерашних товарищей и искренне верили в то, что человек, отдавший лучшие годы своей жизни, здоровье и силы делу революции, мог в один момент идеалы этой революции предать.

Именно этот аспект нашей недавней истории требует самого пристального разбора и глубочайшего анализа. Известная циничная фраза о том, что народ заслуживает своего правителя, абсолютно правильна в плане того, что без определенного благожелательного восприятия народом действий руководителей невозможно формировать никакой деспотический режим, если только он не устанавливается в результате вооруженного переворота, когда сопротивление масс может быть просто подавлено штыками и картечью.

И если можно, например, достаточно четко представить, как была оболванена Гитлером немецкая нация, когда спекуляция на самых низменных националистических чувствах позволила большей части высококультурного народа уверовать в свою национальную исключительность, особенно при подкреплении этой веры эшелонами с награбленным, приходящими из завоеванных стран, в которых проживают "недочеловеки", то ведь Сталин и его окружение никогда не обращались впрямую к темным глубинам человеческого подсознания, и если политическая спекуляция и происходила, то шла она на идеалах революции. Вся система воспитания советского общества была построена на вере в чистоту человека, на положениях, сформулированных самыми светлыми умами человечества, на принципах гуманизма. И тем не менее население многомиллионной страны в целом благославляло группу маньяков, одержимых жаждой власти, на совершение тягчайших преступлений по отношению к народу.

Хотя это и не входит в круг вопросов настоящей статьи, но, пользуясь тем, что разговор идет о событиях 30-х годов, хотелось бы сказать, что как нет срока давности военным преступлениям, так нет и не может быть срока давности преступлениям Сталина и его окружения. Но моральное возмездие пришло, а от людского суда подавляющее большинство из них уже успело уйти. Дело не в этом. Мы должны вновь и вновь возвращаться к одним и тем же вопросам для того, чтобы это не могло повториться. И в первую очередь здесь надо проанализировать психологию масс в период культа Сталина, причины изменений этой психологии, дать ответ на вопрос, почему народ, который совершил Великую Октябрьскую социалистическую порыве смел белогвардейщину, буквально выдернул страну из разрухи, отстоял свою независимость в борьбе с фашизмом, почему этот народ подобно быку на бойне в течение стольких лет не только подставлял свою голову под обух, но и благословлял этот обух. Попробуем разобраться.

Одной из причин определенного формирования общественной психологии для восприятия культа личности являлось наличие в стране в тот период так называемого маргинального слоя населения, то есть людей, вырванных обстоятельствами из сложившегося веками уклада жизни и не успевших еще прорасти корнями в новую почву. Сюда относятся вчерашние крестьяне, ставшие рабочими, вчерашние рабочие, попавшие сами или направленные на работу в деревню, очень большое количество людей, вдруг поставленных на непривычную для них работу: партийную, административную, хозяйственную.

Не обладая необходимым жизненным или трудовым опытом для существования в новых условиях, этот слой в известной степени терял уверенность в завтрашнем дне, что порождало необходимость в руководителе, который бы четко и ясно определил правила жизни и поведения, суждения которого были бы безгрешными и требовали бы только одного — неукоснительного их исполнения, по возможности, безо всякого раздумья.

Надо учесть и уровень образования этого слоя, волею исторических обстоятельств поставленного к управлению в значительной степени разрушенной страной.
Не обладая в силу совершенно иной профессии возможностью оперировать глобальными статистическими материалами, остановлюсь на доступных мне цифрах, почерпнутых из стенограмм XIV и XVI съездов ВКП (б).

По данным доклада мандатной комиссии XIV съезду ВКП (б)1 среди делегатов съезда было:
— с высшим образованием 5,1%,
— со средним образованием 22,3%,
— с низшим образованием 66,1%.

О 5,5% состава съезда в докладе мандатной комиссии не говорится; остается предположить, что это были люди без образования вообще.

При этом надо учитывать, что в составе делегатов съезда "рабочие от станка" составляли 5,1% (34 человека), а "крестьяне от сохи"— 0,3% (2 человека). Около 70% делегатов съезда составляли партийные работники всех уровней. В остальную часть, исключая "рабочих от станка" и "крестьян от сохи", входили советские, профсоюзные работники, представители Красной Армии и в небольшом количестве (0,6%, т. е. 4 человека) работники кооперации.
Другими словами, съезд включал в себя партийное и административное руководство страны на самых различных этажах, а образовательный ценз этих руководителей был весьма невысок.
Ни в коей мере не выводя зависимости между уровнем образования и деловыми качествами людей, их революционным самосознанием идейной убежденностью, все же необходимо отметить, что между степенью образованности и уровнем общей культуры должны существовать определенные корреляции.
Невысокий образовательный ценз отмечается и у делегатов XVI съезда ВКП (б): с низшим, неполным средним (и, по-видимому, без образования) было 74,7% делегатов съезда.

На основании приведенных данных можно высказать вполне обоснованное предположение о том, что в годы формирования культа личности Сталина общая культура партийных и административных руководителей во всех звеньях была не очень высокой. То же самое, по-видимому, можно сказать и о населении в целом.

А низкая общая культура, несомненно, способствовала формированию потребности в идоле, обладающем если не божественными, то близкими к божественным качествами {язычество и духовная темнота — две стороны одной медали).

В тесной связи с изложенным следует обратить внимание на еще один из важных моментов, позволявший воздействовать на психологию масс в плане принятия ими культа Сталина, на тезис, неоднократно формулировавшийся как им самим, так и официальными идеологами и деятелями литературы и искусства. Пожалуй, наиболее четко это положение сформулировано в одном из многочисленных стихотворений, написанных в 1949 г. к семидесятилетию Сталина:

И в том твое доподлинное счастье.
Что, может, рядовой из рядовых,
Ты к Сталинскому гению причастен,
И ты в веках живой среди живых.

Другими словами, каждый мог ощущать себя частицей вождя и частицу вождя ощущать в себе, а это давало чувство сопричастности к тем историческим делам, которые вершились партией, народом и страной.
Надо сказать, что подобное умонастроение нередко бывает характерным не только для вопросов политических, но и куда более приземленных, например "боление" в спорте, когда вроде бы без каких-либо особых усилий человек становится сопричастным к успехам своей любимой команды или даже — при ее выступлении на международной арене — к спортивным успехам (и вообще — к престижу) страны в целом. То есть принцип "и мы пахали" в данном случае из разряда язвительной шутки переходит в категорию, формирующую самоуважение.

А отсюда — один шаг для более серьезных выводов, поскольку, если непогрешим кумир, в котором есть твоя частичка, значит, непогрешим и ты.

Лион Фейхтвангер в своей книге "Москва. 1937", говоря о том, что многое в ситуации, происходившей в этот период в СССР, остается вне его понимания, цитирует слова Сократа по поводу некоторых неясностей у Гераклита: "То, что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно"2. Таким образом, ощущение сопричастности через вождя к героическим делам страны, делает сопричастным и к другим делам, которые при непредвзятом анализе могли бы показаться и не столь уж бесспорными, и не оправдываемыми. Безусловно, мощнейшим фактором, определившим психологию масс в период не только расцвета, но и формирования культа Сталина,
явился террор.

Террор не был изначальным оружием Великой Октябрьской социалистической революции, недаром октябрьский переворот считается одним из самых бескровных в истории. То же относится и к периоду триумфального шествия Советской власти. Красный террор как оружие революции возник в ответ на белый террор, и в условиях гражданской войны его применение было неизбежным. Но когда окончилась гражданская война, В. И. Ленин сразу же поставил вопрос об ограничении карательных функций ВЧК и об укреплении социалистической законности. Однако после смерти В. И. Ленина развитие этого процесса было приостановлено, и террор, бывший вынужденным в период гражданской войны и военного коммунизма, постепенно нарастая к концу периода нэпа, из крайней меры обороны пролетариата, отстаивавшего право на существование нового общества, превратился в средство превентивной защиты существующего режима, а с течением времени и в средство личной охраны, а затем и поддержания авторитета руководителей страны. В этот момент жестокое, но необходимое оружие революции перешло в свою противоположность. Ведь в буквальном переводе с латинского "террор" — это страх, ужас. А устрашение формирует двоякую психологию: рабскую у тех, кого устрашают, и вседозволенности у тех, кто устрашает. Террору 30-х годов посвящены многочисленные исследования и публикации, и поэтому в данной статье нет необходимости повторять известные факты и мысли. Здесь хотелось бы остановиться на одном психологическом аспекте террора, касающемся не отдельных лиц, а всей популяции в целом.

После XX съезда КПСС, несмотря на определенный "откат" от его позиций в годы застоя, по-видимому, никому в голову даже не приходила мысль о возможности повторения массовых репрессий времен культа Сталина. Несмотря на сложнейшие обстоятельства, процесс демократизации советского общества, начатый XX съездом партии, все же сразу стал необратимым: его можно было затормозить (что и произошло в годы застоя), но прекратить было уже невозможно, о чем свидетельствует нынешнее время — гласность и перестройка возникли не на голом месте, а как результат воздействия накопленных в течение длительного времени демократических сил. Тем не менее эпоха террора сказалась на психологии нескольких поколений.

К сожалению, за давностью лет не могу дать точную ссылку на источник, но в 1973 г., в период, предшествовавший перевороту в Чили, когда возможность путча стала явной, в одной из наших центральных газет (или в одной из телевизионных передач) в числе других откликов было письмо, автор которого задавал вопрос: почему Альенде не "пересажает" всех противников своего правительства? Характерная деталь! Террор как средство расправы с политическими противниками (причем превентивно) стал в сознании людей делом обыденным и само собой разумеющимся. Подобные сентенции нет-нет да приходится слышать и в настоящее время. Поэтому очень важной идеологической задачей нашего общества на современном этапе является освобождение сознания
людей от того, что в любых условиях террор может быть применен как средство решения политических или идеологических разногласий.

В связи с этим особое значение приобретает наращивание темпов перестройки по укреплению социалистической законности. Достаточно вспомнить ряд статей, опубликованных недавно в периодической печати, чтобы понять: без установления четких правовых норм, без доведенного до максимума права обвиняемого на адвокатуру, без жесткого повседневного контроля народа за деятельностью правоохранительных органов невозможно раскрепощение психологии людей. Именно с этой точки зрения являются не только вполне правомерными, но просто необходимыми публикации, касающиеся террора периода культа Сталина. Нужно привить людям отвращение к самому понятию "террор" как к чему-то порожденному извращенной психикой. С другой стороны, только грамотный исторический анализ, причем не только в специальной исторической, но и в научно-популярной литературе соответствующего профиля, должен объяснить роль террора в период социальных революций и гражданских войн, показав, что как только террор из крайнего, вынужденного оружия пролетариата превращается в средство охраны вождей и побудительную причину всенародной любви к ним, он сразу становится контрреволюционным действием.

Отношение к террору в период культа Сталина, оправдание этих методов базировалось также на одной особенности, ярко проявлявшейся на протяжении всей истории русского государства. Любая война, которая, например, в средние века велась в Европе, чаще всего захватывала ограниченные контингенты населения: регулярную армию и государственных руководителей (включая и местные власти). Для населения той или иной западноевропейской страны война была бедствием лишь в той степени, в какой она требовала рекрутов, или в связи с тем, что конкретные сражения развертывались на конкретных территориях, где поля вытаптывались воюющими, а крестьянский скарб или дома горожан разграблялись проходящими через эту территорию армиями. Для русского же народа любая война была национальной борьбой против чужеземного ига, направленного на политическое уничтожение страны и физическое уничтожение ее населения как такового, начиная от татаро-монгольского нашествия и кончая Великой Отечественной войной. Историк Ф. Ф. Нестеров, развивший эту мысль в своей книге "Связь времен", пишет: «Русский патриотизм отличался от всякого иного своей беспредельной и безусловной, то есть не требующей ничего взамен, верностью государству. Если в Киевской Руси, как и в Западной Европе, в трудный час призывали ратников встать грудью на защиту своего домашнего очага, жен и детей своих, то Минин, напротив, предлагает "дворы продавать, жен и детей закладывать", чтоб только "помочь Московскому государству"» .
Наверное, в силу этой особенности, видеть в руководителе государства защитников от уничтожения позволило сложиться легендам об Иване Грозном, который, хотя и был суров, но и татар окончательно разгромил и от ливонцев оборонял.

В известной степени этот тезис срабатывал и в 20 —30-е годы нашего столетия. В памяти народа еще были свежи события братоубийственной гражданской войны и интервенции. Страна находилась в политической и экономической изоляции, по ее адресу раздавались весьма недвусмысленные угрозы, подкрепляемые периодическими провокациями, убийствами советских полпредов, разного рода ультиматумами. И это постоянное ощущение того, что ты находишься буквально в огненном кольце, причем не только ты, но и вся страна в целом (а у человека, пробужденного революцией к новой жизни, чувство патриотизма и отождествления себя с государством, естественно, было развито чрезвычайно сильно), заставляло народ сплачиваться вокруг тех, кто мог его оградить, мог создать эффективные механизмы защиты: происходило небывалое сплочение вокруг правительства. Центрального Комитета партии, а в силу ряда особенностей и вокруг появившегося лидера. В. И. Ленин был, и это не является преувеличением, вождем и объектом поклонения, близкого к религиозному. После смерти В. И.Ленина говорилось о том, что его может заменить только партия в целом: именно на этом тезисе был основан знаменитый Ленинский призыв в партию. Первое время многими политическими деятелями страны того периода многократно повторялась мысль о том, что В. И. Ленина может заменить только коллегиальное руководство. Обратимся к словам Сталина в его заключительном слове на XIV съезде ВКП (б):

"Если кто-либо из нас будет зарываться, нас будут призывать к порядку — это необходимо, это нужно. Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича, глупо об этом говорить.
Коллегиальная работа, коллегиальное руководство, единство в партии, единство в органах ЦК при условии подчинения меньшинства большинству — вот что нам нужно теперь".

Но постепенно в силу обстоятельств партийное руководство в значительной степени начало ассоциироваться с личностью Сталина, и именно на этой личности стало концентрироваться внимание народа как на защитнике, как на вожде, который единственный способен быть "надежей и опорой" страны в исключительно трудный период.
Сочетание этого фактора с отождествлением себя с личностью вождя хотя бы в какой-то части обусловливали не только создание культа Сталина как такового, но и оправдывали все его действия, что усиливалось возникновением коллективной ответственности за содеянное.

Это проявлялось на всех уровнях. Сначала под приговором М. Н. Тухачевскому и И. Э. Якиру поставил свою подпись В. К. Блюхер, а на следующем витке новые подписи были уже под приговором самому В. К. Блюхеру. Этот принцип действовал и в том случае, когда на самых различных собраниях одобрялись приговоры "врагам народа": каждый из тех, кто поднимал руку, утверждая эти приговоры, становился сопричастным к преступлению. И это ломало психику людей, заставляя их потом считать, что все, что ни делалось, делалось правильно, причем с течением времени эта убежденность из чисто конъюнктурной становилась для каждого человека истиной — его собственным мнением. Мне довелось быть знакомым с рядом крупных ученых, которые, поддавшись обстоятельствам, в конце сороковых годов громили генетиков. Прошли десятилетия, канул в прошлое Распутин советской биологии — "народный академик" Лысенко, а эти ученые продолжали скептически относиться к достижениям генетики, поскольку в их сознании четко зафиксировались постулаты, к которым их склонили в свое время даже против их воли. И мало у кого хватило сил признать, что они совершили в прошлом моральное преступление. А обелить себя хотя бы в своем собственном мнении они могли только тогда, когда продолжали считать свои прошлые действия правомерными. Эта коллективная ответственность давала новый толчок формированию психологии, принимающей культ личности как нечто естественное и единственно возможное. Наверное, даже самый испорченный человек подсуден собственной совести и, естественно, ищет самооправдания. А последнее могло появиться лишь в том случае, если можно было убедить себя в правильности содеянного, и не только убедить, но и {что самое страшное) воспитывать в этой убежденности своих детей. Вот один из механизмов передачи психологии культа личности молодому поколению и причина апологетики Сталина, с которой мы сталкиваемся сейчас у людей, которые и родились-то позже XX съезда, которые о Сталине могут судить только с чужих слов и тем не менее готовы всеми силами и средствами доказывать его правоту.

Извращения общественной психологии, которые уже были разобраны, закреплялись и своеобразным пропагандистским механизмом, основанном на раздвоении человеческого сознания и последующей спекуляции на таком раздвоении.
Механика этого процесса интересным образом прослежена в романе Джорджа Уорруэла "1984". Об этом раздвоении действительности, существовавшем в сознании наших людей в 30-х годах, очень точно сказал и Е. Евтушенко в одной из глав поэмы "Братская ГЭС":

...Не мог понять, что делается — словно
две разных жизни были у страны.
В одной — я строил ГЭС под вой шакалов,
В одной — Магнитка, Метрострой и Чкалов,
"Вставай, вставай, кудрявая...", и вихрь
аплодисментов там, в кремлевском зале...
В другой — рыданья: "Папу ночью взяли..."
И звезды на пол с маршалов моих.

В условиях этой двойственности особую роль приобретала пропаганда, превращавшая ирреальность и несправедливость всего происходящего в само собой разумеющееся и правильное. Почва для этого в тот момент существовала: подавляющая часть населения громадной страны была воспитана на революционных идеалах и безоглядной вере в то, что руководящее ядро партии и страны делает все для того, чтобы как можно скорее достичь светлого будущего, поднять обороноспособность, распространить идеи социализма на весь мир. Эта уверенность мобилизовывала людей на свершение казалось бы недостижимого, порождала трудовой энтузиазм, равного которому не знала история, заставляла закрывать глаза на, как считали, временные трудности, вернее — сознательно мириться с ними.

И вот на фоне общенационального героического подъема на страну накатывается какой-то невероятный смерч. Сотни тысяч людей оказываются "врагами народа", причем среди них те, кто совершал революцию, кто шел вместе с Лениным. Судя по газетным сообщениям, этот гигантский заговор пронизывал все слои общества. Понять это чудовищное перерождение огромного слоя партийных и государственных руководителей, понять возможность наличия врагов и шпионов в любой семье, на любом производстве было возможно только при условии абсолютной веры в правильность того, что сообщает пропаганда, другими словами, при условии принятия этого искаженного мира за реальный. И в этом случае все становилось на свои места: да, международная обстановка, временные трудности построения социализма в СССР, личные отрицательные качества ряда людей привели к их перерождению, сделали их шпионами и диверсантами, а значит, во имя счастья страны в целом, их надо уничтожить. Если принять, что значительная часть крестьянства — это кулаки, готовые сжечь хлеб, но не дать его трудящимся, значит надо их раскулачивать, расстреливать и т. д. Стоило лишь изменить точку отсчета, чтобы полностью уверовать в реальность этой ирреальности. Иначе быть не могло, поскольку каждый видел наши действительные успехи, видел, как за кратчайший срок трудящиеся нашей страны получили возможность строить новую жизнь, а значит, те, кто руководил страной, не могли столь чудовищно ошибаться.

Формированию таких представлений безусловно способствовали тогдашние методы пропаганды — упрощенной до предела, но бьющей в одну точку и закрепляющей в сознании людей реальность ирреального.
Как такая пропаганда может калечить разум даже весьма неглупых людей, мне довелось убедиться в гораздо более поздние годы, может быть, на менее ярких примерах, но тем не менее наводящих на глубокие размышления.

Однажды в конце 70-х годов я присутствовал на очередном собрании партийного актива Москвы, где с докладом выступал тогдашний первый секретарь МГК КПСС В. В. Гришин.
Надо сказать, что подавляющее большинство докладов, которые делались на подобных собраниях в годы застоя, отличалось крайне малой информативностью, обилием общих, ничего не значащих фраз, нудным, монотонным чтением вне зависимости от личности докладчика. Но В. В. Гришин занимал, на мой взгляд, в этом отношении особое место: его доклады были совершенно бесполезны для слушателей, поскольку не содержали ни одного бита информации сверх того, что было в передовицах центральных газет.
По окончании этого собрания я встретил одного своего старого знакомого, работавшего в то время заведующим отделом агитации и пропаганды одного из районных комитетов партии Москвы. Это был весьма неглупый человек, с которым, в общем-то, можно было обсуждать достаточно сложные проблемы текущей партийной работы. Учитывая наши довольно близкие отношения, я в весьма конкретных выражениях высказал свое отношение к заслушанному докладу и к бездарной потере времени. Но в ответ от своего собеседника я услышал: "А я получил большой идеологический заряд!" Взглянув в его глаза, я убедился, что он верует в то, что говорит.

К сожалению, эта слепая вера во все, исходящее от высоких руководящих органов, как в истину в последней инстанции, не подлежащей никакой критике, имеет место и сейчас, не давая возможности людям хоть с какой-то долей аналитического отношения подойти к некоторым незыблемым, с их точки зрения, постулатам.

В № 18 (25 370) газеты Правда от 18 января 1988 г. в разделе "Дискуссионная трибуна читателей" под заголовком "Чтобы веру не терять" опубликовано письмо жительницы г. Минска О. Вечер, в котором она, в частности, пишет:

"Наше поколение (мне 30 лет), как и много других поколений, выросло при социализме и без веры в бога. Нашим богом, если можно так сказать, был социализм, его идеалы. Все родительское, школьное и общественное воспитание сводилось к вере в эти идеалы. В принципе я со всем согласна — и с писателями (их письмо "Легко ли быть молодым", 10.11.87), и с архиепископом. Согласна в том, что нельзя нам плыть по течению и сводить воспитание к потаканиям вкусам молодежи. Но мне кажется, авторы этих выступлений недоговаривают. Самое-то главное — идея социализма, которой мы живем 70 лет и которая давала и дает нам цель жизни, в результате политики гласности и безудержной критики со всех сторон в чем-то себя дискредитировала.
За всех не говорю, но во мне лично вера поколебалась. Это у меня-то, которая глотку могла перегрызть любому, кто чернил наш социалистический строй и хвалил капиталистический. А что говорить о молодых, неокрепших душах, если на них обрушивается огромный поток негативной информации. Вспоминаю пьесу М. Шатрова "Так победим!". Мой девятилетний сын, увидев на экране телевизора известного актера в роли В.И.Ленина, обескураженно произнес: "Разве Ленин такой? Смотри, он же ласковый, добрый." И показал мне марку с улыбающимся Ильичем".

Весьма примечательное письмо. Автор не пытается понять, что же происходило у нас в не очень далекое время. Она убита крушением идеалов, а точнее, тем, что появилось что-то, что может уничтожить ирреальность в сознании. А ведь автору письма тридцать лет. Она родилась уже после знаменитой "оттепели" конца 50-х годов. Но, по-видимому, идеологическое воспитание в духе сталинизма привело к тому, что ее сознание не приемлет возможности не отказа, а просто критического осмысления казавшихся ранее незыблемыми догм.

Но если даже сейчас, когда гласность, опубликование ранее запретных фактов и литературных произведений, прояснение некоторых (к сожалению, далеко не всех) "белых пятен" в истории нашей страны начинают раскрепощать умы, слышен стон по потере возможности ирреального существования, что же говорить о 30-х годах, когда героика самой жизни была той основой, на которой формировалось восприятие происходящего. И урок, который может быть из этого извлечен, сводится к тому, что всеми средствами необходимо формировать в сознании людей аналитическое и критическое осмысление всего происходящего. Иначе вновь сформируется вера типа религиозной в те или иные идеалы, причем вера, основанная не на истинах, а на догматах. А отсюда один шаг до подмены труда и свершений народа делами отдельной личности.
Нужно сказать, что немарксистское толкование истории играет в этом отношении далеко не последнюю роль.

Не Сталин выиграл Великую Отечественную войну, а советский солдат и советский труженик тыла, советские полководцы — выиграли вопреки ошибкам Сталина. Мы в силу ряда объективных обстоятельств, в первую очередь вследствие необходимости безоглядного сплочения в тех условиях, в которых существовало молодое Советское государство, сначала привыкли отождествлять себя с вождем, а затем и отдавать вождю то, что мы сделали сами. А это в свою очередь неизбежно вело к искажению восприятия происходящего и к смещению оценок конкретных исторических ситуаций. Сформировавшаяся вера в непогрешимость вождя заставила в конечном итоге воспринимать все, от вождя исходящее, как единственно верное. А это приводило к формированию совершенно уродливых представлений о личности советского человека, причем через некоторое время эти уродливые представления воспринимались уже как санкционированные официальной пропагандой правила.

Ирреальность происходившего в 30-е годы, наслоившись на истинно героический фон общенародного труда и энтузиазма, произвела в сознании людей глубокий болезненный сдвиг, проникший и в последующие поколения и не преодоленный и по сию пору.

Сформировавшийся на определенном социально-психологическом фоне культ Сталина по принципу обратной связи начал вызывать дальнейшее углубление деформации сознания, причем последняя качественно дифференцировалась у различных групп населения.

Прежде всего надо коснуться обывателя. Это слово употребляется здесь отнюдь не в "ругательном" смысле, а для характеристики достаточно широкой группы людей с невысоким уровнем образования и культуры, которые были лишены способности к критическому анализу (или, во всяком случае, не стремились эту способность проявлять), принимали на веру любую информацию и были убеждены в непогрешимости установленных в стране порядков, поскольку последние гарантировали им необходимый минимум материальных благ и уверенность в завтрашнем дне, вернее, надежду на то, что такая уверенность будет возрастать день ото дня. Другими словами, речь идет о том же "маргинальном слое", но уже в определенной степени "устоявшемся" и по этой причине не только не желающем никаких перемен, но даже не пытающемся о них думать. Характерной особенностью этой группы являлась полная, беспредельная вера в правильность установок, исходящих от руководства, и стремление предельно аккуратно эти установки выполнять. Думается, что в годы Великой Отечественной войны именно этот слой питал небольшую, но все же существовавшую прослойку коллаборационистов. Речь идет не о тех военных преступниках, которые активно сотрудничали с фашистами. Нет, просто эти благопорядочные обыватели, для которых в силу их психологии любая власть являлась ниспосланной сверху, шли в полицаи, чиновники различных управ или просто добросовестно трудились на фабриках и заводах, пущенных завоевателями в работу. К сожалению, в открытой печати не было представлено точной социальной характеристики этой группы населения, но даже те сведения, которые можно почерпнуть из мемуаров участников Сопротивления, дают возможность судить о том, что далеко не все эти приспособленцы происходили из семей "бывших" или же были поражены националистическим недугом. Просто рабская психология, сформировавшаяся в годы культа, никуда не могла исчезнуть и продолжала по нарастающей калечить души людей и определять их поведение. Те же представители этого слоя, которые в силу обстоятельств не попадали в экстремальные условия, продолжали добросовестно трудиться, столь же добросовестно воевали, а в послевоенные годы восстанавливали разрушенное хозяйство. Но именно они пополняли собой ряды тех следователей, охранников и прочих исполнителей, которые даже не задумывались о том, что они вместе со своими руководителями нарушают социалистическую законность, попирают права человека и т. д. Сформировалось своеобразное "болото", представители которого в обычных условиях шли туда, куда ему приказывали, вне зависимости от того, кто приказывал.

Из этого же слоя вышла и другая группа, которая в силу отменно развитого инстинкта приспособленчества начала выводить культ на новый виток. О таких людях еще более ста лет тому назад очень точно сказал М. Е. Салтыков-Щедрин; "Под "бонапартистом" я разумею вообще всякого, кто смешивает выражение "отечество" с выражением "ваше превосходительство" и даже отдает предпочтение последнему перед первым. Таких людей во всех странах множество, а у нас до того довольно, что хоть лопатами огребай". Этот слой оказался очень живучим, по-видимому, вследствие закономерностей естественного отбора, так как его поведение обеспечивало ему выживание при любом режиме. Пройдя нетронутым через время XX и XXII партийных съездов, этот слой пышным цветом расцвел в годы застоя, в частности (этот пример наиболее ярок) именно ему мы обязаны публичными обсуждениями небезызвестной тетралогии мемуаров наряду с партийными документами.

В силу этих же особенностей данный слой представлял наиболее серьезное препятствие в борьбе с культом Сталина и представляет, пожалуй, наибольшую опасность и сейчас, в период перестройки.
Культ личности нанес непоправимый урон нашей науке в первую очередь тем, что он деформировал психологию ученых, сместил для них понятие нравственности.

В относительно небольшой статье, к сожалению, невозможно сколь-нибудь подробно остановиться на этом вопросе, заслуживающем самостоятельного исследования. Но достаточно обратиться к стенограммам сессии ВАСХНИЛ 1948 г. и объединенной ("Павловской") сессии АН и АМН СССР 1950 г. (а обе эти книги в свое время были выпущены достаточно большими тиражами), чтобы понять, какой гигантский вред нанес культ Сталина нашей науке именно через моральный фактор. Не нужно обращать внимания на выступления таких проходимцев от науки, как Митин или Презент, надо прежде всего прочитать выступления тех, кто своими трудами до того (а многие и после того} оставили в науке заметный след. Эти люди, пойдя на моральные компромиссы, сохранили свои рабочие места, но потеряли учеников. Из лабораторий научных коллаборационистов не вышел ни один сколь-нибудь талантливый ученый. И это не случайно: спрос рождал предложение — и в лаборатории к научным коллаборационистам шли те, кто был уже заранее готов к такой роли.
И здесь надо учитывать следующее: отступничество ученого проявляет какую-то замаскированную негативную черту его характера, но не стирает ни накопленных знаний, ни его способности мыслить. А вот готовность к отступничеству изначально свойственна людям посредственным. Но докторские степени и профессорские звания эта категория людей получала, поскольку и то и другое далеко не всегда является свидетельством выдающегося таланта. Полученные в достаточно молодом возрасте соответствующие дипломы — это лишь визитная карточка, в которой, к сожалению, зачастую может блестеть лишь глянцевый картон, на коем она напечатана.
Так случилось, что в научную жизнь вошла большая плеяда таких людей, которые потом в силу занятия с возрастом тех или иных руководящих научных постов, искусственно создавая вокруг себя вакуум, не допуская новую (новую и в психологическом отношении тоже) генерацию исследователей к этим постам, заняли в отдельных областях науки (прямо не связанных с вопросами обороны, где оценки иные, о чем свидетельствует, например, полностью независимое поведение И. В. Курчатова даже в самые тяжелые годы) господствующее положение и превратились в тормоз развития ряда научных областей. Сейчас, когда сама жизнь требует иного отношения к развитию всех сфер научной деятельности, эта группа уходящих по возрасту (но, к сожалению, еще не ушедших) деятелей науки пользуется сформировавшимися за десятилетия околонаучными связями, прибегая к методам интриг и сколачивания научных "кланов" (или, хуже того, "мафий"), пытается всеми силами не дать прорваться в замкнутый круг лицам, являющимся носителями совершенно иной морали. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на известные публикации об академических делах в периодической печати.

О психологической деформации, вызванной культом у творческой интеллигенции — писателей, художников, деятелей киноискусства, — сказано достаточно много, да, кроме того их произведения на виду у всех, и нет необходимости на этом останавливаться подробнее. Хочу подчеркнуть только ту мысль, что пропаганда ирреальных представлений, захватившая нашу литературу и искусство, в значительной степени определяла нарастание дальнейшей деформации социальной психологии.

Отдельно надо сказать о том, какой ущерб нанес культ сознанию молодежи.

Не говоря уже о том, что сама обстановка воспитывала резко отрицательные моральные качества: приспособленчество, бездумное поклонение авторитетам, жестокость и т. д., были и более страшные воздействия. Практика осуждения на собраниях "врагов народа" привела к тому, что дети были вынуждены публично отрекаться от своих родителей, а если они этого не делали, то их сверстники заставляли их это делать. Большего извращения принципов, заложенных в личности как социальной, так и биологической эволюцией, трудно придумать. Но, пожалуй, более существенным вследствие широты охвата было другое. Несколько поколений молодежи воспитывалось на почти религиозной вере в Сталина, и 1956 г. стал для многих из них подлинной трагедией, поскольку именно в юности крушение идеалов переносится наиболее тяжело. Правда, молодежь в силу высокой подвижности нервных процессов и перестраивается легче, и поэтому подавляющее большинство молодых людей тяжело, но с честью выдержало это испытание. Однако последовавший в 60-е годы отход от принципов, провозглашенных XX и съездами КПСС, определенная "реабилитация" Сталина, сгустившиеся над страной идеологические тучи — все это вызвало уже у очень многих молодых людей полное безверие, окончательное крушение идеалов и навсегда бросило их в трясину коррупции, приспособленчества и бюрократизации общества. В этом огромной силы урок нам всем и предупреждение, что новый "откат" с завоеванных позиций обернется уже гибелью.

Все эти изменения социальной психологии вкупе, наряду с определенными экономическими и политическими закономерностями развития общества, способствовали рождению, становлению и прорастанию во все слои общества мощного партийно-государственного бюрократического аппарата, составляющего в настоящее время главное препятствие на пути перестройки. Здесь нельзя применить слово "класс", поскольку в основе марксистского определения классов лежит их отношение к орудиям и средствам производства, но говорить о наличии определенной большой социальной прослойки в нашем обществе — можно. При этом следует учитывать, что присвоившая себе право на административное управление населением, право на получение определенных материальных благ, эта прослойка добровольно эти права не отдаст и будет за них бороться, как те самые свергнутые эксплуататорские классы, сопротивление которых удесятеряется их свержением.
Таким образом, практика культа Сталина привела к формированию нового уровня социальной психологии общества, который во многом определил и дальнейшее развитие страны.

Но были и другие люди, чьи моральные установки, несмотря на все, остались такими, какими они должны быть у "послеоктябрьских" людей. Об этом говорят в первую очередь примеры небывалого героизма во время Великой Отечественной войны, совершенно потрясающие письма академика П. Л. Капицы на имя Сталина, Молотова, Берии относительно арестованного Л. Д. Ландау, факты из биографии А. А. Кузнецова, который, как это ясно следует из материалов о нем, опубликованных в «Комсомольской правде» (от 15.01.88), не просто отдавал все силы делу, которому служил, но и оказывал сопротивление дальнейшему развитию идеологии культа Сталина (самоубийственно, но-факт!). После погрома в биологии, учиненного Лысенко, Лепешинской, Бошьяном и иже с ними, когда подавляющее большинство биологов поступило по примеру "храбрецов", подведомственных одному щедринскому градоначальнику: "А что, если это так именно и надо, чтобы в Глупове был именно такой, а не иной градоначальник? Соображения эти показались до того резонными, что храбрецы не только отреклись от своих предложений, но тут же начали попрекать друг друга в смутьянстве и подстрекательстве", нашлись ученые (и не единицы), которые сумели сохранить полученные результаты, разработанные методики, накопленные реактивы и в полном смысле в нелегальных условиях продолжали исследования, сумев сберечь ту основу, с которой наша биология в конце 50-х — начале 60-х годов стартовала вторично.

И еще один пример, носящий уже личный характер. Однажды, будучи учеником шестого класса (1948 г.), я учил наизусть стихотворение, в котором были следующие строки:

Мы отвагой горя, проплываем моря.
Нас враги победить не сумеют.
Над советской землей свет не сменится мглой:
Солнце — Сталин нам светит и греет!

Не помню сейчас автора этого стихотворения, да это и не принципиально. Важно другое. Когда я вслух прочитал эту строфу, то мой отец, обращаясь ко мне, сказал: "Запомни, человек не может быть солнцем". И после этого он всерьез взялся за мое политическое воспитание, результатом которого, в частности, было то, что уже в восьмом классе я прочитал бережно хранившийся у отца экземпляр ленинского "Письма к съезду" (в машинописном виде, разумеется) и был тогда уже твердо убежден, что ни Н. И. Бухарин, ни Г. С. Зиновьев, ни Л. Б. Каменев и другие врагами народа никогда не были. Вследствие этого для меня 1956 г. и XX съезд не были причиной духовного надлома, но наоборот — началом торжества справедливости.

Мой отец многим рисковал, поскольку у двенадцатилетнего школьника язык не всегда подчинялся разуму, и эти уроки политграмоты случайно могли стать всеобщим достоянием, последствия чего отец мог весьма точно рассчитать. Но он пошел на такой риск, полагая, что он стоит возможного воспитательного эффекта, и я глубоко благодарен отцу за это. Не думаю, что мой отец был единственным, кто поступал подобным образом.

Все приведенные выше примеры дают основание прийти к двум выводам. Во-первых, изменения социальной психологии советского общества, вызванные культом Сталина, не поразили общество в целом, не смогли выкорчевать в людях того, что было заложено Октябрем.
Во-вторых, по-видимому, существует определенная закономерность сохранения мыслящего слоя общества даже в самые черные периоды истории человечества.

В животном и растительном мире мы можем наблюдать схожие ситуации, когда в условиях, грозящих той или иной популяции вырождением или гибелью вследствие неблагоприятных условий существования, эта популяция даже ценой почти поголовной гибели сохраняет тех, кто может в дальнейшем обеспечить новое развитие этой популяции. Наверное, иначе жизнь и по сей день оставалась бы лишь экспериментом, поставленным природой и находящимся под постоянной угрозой прекращения.
Наличие такого механизма свидетельствует о высокой жизнеспособности популяции.
То же произошло и в годы культа. Несмотря на планомерное подавление инициативы всех и каждого, несмотря на стремление все глубже и глубже ввергать население в мир ирреальной пропаганды, несмотря на физическое уничтожение лучших представителей общества в самых различных его сферах, не только сохранялась интеллектуальная элита, но общество в целом имело тенденцию к выздоровлению при благоприятных условиях, свидетельством чего является тот факт, что первый период очищения наступил всего через три года после смерти Сталина.

Еще раз хочу подчеркнуть, что эти свежие очищающие силы зрели в нашем обществе и в застойные годы, именно эти силы и начали процесс перестройки, в их наличии определенная (и весьма значительная) гарантия того, что перестройка будет продолжаться, хотя на ее пути есть еще немало трудностей, преодоление которых возможно только при четких и однозначных делах, определяющих ее необратимость, поскольку еще есть силы противодействия, уходящие корнями в прошлое.

В течение последнего времени, по мере все более и более широкого и гласного обсуждения вопросов нашей истории, четко выявляется тенденция отнюдь не незначительной части людей активно противодействовать этому процессу, стремиться если и не обелить темные страницы нашего прошлого, то, во всяком случае, постараться их забыть. Налицо попытки своеобразной апологетики Сталина, в чем можно убедиться по целому ряду писем, которые публикуются на страницах нашей периодической печати.

Этот социальный феномен заслуживает подробного анализа, поскольку наличие такого слоя не позволяет считать, что на настоящий момент перестройка стала необратимой. Пока существует слой людей, стремящихся в той или иной степени оправдать (а значит, при возможности и воскресить) методы эпохи культа Сталина, существует и опасность отхода от кардинальных принципов перестройки. Но для того чтобы наметить пути предотвращения этого отхода, следует прежде всего разобраться в том, какие причины заставляют выискивать что-то положительное в этом уродливом явлении.

Чисто условно можно выделить пять категорий апологетов культа Сталина.

Первая группа — это молодежь, которая о временах культа может знать либо по литературным (историческим) источникам, либо вследствие определенного воспитания в семье. Что касается литературных источников, то даже в годы застоя, хотя и наблюдался определенный возврат к возвеличиванию Сталина, все же это делалось с весьма серьезными оговорками, касавшимися в основном нарушений социалистической законности. Поэтому у молодежи поддержка идей Сталина является скорее результатом воспитания в соответствующих семьях, старшее поколение которых в силу рассмотренных выше причин является убежденным сторонником сталинских методов. Противопоставить такому воспитанию можно правду и одну только правду, причем не только в литературных произведениях, которые всегда можно обвинить в недостаточной документальности, авторских домыслах и эмоциях, а в исторических исследованиях, должных стать предметом рассмотрения и в специальных изданиях, доступной самому широкому читателю популярной литературе.

Ко второй группе следует отнести сравнительно небольшое (в силу чисто возрастного фактора) количество людей, являвшихся участниками тех событий и бывших проводниками идей культа личности и его методов. По вполне понятным причинам надежды на то, что они "прозреют", весьма слабы.

Третья группа в психологическом отношении является наиболее сложной. К ней можно отнести, во-первых, представителей того самого "маргинального" слоя, повязанных коллективной ответственностью за содеянное или хотя бы бывших пассивными свидетелями происходившего. Когда человек на склоне лет оценивает свой жизненный путь, он неизбежно связывает свою биографию с историей общества своего времени. И поскольку те годы в значительной степени ассоциируются с именем Сталина, у многих людей возникает боязнь, что крушение их тогдашнего кумира сделает и их самих, как андерсеновского короля, голыми. Во-вторых, к этой группе принадлежат люди, фанатично преданные революционным идеалам, для которых все, связанное с Советской властью, может рассматриваться только в положительном аспекте. Даже несмотря на то, что они сами или их близкие пострадали в годы культа, они сохранили, несмотря ни на что, светлую веру в идеалы социализма. Перед такими людьми остается только преклоняться, хотя, конечно, любой вид фанатизма, даже продиктованного самыми лучшими побуждениями, не является предметом подражания.

Четвертая группа апологетов Сталина порождена годами застоя и теми негативными явлениями, которые накопились в этот период. Результатом этого явилась своеобразная ностальгия по "сильной личности". Определяющий тезис этой группы людей: да, при Сталине были нарушения законности и много другого негативного, но при Сталине не было воровства, была железная дисциплина, мы выиграли войну, общество, в том числе и его экономика, развивалось.

В таких утверждениях заложено сразу несколько ошибок.
Во-первых, многое в нашей истории было достигнуто не благодаря Сталину, а вопреки ему. Достаточно вспомнить первый период Великой Отечественной войны, который был во многом определен грубейшими политическими и военно-организационными промахами Сталина, а также репрессиями в Советской Армии.
Во-вторых, страна действительно развивалась, но общий уровень мировой экономики позволял в тот период добиваться определенных успехов волюнтаристскими методами руководства.
В-третьих, высокий уровень дисциплины, меньший размах коррумпированности, воровства и бесхозяйственности был обусловлен не только жесточайшими, поистине драконовскими, методами принуждения, но в первую очередь морально-политическим революционным подъемом общества. Когда были выбиты лучшие из лучших и сместилась мораль целого слоя, и наступил период коррупции.
И, наконец, цена, заплаченная за экономическое развитие страны, была непомерной. Извращения в претворении в жизнь ленинского кооперативного плана в сельском хозяйстве и подъем промышленности за счет введения военного коммунизма в деревне, голод начала 30-х годов, инспирированный сверху и унесший миллионы человеческих жизней, — все это было сверхдорогой платой за успехи в индустриализации.

И, наконец, последнюю, пятую группу составляют противники гласности и демократизации. На мой взгляд, это самая опасная группа, прежде всего в силу своей большой численности, поскольку она включает тот самый непомерно разросшийся бюрократический аппарат, который за многие десятилетия привык к чисто бумажной работе, директивным методам руководства, который получил определенные дополнительные материальные блага (прямые или косвенные) и который, конечно, без самой ожесточенной борьбы свои позиции не сдаст. Методы тер-Рора, применявшиеся в годы культа Сталина, оставили неизгладимый след в психологии этого слоя: идеологическое, политическое и физическое ограничение или даже уничтожение противников их благополучия может толкнуть этот слой на возрождение в той или иной форме сталинских методов управления. А поскольку они до сих пор держат в руках немаловажные рычаги власти, их сопротивление перестройке является весьма реальным и опасным.

И, наконец, последнее, на чем необходимо остановиться, исходя из того, что было изложено выше, — это вопрос о том, что необходимо сделать, чтобы перестройка стала необратимой, чтобы были исключены возможности повторения нашей трагедии. К сожалению, период "оттепели" 50-х годов таких гарантий не дал, результатом чего явился период застоя, который нанес нашему обществу моральный, а экономике — материальный урон не меньший, чем культ Сталина, хотя в застойные годы и не было массовых репрессий и столь непристойного идеологического шабаша, как в том периоде, которому посвящена настоящая статья.
Не являясь ни политиком, ни историком, осмелюсь высказать некоторые соображения, которые вытекают просто из личного жизненного опыта, опыта работы в выборных комсомольских и партийных органах и из анализа конкретного исторического материала.

Одной из важных гарантий предотвращения возможности любого культа является глубокая демократизация. И необходимым ее условием внесение в соответствующие уставы и законы обязательного правила: любые выборы должны производиться из большего количества кандидатур, чем должно быть избрано.
Есть ярчайший исторический пример, свидетельствующий о том, к каким последствиям привело отсутствие этого правила. Имеются свидетельства, что на XVII съезде ВКП (б) при выборах руководящих партийных органов Сталин получил "против" около трехсот голосов и был последним по списку. Если бы в состав ЦК партии избиралось бы количество членов хотя бы на одного меньше, чем было выдвинуто кандидатур, Сталин бы в состав ЦК не прошел, а следовательно, не было бы "ежовщины", в том числе и разгрома военных кадров, что, несомненно, сказалось бы и на ходе войны с фашистской Германией. Отсутствие, казалось бы, чисто организационного пункта обернулось величайшей трагедией.

В связи с этим стоит и классическое указание В. И. Ленина о необходимости периодической сменяемости всех чиновников. Если срок пребывания в должности конечен и после этого хотя бы на короткий период руководитель лишается какой-либо власти, он при всех других условиях становится .подсудным любому суду — от морального до уголовного. И в этом гарантия недопущения этим руководителем деяний, идущих вразрез с интересами общества в тот период, когда он находился у власти. Одновременно должна быть ликвидирована любая элитарность руководящих работников всех уровней: их отличие от любого другого трудящегося может заключаться только в размере заработной платы согласно выполняемой им работе. Иных преимуществ быть не должно.

Если коснуться сферы не организационной, а идеологической и экономической, то хотелось бы остановиться на некоторых частных, но важных моментах.

В настоящее время ни одно государство не может развиваться и вообще быть в достаточной степени самостоятельным без повседневного стремительного развития науки, в которую идеология имеет право вмешиваться только в той степени, в которой такое вмешательство способствует добровольному приобретению учеными философских и общественно-политических взглядов, необходимых им для перспективного определения дальнейших путей научно-технического прогресса. И ни на йоту более того. Сессии ВАСХНИЛ и "Павловская" должны стать только печальной историей.
Подъем общей культуры народа также значительная гарантия успехов перестройки. Высокий культурный уровень, естественно, не защита от какого-либо переворота, произведенного сверху и опирающегося на армейский или полицейский аппарат. Но он — гарантия от восприятия и тем более формирования идеологии культа личности.

Как частность этой высокой культуры — изучение своей собственной истории без "приливов" и "отливов" в зависимости от господствующей в обществе идеологической доктрины. История, как и материя, — это объективная реальность. История уже состоялась! Если мы этого не поймем, то с горечью будем рассматривать статьи, подобные тем, которые написаны с интервалом в 17 лет и в одной из которых говорится об "этом австрийском монахе Менделе", а в другой — "о великом сыне чехословацкого народа Грегоре Менделе".

Иного не дано
Москва, «Прогресс», 1988 г.