В Гамбурге, в мастерской, где я работал, я подружился с несколькими товарищами по работе, которым приходилось уже работать в Швейцарии, Париже и Лондоне. Там они познакомились с коммунистическими идеями...
В Гамбурге существовало в те времена Просветительное рабочее общество, являвшееся сборным пунктом всех передовых рабочих. Они собирались там каждый вечер, чтобы почитать газету, поспорить, изучать иностранные языки. Разложенные там на столах газеты в большинстве случаев были оппозиционного направления; споры вращались главным образом вокруг коммунистических вопросов, а песни, которые распевала певческая секция, были песнями свободы.
Гамбургское Просветительное рабочее общество было тогда средоточием революционной мысли — правда, в духе середины сороковых годов, что означало стремление к единству и свободе Германии, к республике и братству народов, к свободомыслию, к раннему христианству, к коммунизму — словом, все идеи перепутывались там и сливались в весьма неясные и неопределенные идеалы...
Человеком, которому принадлежит будущее, в Просветительном рабочем обществе считали Вильгельма Вейтлинга. В нашем кругу он был кумиром.
В Просветительное рабочее общество товарищи ввели меня в ноябре 1846 года; вскоре я был принят в число его членов. Я стал усердно посещать собрания и диспуты.
Один из товарищей дал мне почитать «Гарантии гармонии и свободы» Вейтлинга. Эту книгу в то время много читали в рабочих кругах. Она переходила из рук в руки, так как лишь немногие имели возможность ее приобрести. Я перечитал ее трижды. Впервые мне в голову пришла мысль, что на свете все могло бы быть иначе...
Тот период, когда споры в гамбургском Просветительном рабочем обществе и книга Вейтлинга «Гарантии» революционизировали мои воззрения и значительно расширили мой кругозор, был решающим для моего политического развития.
Когда 1 апреля 1847 года, вместо того чтобы отправиться в веймарскую казарму, я сел на пароход, который должен был доставить меня в Англию, мне казалось, что я оставляю на континенте свое прошлое, чтобы в Англии начать новую жизнь — жизнь, которую я решил посвятить борьбе за освобождение человечества.
* * *
Мне дали рекомендации в лондонское Просветительное рабочее общество, в котором мне был оказан дружеский прием. Просветительное рабочее общество в Лондоне было основано 7 февраля 1840 года. Его основателями были Карл Шаппер, Генрих Бауэр и Иосиф Молль. Они приехали в Лондон в конце 1839 года, после того как их за участие в бланкистских выступлениях выслали из Франции.
Шаппер был коммунистом больше по чувству, чем по сознанию... Генрих Бауэр был по профессии сапожник. Маленький ростом, он обладал большим остроумием, хитростью и решимостью. Часовщик Иосиф Молль, уроженец Кёльна, среднего роста, крепко сложенный, отличался умом, героизмом и неустрашимостью. Он не знал страха, когда дело шло о том, чтобы служить интересам пролетариата. Когда в 1849 году вспыхнуло баденское восстание, он поспешил на фронт... Вражеская пуля положила конец его героической жизни. В « Neue Rheinische Zeitung . Politisch - Ekonomish Revue » («Новая рейнская газета. Политико-экономическое обозрение») 1850 года Энгельс писал: «Я потерял в нем старого друга, а партия — одного из своих самых неутомимых, бесстрашных и надежных бойцов».
Наряду с этими людьми живейшее участие в собраниях Просветительного рабочего общества принимали маляр Карл Пфендер и портной Георг Эккариус.
Через несколько дней мне удалось найти работу; я начал регулярно посещать Общество и стал его членом. Я был принят и в Союз справедливых, который тогда как раз преобразовался в Союз коммунистов. Влияние Вейтлинга в Лондоне заметно уменьшалось, зато выступили на первый план имена Маркса и Энгельса.
2
До тех пор я их обоих еще не знал. Мне было только известно, что Маркс и Энгельс находились в Брюсселе, где руководили « Deutsche - Brusseler Zeitung » («Немецкой брюссельской газетой»). Я и не подозревал тогда, что эти два человека откроют новую эру в истории социализма.
Через несколько месяцев после моего приезда, то есть летом 1847 года, состоялся первый конгресс Союза коммунистов, на который приехали Энгельс и Вильгельм Вольф. На этом конгрессе, на котором реорганизовали Союз, Маркс не присутствовал. «Все, что в нем (Союзе) еще оставалось из старых мистических названий, сохранившихся от заговорщических времен, было уничтожено», — говорил Энгельс. Союз стал называться Союзом коммунистов.
Летом 1847 года Этьенн Кабе, знаменитый автор «Путешествия в Икарию», выпустил воззвание к французским коммунистам, в котором говорилось: «Так как здесь (во Франции) правительство, духовенство, буржуазия и даже революционные республиканцы преследуют, чернят нас, возводят на нас клевету, так как они пытаются даже прекратить наше существование, чтобы уничтожить нас физически и морально, то дайте нам возможность покинуть Францию, пустите нас в Икарию, чтобы основать там коммунистическую колонию!» Кабе высказывал надежду, что найдется двадцать-тридцать тысяч коммунистов, которые осуществят этот план.
Это воззвание попало и в лондонское Просветительное рабочее общество. Приблизительно в сентябре 1847 года Кабе сам приехал в Лондон, чтобы склонить нас к своей идее. Дискуссия по его плану длилась целую неделю. В результате Союз высказался против каких бы то ни было фантазий. Мы ответили, что Кабе идет по неправильному пути, что мы уважаем личность гражданина Кабе, но боремся против его плана эмиграции. Каждый борец за правду и справедливость должен считать своим долгом оставаться на своем посту, просвещать народ, поднимать упавшее мужество, положить основу новому общественному порядку, чтобы смело противостоять негодяям. Если честные люди, если борцы за лучшее будущее уйдут и очистят невеждам и мошенникам поле битвы, то Европа должна будет погибнуть и погибнет.
Таковы основные мотивы, заставившие нас считать предложение Кабе гибельным и обратиться с призывом к коммунистам всех стран: «Братья, останемся на страже здесь, в старой Европе; будем действовать здесь и бороться, ибо только здесь найдем мы те элементы, которые нужны для создания общественной собственности, и последняя будет создана прежде всего здесь».
Вот наш ответ Кабе... Он показывает, что мыслящие коммунисты, которые в то время уже испытывали на себе решающее влияние Маркса и Энгельса, осуждали всякие утопические попытки. Кабе покинул Лондон.
Вскоре, в конце ноября 1847 года, состоялся второй конгресс Союза коммунистов, на котором присутствовал и Карл Маркс. Он приехал из Брюсселя, а Энгельс из Парижа, чтобы защищать на конгрессе Союза принципы научного коммунизма. Конгресс продолжался десять дней.
В заседаниях принимали участие только делегаты, в числе которых я не состоял. Но мы знали, о чем шла речь, и с величайшим интересом ждали результатов прений. Вскоре мы узнали, что конгресс единогласно высказался за изложенные Марксом и Энгельсом принципы и поручил им выработать манифест. Когда затем, в начале 1848 года, из Брюсселя прибыла рукопись «Коммунистического Манифеста», я также должен был принять скромное участие в опубликовании этого, составившего эпоху документа, — я отнес рукопись в типографию, откуда доставлял оттиски для корректуры Карлу Шапперу.
Тогда я впервые увидел Маркса и Энгельса. Никогда я не забуду впечатления, которое произвели на меня оба эти человека.
Маркс был тогда еще молодым человеком, лет 28—30. Он был среднего роста, широкоплеч, крепко сложен, энергичен, с высоким благородным лбом, густыми иссиня-черными волосами и проницательным взглядом. Рот его уже тогда обладал тем саркастическим выражением, которого так боялись его противники. Маркс был рожден народным вождем. Его речь была краткой, связной, неумолимо логичной; он никогда не говорил лишних слов; каждая фраза — мысль, каждая фраза — необходимое звено в цепи доводов. В Марксе не было ничего от мечтателя. Чем больше я сознавал разницу между коммунизмом вейтлинговского периода и коммунизмом «Коммунистического Манифеста», тем яснее становилось для меня, что Маркс представлял зрелей возраст социалистической мысли.
Фридрих Энгельс, духовный брат Маркса, напоминал скорее германский тип. Стройный, гибкий блондин, со светлыми усами, он больше походил на молодого, энергичного гвардейского лейтенанта, чем на ученого. Энгельс, который всегда подчеркивал значение своего бессмертного друга, сам бесконечно много сделал для создания и распространения научного коммунизма. Энгельс принадлежал к числу тех людей, которых нужно ближе узнать, чтобы уважать и любить их.
* * *
В Просветительном рабочем обществе в Лондоне нас в то время охватило некоторое волнение. Мы твердо верили, что скоро должна «завариться каша», и совершенно не подозревали, какая нужна была еще воспитательная и организационная работа, чтобы сделать пролетариат способным опрокинуть буржуазный мир.
«Коммунистический Манифест» вышел из печати в феврале 1848 года. Мы получили его одновременно с известием о начале февральской революции в Париже.
Я не в состоянии изобразить то огромное впечатление, которое произвело на нас это известие. Мы были в состоянии восторга и воодушевления. Нами владело одно чувство, одна мысль: пожертвовать всем за освобождение человечества!
Лондонский Центральный комитет Союза коммунистов тотчас же передал свои полномочия руководящему коллективу в Брюсселе, который, в свою очередь, передал их Марксу и Энгельсу и уполномочил их организовать новый Центральный комитет в Париже.
Непосредственно после этого решения Маркс был арестован в Брюсселе. Его принудили выехать во Францию, куда он как раз и намеревался отправиться.
События в Париже оказали сильное влияние и на английский рабочий класс. Чартистское движение, которое с середины тридцатых годов владело умами английских пролетариев, получило новый толчок благодаря февральской революции. Уже начало этой революции лондонские рабочие приветствовали большой демонстрацией. Члены Союза коммунистов приняли в ней участие, да и вообще они всеми средствами поддерживали чартистское движение.
Самый популярный и дельный вождь чартистов, Эрнест Джонс, посещал иногда наше Общество, где я имел случай узнать этого отважного агитатора. Джонс был небольшого роста, но крепко сложен. Он вполне владел немецким языком и был одним из немногих чартистских вождей, которые в то же время понимали и проповедовали социализм.
13 марта в Лондоне состоялся митинг, на котором выступил Джонс. Он призывал народ не бояться жалких буржуазных законников, не бояться ни полиции, ни солдат, ни торгашей, записавшихся в агенты специальной полиции и удиравших при виде нескольких уличных мальчишек. Долой министерство, роспуск парламента, хартия — и никаких уступок!
В начале апреля в Лондоне собрался чартистский конвент (представительное собрание), которому предстояло энергичнее, чем до сих пор, предъявить парламенту петицию о введении из года в год требуемой рабочими политической свободы. 10 апреля петиция должна была быть передана, но уже не так, как прежде, через нескольких уполномоченных, а самими рабочими массами. Этим хотели дать понять парламенту, что пролетариат готов добиваться удовлетворения своих требований в случае необходимости и силой.
Утром 10 апреля Лондон представлял собой своеобразное зрелище. Все предприятия и магазины были закрыты. Лондонские буржуа с оружием в руках поддерживали «порядок». Среди этих вояк находился и Наполеон Малый, впоследствии император Франции.
Члены Союза коммунистов решили принять участие в демонстрации. Мы запаслись всякого рода оружием. Я живо помню то комичное впечатление, которое произвел на меня Георг Эккариус, вооружившийся большими, остро отточенными портновскими ножницами, которыми он намеревался отражать нападение полицейских.
Рабочие собрались, чтобы начать шествие к парламенту. Однако мы вдруг узнали, что Фергюс О'Коннор, глава этой демонстрации, не советует предпринимать массовое шествие, так как правительство намерено встретить нас оружием... Многие последовали совету О'Коннора, другие же устремились вперед, что привело к кровавым столкновениям между чартистами и полицией.
Так как вследствие тактики О'Коннора единодушие среди демонстрантов пошатнулось, то на успех рассчитывать уже не приходилось... Горько разочарованные, покинули мы площадь, куда час назад пришли, полные надежд.
Почти одновременно с этими событиями началась революция и в Германии; именно она-то и повергла нас в особенное волнение. Вечера в Просветительном рабочем обществе становились все оживленнее, все жарче. Мы все готовы были устремиться в Германию, к месту боя. Но у большинства из нас не было средств, чтобы немедленно осуществить это намерение. Лишь в июле 1848 года я скопил достаточно денег для поездки в Германию.
Во время этих приготовлений застала нас печальная весть о страшном поражении июньского восстания рабочих в Париже. Трудно выразить словами, как подействовало на нас это известие. Я еще прекрасно помню, как я раз двадцать прочитал статью Маркса об этих событиях в «Neue Rheinische Zeitung» («Новой рейнской газете»), так как эта статья лучше всего выражала наши чувства
Летом 1848 года я прибыл в Кёльн. Этот город обладал для меня особой притягательной силой, потому что там жили люди, которые работали для революции: Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Вильгельм Вольф, Фердинанд Фрейлиграт, Карл Шаппер, Иосиф Молль. Они находились в то время в Кёльне, где издавалась знаменитая «Neue Rheinische Zeitung».
Прежде всего я принялся искать работу, чтобы иметь возможность остаться в Кёльне. Под своим настоящим именем я этого сделать, разумеется, не мог, так как меня считали дезертиром. Один из моих гамбургских друзей добыл мне документы на имя Карстенса; под этим именем меня и до сих пор еще знают в Кёльне и его окрестностях. Так как приметы приблизительно совпадали, то полиция не чинила мне никаких препятствий.
Получив работу, я вступил в Рабочий союз, которым руководили д-р Готшальк, лейтенант Аннеке, Шаппер, Молль, Нотъюнг, Д'Эстер. Кроме того, в Кёльне существовало еще Демократическое общество*, где я познакомился с Вильгельмом Вольфом, который часто читал лекции по текущей политике. Слушать его было истинным наслаждением. Его здоровая, остроумная манера давать политические обзоры приводила всех в восхищение. Он умело группировал события и преподносил их в сатирическом или серьезном тоне, смотря по характеру темы. Иной раз заходил в Общество и Фрейлиграт, с которым я позже близко подружился.
* Демократическое общество в Кёльне было основано весной 1848 года. Общество состояло из мелкобуржуазных демократов, ремесленников и рабочих. Маркс, Энгельс и их сторонники вступили в него, чтобы оказывать влияние на членов этого общества и в первую очередь на пролетарские элементы. Ред.
В сентябре 1848 года Молль организовал собрание под открытым небом, чтобы заявить протест против разоружения национальной гвардии, объявления осадного положения и закрытия « Neue Rheinische Zeitung » Маркса. После этого собрания начали было строить баррикады; до боя, однако, дело не дошло.
В ноябре 1848 года состоялось собрание Демократического общества, на котором Маркс сообщил о казни демократа Роберта Блюма, расстрелянного в Вене по приговору военно-полевого суда. В зале тотчас же воцарилась тишина. Маркс взошел на трибуну и прочел телеграмму о смерти Блюма. Мы сперва окаменели от возмущения. Затем в зале разразилась настоящая буря. Мне казалось, что теперь весь немецкий народ, как один человек, должен восстать, чтобы завершить революцию. Но я и все мы ошиблись. Все сложилось совершенно иначе: бургомистры целовали руки тиранам, повелевавшим убивать благороднейших сынов народа.
Усиление реакции сказалось прежде всего в преследовании оппозиционной прессы, в частности «Neue Rheinische Zeitung» Маркса, непоколебимо и бесстрашно защищавшей дело свободы и права. 7 февраля 1849 го да состоялся первый процесс редакторов «Neue Rheinische Zeitung». На следующий день состоялся второй процесс, и, наконец, 18 мая 1849 года газета была окончательно закрыта. Последний номер напечатан был красной краской.
На этих процессах Маркс не защищался, а обвинял министерство. Маркса, главного редактора газеты, и Энгельса обвиняли в том, что напечатанной в « Neue Rheinische Zeitung » статьей было нанесено оскорбление «исполнявшим свои служебные обязанности старшему прокурору и жандармам». В зале суда не оставалось ни одного свободного места. После речей обер-прокурора и адвокатов слово взял Маркс. Он говорил около часа; спокойно, положительно и энергично звучали его выводы, которые все яростнее обрушивались на обер-прокурора и в его лице на весь старый порядок, гнусную прусскую бюрократию, старую армию, старый суд, старых, родившихся при самодержавии, воспитанных при нем и поседевших у него на службе судей. «Первая обязанность печати, — заявил Маркс, — состоит теперь в том, чтобы подорвать все основы существующего политического строя».
Маркса через несколько месяцев выслали из Пруссии. Энгельс отправился в Баден, в то время как оставшиеся в Кёльне товарищи распространили свою агитационную работу на деревню, так как тогда мы уже понимали значение агитации среди крестьян. (Когда в 1893 году я присутствовал на Кёльнском съезде социал-демократической партии, несколько крестьян пригласили меня в Ворринген, близ Кёльна. Они помнили меня еще по 1848 и 1849 годам.)
Свободное время посвящалось изготовлению патронов, пересылавшихся затем в Баден. Патроны делали, конечно, тайком. Красный Беккер* доставлял пули и порох, и каждый делал все, что мог, чтобы помочь революции.
* прозвище Германа Беккера. Ред.
Контрреволюция вскоре победила по всему фронту. Но борьба не была закончена. Союз коммунистов, руководимый Марксом, снова ожил и поставил себе целью тайно организовать партию пролетариата. Так как в Лондоне в Союз коммунистов проникли всякого рода подозрительные элементы, то, по предложению Маркса (находившегося тогда в Лондоне), Центральный комитет перенесен был в Кёльн.
Моей задачей было оживить местную организацию Союза коммунистов в городе Майнце и склонить рабочих к нашим целям. Внешне наша пропаганда проявлялась лишь в распространении листовок. Мы были настолько хорошо организованы, что в течение одного часа могли наводнить листовками весь Майнц. Полиции ни разу не удалось захватить «виновных».
В октябре 1850 года франкфуртские товарищи поручили мне реорганизовать Союз в Нюрнберге; это мне удалось. К сожалению, наша агитация продолжалась недолго. Полицейский чиновник был героем дня. Реакция не останавливалась ни перед какими средствами, если они казались подходящими для того, чтобы подавить движение за свободу.
В июне 1851 года арестовали в Майнце и меня.
* * *
Переступив впервые порог тюремной камеры, я не подозревал, что пребывание мое в тюрьме продлится годы. Молодой и жизнерадостный, я сознавал лишь то, что поступил так, как должен был поступить, будучи пролетарием.
Мне предъявлено было три обвинения: во-первых, меня обвиняли в распространении произведений, подстрекающих к «государственной измене»; во-вторых, в том, что я проживал под чужим именем; третье обвинение, самое тяжкое, состояло в том, что я- причастен был к Союзу коммунистов. Оно гласило:
«Обвинение против Фридриха Лесснера, 27 лет, портного-подмастерья, родившегося в Бланкенхайне в Великом герцогстве Саксен-Веймарском и жительствовавшего в последнее время в Майнце. Личная жизнь обвиняемого Фридриха Лесснера, связи, которые он поддерживал в Лондоне слета 1847 года до весны 1848 года, его пребывание в Кёльне в 1848, 1849 и 1850 году, связь его с вождями Союза коммунистов, которую он поддерживал все это время, и, наконец, деятельность его как председателя Социалистического рабочего союза в Майнце подробно разобраны в обвинительном акте, составленном против обвиняемых Рёзера и его товарищей. Во время его прошлогоднего ареста (18 июня 1851г.) найдена была принадлежавшая ему целая коммунистическая библиотека, содержавшая среди других книг устав лондонского Просветительного рабочего общества, «Манифест Коммунистической партии» 1848 года, устав Просветительного рабочего общества в Кёльне, Висбадене и Майнце, «Требования коммунистической партии», «Красный катехизис», воззвание «К демократам всех наций», «Заздравное слово» Бланки и листовку «Немцы и прусские подданные»... Согласно вышесказанному, Фридрих Лесснер обвиняется в том, что он, вместе с несколькими лицами, составил заговор, целью которого было свергнуть государственный строй и восстановить граждан против королевской власти и друг против друга в целях гражданской войны — преступление, предусмотренное ст. ст. 84, 89 и 91 рейнского и § 61, № 2 и § 63 прусского уголовных кодексов.
Кёльн, 28 сентября 1852 г .
Генеральный прокурор Николовиус».
Этот обвинительный акт мне предъявили лишь после пятнадцати месяцев предварительного заключения...
Большую часть этого тяжелого времени я провел в одиночном заключении. Помню пересылку из майнцской в кёльнскую тюрьму; путешествие, которое я должен был совершить пешком, продолжалось девять дней. Меня по большей части переправляли из города в город в обществе двадцати-тридцати преступников. На каждом из этих этапов меня на ночь, как особо опасного преступника, запирали в одиночку. Во время всего перехода меня держали в кандалах. Усердные жандармы так крепко заковывали меня, что из рук моих сочилась кровь. Если я протестовал против такого зверского обращения, меня били.
4 октября 1852 года я предстал перед кёльнским судом присяжных. Обвиняемыми, кроме меня, были: Нотъюнг, Бюргере, Рёзер, д-р Даниельс, д-р Беккер, д-р Абраам Якоби, д-р Клейн, Отто, Рейф и Эрхардт. Суд продолжался свыше пяти недель. Я не хочу вдаваться здесь в детали этого суда — они подробно переданы Карлом Марксом в «Разоблачениях о кёльнском процессе коммунистов».
Приговор явился для меня тяжелым ударом. Итак, я должен был отбыть три года крепости... Я, однако, вскоре успокоился и даже радовался тому, что прошел срок предварительного заключения: я, по крайней мере, знал теперь, сколько мне еще осталось сидеть...
Чем ближе подходил день освобождения, тем я становился нетерпеливее. Во время моего заточения произошла смена монарха в Саксен-Веймаре, а с ней дана была обычная амнистия. Это было для меня счастьем...
Четыре с половиной года тюрьмы казались мне жутким сном. 27 января 1856 года я был освобожден.
«Освобожден»! Как будто Германия в те времена не представляла собой одной гигантской тюрьмы! Это впечатление овладело мною сразу же, когда я, посетив в Бреславле *, Эрфурте и Фрейбурге своих родственников и товарищей по заключению, приехал в Веймар. Здесь я попытался заняться агитацией, но люди были все настолько запуганы, что отшатывались от одного лишь слова «коммунизм».
* — Вроцлаве. Ред.
Сам я не имел отечества. Власти, к которым я обращался за паспортом, не хотели признавать меня, «опороченного» коммуниста, уроженцем их страны. Лишь после длительной беготни и настояний мне удалось получить кое-какие документы и выехать через Гамбург в Лондон.
В мае 1856 года я прибыл в Лондон. Вскоре я посетил Фрейлиграта, после чего я отправился к Карлу Марксу, который в виде «компенсации» за мою конфискованную библиотеку преподнес мне все свои изданные до того времени работы.
Кроме того, я разыскал своих старых друзей времен 1848 года — Карла Пфендера, Георга Эккариуса и других. У них я познакомился также и с немецкими эмигрантами, которых много было в то время в Лондоне, в частности с Вильгельмом Либкнехтом.
Найдя работу, я вновь стал посещать Коммунистическое просветительное рабочее общество, состояние которого в тот момент было не из блестящих. После разгрома революционного движения 1848 года многие члены ушли из Общества, а оставшиеся постепенно погрязли в мещанстве. От коммунистических воззрений в Обществе не осталось и следа. Общество опустилось и стало почти совсем по сердцу либералам.
Я болезненно переживал это состояние Коммунистического просветительного рабочего общества. Я пытался найти там друзей. Когда мне это удалось, мы начали работу, и мало-помалу стало восстанавливаться прежнее положение. Вильгельм Либкнехт снова стал посещать Общество, а также и Маркс, прочитавший ряд лекций по политической экономии, конечно, совершенно безвозмездно, так как Маркс за всю свою жизнь не принял от рабочих ни гроша. Число членов Общества росло...
В то время в Лондоне наметилось движение «свободомыслящих». Во главе его стоял Чарлз Брэдло — человек, вышедший из народа, очень способный оратор и агитатор. Он читал публичные лекции, которые сперва направлены были не только против религии и церкви, но и против эксплуатации и угнетения. Я и моя жена присоединились к этому движению. Г-жа Маркс с детьми тоже посещала воскресные лекции Брэдло; приходил несколько раз и Маркс. Посещая в то время семью Маркса, я слышал, как г-жа Маркс хвалила Брэдло и многого ожидала от него для пролетарского движения. Маркс же, посмеиваясь, говорил, что, по его мнению, Брэдло рано или поздно продастся буржуазии...
Слова Маркса оправдались вполне. Едва Брэдло завоевал себе кое-какую популярность в Англии, он стал предателем. Избранный в парламент, он покорно пошел за буржуазией, позорил социализм и клеветал на него. Он хотел впоследствии пробраться и в Международное Товарищество Рабочих, но наткнулся на сопротивление Маркса, который умел держать на расстоянии такого рода карьеристов...
С 1859 года в Лондоне начала выходить еженедельная газета «Неrmann» («Арминий»), основателем и руководителем которой был Готфрид Кинкель. Газета была выдержана в мещанском духе. Мы решили в противовес этому органу основать свою газету и просили Маркса и Энгельса сотрудничать в ней. Первый номер нашей газеты « Volk » («Народ») появился 7 мая 1859 года. Мне поручена была экспедиция. Всего вышло 16 номеров, в которых Маркс и Энгельс поместили ряд статей.
1860—1864 годы я употребил на то, чтобы пополнить свои знания. Я аккуратно посещал лекции, которые читали в Лондонском университете профессора Гексли, Тиндаль и Гофман по физиологии, геологии и химии. Лекции этих выдающихся ученых вообще охотно посещались немецкими рабочими. Человеком, побудившим нас к этому, был опять-таки Маркс, сам иной раз посещавший эти лекции.
* * *
В 1864 году было отпраздновано возрождение, хотя и в новой форме, старого, исчезнувшего Союза коммунистов: было основано Международное Товарищество Рабочих. Рабочие снова начали, более чем когда-либо, проявлять интерес к социализму. Теперь созрели плоды нашей предшествующей деятельности...
После Коммуны для Интернационала наступили тяжелые времена. Английская пресса, занимавшая господствующее положение в общественном мнении, клеветала на нас и обливала нас грязью. Дело зашло так далеко, что мы не могли достать в Лондоне никакого помещения для наших собраний. Когда 18 марта 1872 года мы хотели торжественно отметить первую годовщину Коммуны, то снятое нами помещение оказалось запертым. Это побудило меня снять отдельный дом для заседаний Генерального Совета. Английская пресса, о которой на континенте в большинстве случаев существует очень благоприятное мнение, в сущности не лучше и не хуже, чем, например, немецкая пресса. За последние годы это особенно стало ясно. Так, английские газеты скрывают или искажают благоприятные сообщения, исходящие от германских социал-демократов. Зато они прославляют царя, Бисмарка и Криспи. И английская буржуазия не лучше немецкой, но, может быть, она более хитрая и более ловкая; она не препятствует рабочему движению, но всеми находящимися в ее распоряжении средствами старается развратить его.
После 1870 года борьба извне против Интернационала становилась все сильнее, большая часть правительств стала принимать репрессивные меры против его приверженцев, во Франции даже был издан особый закон против членов Товарищества, и в английских тред-юнионах начались происки против них, к этому присоединились еще интриги Михаила Бакунина внутри организации. Положение Маркса в это время было не из завидных. Он был перегружен работой для Интернационала. Все опубликованные манифесты, обращения и прочие письменные документы исходят от Маркса. К этому надо прибавить исключительно обширную корреспонденцию и большие хлопоты, связанные с эмигрировавшими в Лондон коммунарами. Все эти обязанности Маркс выполнял без всякого материального вознаграждения и при этом ему приходилось еще вести тяжелую борьбу за существование. Расходы на домашнее хозяйство становились все значительнее, особенно после Коммуны. В то время у Маркса постоянно можно было встретить несколько французских эмигрантов, которых гостеприимно принимали и угощали. Г-же Маркс приходилось тогда особенно трудно. Очень часто приходила она к моей жене и ко мне посоветоваться или обсудить с нами тот или другой семейный вопрос. Но все это не могло удержать ее от живого и искреннего участия в пролетарском движении.
Решительная битва с Бакуниным должна была произойти на Гаагском конгрессе. Бакунин обещал приехать туда. Это побудило Маркса также поехать в Гаагу и положить конец спору с Бакуниным. Гаагский конгресс Интернационала — единственный конгресс, на котором Маркс лично присутствовал. Обычно он оставался в Лондоне и предоставлял другим являться на конгрессы. В Гаагу он решил поехать только для того, чтобы раз навсегда покончить с бакунинскими интригами. Фридрих Энгельс также приехал в Гаагу, и г-жа Маркс и ее дети воспользовались случаем поехать туда.
Конгресс состоялся в начале сентября 1872 года. Присутствовали 65 делегатов, из них от Германии: Бернхард Беккер, Куно, Гуго Фридлен-дер, д-р Кугельман, Гепнер, Риттингхаузен, Шумахер (из Золингена), Генрих Шей и Иосиф Дицген.
Михаил Бакунин не сдержал своего слова: он не явился на конгресс. Зато присутствовали его креатуры, игравшие, однако, жалкую роль. Конгресс должен был решить главным образом два вопроса: 1) перенесение местопребывания Генерального Совета и 2) исключение Бакунина из Интернационала. По первому вопросу выступал Фридрих Энгельс, который предложил перенести местопребывание Генерального Совета в Нью-Йорк. Это предложение было принято. Исключение Бакунина произошло на закрытом заседании. Даже противники Маркса осудили интриги Бакунина и голосовали за его исключение...
Во время пребывания Маркса в Гааге журналисты всех культурных стран буквально осаждали его. Все хотели его видеть и услышать его мнение о стремлениях и целях Интернационала...
Гаагский конгресс 1872 года был последним событием в жизни старого Интернационала. Отдельные федерации постепенно сходили на нет, чтобы уступить место более значительным национальным организациям.
Интернационал выполнил большую часть своей задачи: экономически и философски социализм был обоснован главой Интернационала Карлом Марксом, Интернационал же был первой организацией, которая распространила это учение во всех направлениях культурного мира. Здесь оно находило себе признание то быстрее, то медленнее, в зависимости от имеющихся там экономических и духовных условий. Сам Маркс не ожидал большего от Интернационала.
Я часто посещал Маркса. Дом Маркса был открыт для каждого заслуживающего доверия товарища. Те часы, которые я, как и многие другие, провел в кругу его семьи, для меня незабываемы. Тут прежде всего блистала жена Маркса — высокая, очень красивая женщина, благородной внешности и при этом такая задушевная, милая, остроумная, настолько свободная от всякого чванства и чопорности, что в ее обществе казалось, будто находишься у собственной матери или сестры. Она всей душой сочувствовала делу рабочего движения и каждый, даже самый незначительный успех в борьбе с буржуазией приносил ей величайшую радость и удовлетворение.
Маркс придавал огромное значение встречам и беседам с рабочими. При этом он искал общества тех, кто был с ним искренен и не обременял его лестью. Он считал очень важным для себя слышать мнение рабочих о движении. Он в любое время готов был обсуждать с ними важнейшие политические и экономические вопросы, причем он быстро определял, в достаточной ли степени они понимают эти вопросы, и, чем лучше они их понимали, тем больше он этому радовался.
Во времена Интернационала он не пропускал ни одного заседания Генерального Совета, а после заседаний мы, то есть Маркс и большинство членов Совета, обычно отправлялись в какую-нибудь таверну, чтобы там за стаканом пива поговорить на свободе. По дороге домой Маркс зачастую говорил о нормальном рабочем дне вообще и о восьмичасовом в частности. Маркс часто повторял:
— Мы добиваемся восьмичасового рабочего дня, но сами-то мы частенько работаем в сутки вдвое больше...
Да, Маркс работал, к сожалению, слишком много. Сколько сил и времени стоил ему один лишь Интернационал! Посторонний человек себе и представить не может. А наряду с этим Марксу приходилось работать, чтобы жить, приходилось проводить много часов в Британском музее, чтобы собирать материал для своих экономических и исторических работ.
Возвращаясь из музея к себе домой на Мейтленд-парк-род, Хаверсток-Хилл, в северной части Лондона, он зачастую заходил ко мне (я жил недалеко от музея), чтобы переговорить о том или ином вопросе, касающемся Интернационала. Придя домой, он закусывал, немного отдыхал и затем снова принимался за работу, которая часто продолжалась до поздней ночи, а то и до самого утра; краткий отдых нередко прерывался посещением партийных товарищей.
Маркс, как и все истинно великие люди, совершенно лишен был всякого самомнения. Как я уже говорил, он всегда стремился услышать мнение простого рабочего о рабочем движении. Так, он часто после обеда заходил ко мне, звал меня с собой на прогулку, чтобы поговорить со мной на самые разнообразные темы. Я, конечно, предоставлял ему полную возможность говорить, так как для меня было истинным наслаждением следить за ходом его мысли. Я бывал совершенно поглощен этими беседами и очень неохотно расставался с Марксом.
Вообще он был прекрасным собеседником, который притягивал и очаровывал всякого, кто с ним общался. Его юмор был неистощим, его смех заразителен. Если нашим товарищам удавалось добиться где бы то ни было ' победы, то радости его и ликованию не было предела, причем он заражал ими всех окружающих.
Все три дочери Маркса с ранней юности проявляли большой интерес к современному рабочему движению, которое постоянно составляло основную тему разговоров в семье Маркса. Отношения между Марксом и его дочерьми были самыми сердечными и самыми непринужденными. Девочки относились к отцу скорее как к брату или другу, так как Маркс не признавал внешних атрибутов отцовского авторитета. В серьезных случаях он был советчиком для своих детей, вообще же, если только позволяло время, товарищем их игр.
Маркс вообще чрезвычайно любил детей. Когда Марксу в городе нечего было делать и он, гуляя, направлялся на Хэмпстедские холмы, можно было нередко видеть автора «Капитала», который возился с кучей уличных ребятишек.
Смерть в 1883 году его старшей дочери, унаследовавшей все превосходные качества своей матери, нанесла Марксу удар в тяжкое для него время. Едва за год до того, 2 декабря 1881 года, он потерял свою жену, подругу всей его жизни. Это были удары, от которых он уже не мог оправиться.
Маркс в то время уже сильно кашлял. Слыша, как он кашляет, казалось, что он — широкоплечий, стальной — вот-вот сломается на куски. Этот кашель тем более его донимал, что весь его организм был давно уже подорван постоянным переутомлением.
Еще в середине 70-х годов врач запретил ему курить. Маркс был страстным курильщиком, и ему казалось, что, бросив курить, он принес этим необыкновенную жертву. Когда я впервые после этого запрета посетил его, он гордо и радостно заявил мне, что не курит уже в течение стольких-то дней и курить не будет, пока врач ему этого не разрешит. И каждый раз, когда я заходил к нему после этого, он всегда сообщал, что вот уже столько-то времени он не курит и что за все время он даже ни разу и не думал курить. Ему самому казалось невероятным, что он смог этого добиться. Тем более обрадовался он, когда через некоторое время врач разрешил ему курить по одной сигаре в день...
* *
15 марта 1883 года я получил от Энгельса страшную весть о смерти Маркса. Эта весть меня глубоко потрясла. Те, кто близко общался с Марксом, знали особенно хорошо, как много потеряло с его смертью рабочее движение. Оно потеряло человека, обладавшего не только большим умом и всеобъемлющими знаниями, но и последовательным, железным характером. О том, какую массу познаний он унес с собой в могилу, свидетельствуют оставленные им работы, хотя они не содержат и десятой доли того, что он имел в виду написать. О его героическом характере говорит вся его жизнь, полная борьбы и самопожертвования!
Маркс был твердо убежден, что рабочие массы рано или поздно поймут его и почерпнут из его учения силы, чтобы свергнуть буржуазное общество и с ясным сознанием работать над созданием нового общества.
Bпервые напечатано в журнале « Deutsche Worte »
(«Немецкое слово»), 1898 г.
Перевод с немецкого.
Текст из сборника
