ОТЧЕТ РИЖСКОГО КОМИТЕТА РСДРП
ПАРТИЙНАЯ РАБОТА В РИГЕ
(1903—1905 гг.)
Начало партийной работы в Риге можно считать с 1903 г. До того времени существовали лишь разрозненные кружки русской интеллигенции, не имевшие сколько-нибудь прочных связей в рабочих массах, вернее даже сказать, не имевшие никаких связей, ибо эти связи носили чисто случайный характер, то и дело порываясь в одних местах и возникая в других. В конце 1902 г. одному из интеллигентских кружков — Русской социал-демократической группе, выпустившей в этом году четыре случайных листка, удалось завести первые связи среди русских рабочих фаянсовой фабрики Кузнецова (около 2% тысяч рабочих, главным образом русских и литовцев) и организовать кружок из четырех рабочих. К этому времени группа распалась по случайным причинам и состояла, собственно говоря, из одного человека, который и повел работу в кружке. Вскоре, однако, удалось привлечь к работе еще одного интеллигента и в феврале 1903 г. завести связи и организовать кружок из шести человек в железнодорожных мастерских (около 400 рабочих — русских, латышей и литовцев). С этого времени работа стала расширяться, вместе с тем удалось войти и соглашение и объединиться с другим интеллигентским кружком, носившим название группы ABCD.
Но прежде чем перейти к дальнейшему изложению, необходимо отметить хотя вкратце те условия, в которых инициаторам дела приходилось вести работу. Условия эти были в высшей степени неблагоприятны.
До того времени в Риге велась работа только среди латышских и еврейских рабочих местными национальными организациями — латышской и бундовской, которые в своей деятельности не выходили из рамок национальности и, таким образом, русский и литовский пролетариат оставался совершенно в стороне от движения. О косности и бессознательности этого пролетариата свидетельствует уже одно то, что во время известных рижских майских стачек и беспорядков 1899 г. полиция угрожала напустить на стачечников кузнецовских рабочих, не принимавших никакого участия в этом движении. Среди местных русских рабочих не существовало никаких революционных традиций, это была сплошная серая, совершенно незатронутая масса, живущая даже, как, например, на Кузнецовке, в особых, патриархальных условиях. Фабрика эта расположена на самой окраине Риги и почти совершенно отрезана от города; там не редкость «старички», ни разу не побывавшие в городе и но знающие ничего, что происходит за пределами их фабричного района. Точно так же и в железнодорожных мастерских состав рабочих был весьма неблагоприятным для сколько-нибудь успешного развития социал-демократической работы. Благодаря искусственному подбору со стороны администрации дороги в мастерских создалась весьма значительная группа пожилых рабочих, десятки лет работающих в тех же самых мастерских, чуть не за теми же станками. Конечно, эти тяжеловесные, пустившие от себя корни «старички» являлись весьма неблагодарным объектом для социал-демократического воздействия.
С другой стороны, местное общество носит особый, специфический характер. Так называемые либеральные профессии почти целиком находятся в руках немцев и латышей, причем первые являются в высшей степени консервативным элементом, рассчитывать на поддержку которого решительно невозможно, а вторые, конечно, либо политически индифферентны, либо находятся в сфере влияния более старой и сильной латышской организации. Затем имеется весьма значительный слой еврейской интеллигенции и буржуазии, точно так же до самого последнего времени находившейся под исключительным влиянием Бунда. Что касается русского общества, то оно главным образом состоит из разного рода чиновников, уже по своему положению официальных носителей «русской идеи», являющихся мало пригодным элементом для использования социал-демократами. В Риге имеется, правда, значительное количество служащих в железнодорожном управлении, есть русское студенчество, но как те, так и другие могли быть использованы только сильной, вполне окрепшей организацией, а для местных партийных работников в описываемое время они являлись совершенно недоступной крепостью.
Таким образом, работу приходилось начинать в среде совершенно незатронутого пролетариата, при наличности в городе двух более старых, уже вполне окрепших социал-демократических организаций, подчинивших своему влиянию наиболее пригодные элементы из общества, при полном отсутствии связей с другими городами. К этому надо еще прибавить, что и сами инициаторы дела были люди без всякого революционного опыта, в первый раз приступавшие к социал-демократической работе, но они верили в возможность партийной работы в Риге и хотели работать.
С весны 1903 г. работа расширилась. В железнодорожных мастерских удалось сорганизовать два новых кружка, прибавился еще кружок на Кузнецовской фабрике. Летом возник сборный кружок на Московском форштадте из рабочих мелких мастерских. Все лето шла оживленная пропагандистская работа в этих трех пунктах. Этим же летом удалось добыть связи с внешним миром, и появилась в довольно значительном количестве литература. К осени возникли еще кружки на Кузнецовской фабрике и среди форштадтских рабочих; завязались связи и на других фабриках: Мюнделя, Майкапара, картонажной фабрике Каплана. Число кружковых рабочих и находящихся в сношениях и под влиянием группы возросло до 100. В то же время удалось привлечь еще несколько интеллигентов. Кружок инициаторов — трое, — положивший начало работе, начал подготовительные работы по оборудованию техники и в то же время усиленно работал над заложением основ рабочей организации. С этой целью было решено создать из лучших наметившихся рабочих центр, который должен был сосредоточить в своих руках практическую работу среди пролетариев, т. е. вести устную агитацию, руководить агитацией кружковых рабочих, составлять кружки, распространять литературу. Дальше намечались заводские кружки, объединяющие работу по заводам и фабрикам, и кружки агитационные и пропагандистские, причем всю работу решено было сосредоточить на русских рабочих, как наиболее отсталых, и затем, укрепившись здесь, перейти к работе среди пролетариев других национальностей и вместе с тем начать переговоры с латышской и бундовской организациями. До того же времени решено было отказаться от всяких объединений и федераций с ними. План этот потерпел неудачу.
С наступлением холодов выступил на очередь роковой для группы вопрос — квартирный. Несмотря на все старания, квартир не находилось и кружки не собирались. Вместе с тем состав рабочего центра оказался совершенно несоответствующим своему назначению вследствие малосознательности и пассивности входящих в него рабочих. В конце декабря была поставлена техника, и кружок инициаторов решил приступить к изданию листков. Для распространения была создана метальщицкая группа под руководством одного из инициаторов. В то же время решено было выделить из лучших рабочих и интеллигентов комитет, в который кроме трех инициаторов вошел один интеллигент и один рабочий. Так возник Рижский комитет Российской социал-демократической рабочей партии.
В начале января 1904 г. вышел первый листок за подписью комитета «К рижским рабочим и работницам!» в количестве 2500 экземпляров. В листке говорилось о борьбе рабочих других городов и выяснялись ее причины; заканчивался он призывом рижских рабочих принять участие в этой борьбе российского пролетариата. Листок был распространен очень удачно — никто из метальщиков не был замечен — и произвел хорошее впечатление. На фабрике Кузнецова цех живописцев после появления листка потребовал прибавки, что и было обещано управляющим. К этому же времени можно отнести и возникновение местной оппозиции, родившейся, можно сказать, одновременно с появлением комитета. Это объясняется, с одной стороны, тем, что комитет был выделен инициаторами самостоятельно из среды местных работников. Товарищи, не попавшие в комитет и вошедшие по его предложению в пропагандистскую группу, знали комитетчиков по совместной работе и ne считали их выше себя; в силу этого они, как люди молодые, мало или совсем не работавшие, должны были почувствовать себя как бы обиженными, устраненными от общего руководства. Таким образом, само собой зародилось первое семя недоверия, недовольства и оппозиции. Это осложнялось еще, конечно, неопытностью самого комитета, в значительной степени его иногда формалистическим отношением к пропагандистам. Товарищ, которому было поручено руководство пропагандистской группой, с самого начала не сумел поставить дело правильно и в отношениях к пропагандистам стал сразу на чисто формальную точку зрения. Отсюда неизбежно должен был проистечь целый ряд столкновений. С другой стороны, вся ответственность за работу с момента выделения комитета легла на него. Пропагандистская группа, видя, что кружковая работа подвигается туго за отсутствием квартир, винила во всем комитет; недоверие к нему все росло и укреплялось. Видя неудачу идеи общего руководящего рабочего центра и в то же время ясно ощущая необходимость связать разрозненных рабочих и кружки в одну организацию, комитет решил начать ее постройку с другого конца. Все связи были разделены на три района: Кузнецовский — фабрика Кузнецова, Форштадтский — ремесленники, рабочие мелких фабрик, сосредоточенных на Московском предместье, и Железнодорожный — железнодорожные мастерские, депо и т. д. В каждом районе был сорганизован центр из лучших рабочих, работающий под руководством комитетчиков. Впоследствии, по мере выделения из всех центров наиболее сознательных и активных работников, предполагалось создать из них общий Центр, так сказать, подкомитет. План этот долгое время не удавалось осуществить, и, собственно говоря, до самого последнего времени он являлся для комитета недосягаемой мечтой.
К весне отношения комитета и пропагандистской группы обострились до последней степени. Пропагандисты квалифицировали комитет как совершенно неспособный к руководству и потеряли последние остатки доверия к нему. Комитет, с своей стороны, видел в оппозиции пропагандистов только стремление свергнуть его и занять его место. Дело кончилось почти полным разрывом, часть пропагандистов ушла из организации и разъехалась.
Между тем с мая 1904 г. работа опять оживилась. В начале мая было устроено майское собрание из 50 человек. Были сказаны четыре речи — говорили два рабочих и два интеллигента. Собрание прошло очень оживленно и произвело сильное впечатление на рабочих, до того времени никогда по сходившихся вместе. Тем временем состав комитета несколько обновился. Были привлечены также новые пропагандисты, и работа стала быстро расти. Помимо кружков почти каждый праздник устраивались загородные собрания по 50, 80, 100 человек. На одном из собраний организованных рабочих — 80 человек — была выработана и принята резолюция по поводу Кенигсбергского процесса*, напечатанная в «Искре».
* Резолюция собрания рижских рабочих — социал-демократов содержит протест по поводу судебного процесса над девятью немецкими гражданами (из них семь социал-демократов), обвинявшимися в принадлежности к тайному сообществу и государственной измене на том основании, что они помогали переправлять в Россию транспорты русской нелегальной литературы. Процесс был организован прусскими властями при участии царских чиновников и состоялся в Кенигсберге с 12 по 25 июля 1904 года. Защита (в число защитников был К. Либкнехт) разбила обвинение по всем пунктам. Суд вынужден был отвергнуть обвинение в государственной измене, однако оправданы были лишь трое; шесть человек были приговорены к тюремному заключению от 2 до 3 месяцев.
К концу лета число организованных в пропагандистские и фабричные кружки рабочих достигло 100, общее же количество находящихся под влиянием комитета рабочих возросло до 300. В то же время комитету удалось завести связи с еврейскими рабочими, недовольными националистическими стремлениями Бунда, и организовать среди них несколько кружков, но развить дальше эту работу оказалось невозможным ввиду полного отсутствия жаргонной литературы; русским же языком местные еврейские рабочие почти не владеют. Одновременно начались попытки проникновения в среду латышского пролетариата. Еще весной 1904 г. комитет вел переговоры с латышской организацией относительно объединения, причем выяснилось, что сколько-нибудь существенных препятствий к этому не имеется, но местные латышские товарищи не хотели решать этого вопроса самостоятельно, вне зависимости от всей Прибалтийской социал-демократической латышской организации, тем более, что лотом предстоял съезд всех латышских организаций. От слияния с нашей партией латышей удерживали главным образом раздоры в нашей партии и обрисовывавшийся тогда уже раскол. Но после съезда оказалось, что по крайней мере в настоящее время объединение невозможно. Съезд вынес резолюцию, по которой единственно возможной и лучшей организационной формой для РСДРП признается федерация самостоятельных национальных организаций с федеративным ЦК во главе. В местностях же со смешанным рабочим населением должны быть основаны местные федеративные комитеты, регулирующие и координирующие работу национальных организаций, сохраняющих и то же время спою самостоятельность. Такого рода соглашение произошло между местными комитетами Прибалтийской организации, принявшей после съезда название Латышской социал-демократической рабочей партии, и Бунда.
Местный же комитет РСДРП, относившийся принципиально отрицательно к федерализму, отказался войти в образованный ими Рижский с.-д. федеративный комитет и решил попытаться самостоятельно проникнуть в латышскую массу. С этой целью были заведены связи среди латышских организованных рабочих, через посредство которых удалось устроить дискуссию с представителями бундовской и латышской организаций в присутствии нескольких русских и латышских рабочих. Результатом этой дискуссии было выраженное латышскими пролетариями желание устроить собрание по этому поводу совместно русских и латышских рабочих. Но собрание это устроить не удалось, так как латышская организация в тот же день и час назначила собрание своих организованных рабочих и таким образом отвлекла участников от намеченного общего собрания. Благодаря этому осуществление своего плана комитету пришлось отложить на несколько месяцев. Тогда же комитет решил приступить к постановке латышской техники и массовой агитации на латышском языке. С осени решено было также поставить работу среди интеллигенции, главным образом среди студенчества. Для этой цели и также для технического обслуживания движения была выделена часть сил, составившая так называемую интеллигентскую группу. Впоследствии из нее выделилась студенческая группа при Рижском комитете специально для работы среди студентов.
Осенью в организацию снова вошли некоторые из прежних пропагандистов, причем работа их главным образом сосредоточилась среди интеллигенции. С осени же снова начинает возникать оппозиция; снова выдвигаются вечные проклятые вопросы «подпольной работы» — недостаток литературы, недостаток квартир, недостаток техники. Комитет оказывается не в состоянии вполне удовлетворить предъявляемые к нему требования листков, общей и периодической литературы; сильно разросшиеся связи как среди рабочих, так и в интеллигенции увеличивали предъявляемые к нему требования, но технические средства его не могли расти в той же мере и поэтому всегда значительная часть потребностей оставалась неудовлетворенной. Вместе с тем в сферу его влияния вошли совершенно новые элементы: сначала еврейские рабочие, а затем еврейская интеллигенция; начали завязываться связи с учениками средних учебных заведений, завязались и расширились связи в других городах, как в Митаве, Юрьеве; возникли связи в войсках.
В то время как работа росла и предъявляла все более и более широкие требования, состав комитета сильно сократился и работоспособность его значительно понизилась вследствие отъезда некоторых наиболее активных и сильных работников. Наиболее важная часть работы организаторской оказалась в руках товарищей, совершенно не подходящих по своему опыту, партийному развитию и знаниям к этой ответственной функции. К этому моменту, приблизительно к ноябрю 1904 г., состояние работы в общем было таково. Связи среди рабочих значительно расширились, агитация организованных рабочих захватывала все новые и новые элементы, но сами организованные в своей массе благодаря плохой постановке пропаганды не могли использовать новых связей, довести свою агитацию до конца и дать руководство свежесагитированным, поэтому масса связей пропадала совершенно неиспользованной. С другой стороны, рабочие районные центры оказались совершенно не на высоте своей задачи, опять-таки вследствие плохой подготовки, и комитет решил снова возвратиться к первоначальному проекту создания общего центра из самых лучших рабочих, распустив районные. Но, конечно, и это нисколько не помогло делу, ибо работа стала настолько широка, что десяток лучших рабочих без помощи районных и фабричных групп не в состоянии был охватить се целиком. Всю осень работа шла спорадически. Все силы, все внимание сосредоточивались то на одном районе, то на другом, и в силу этого то один, то другой оказывался отставшим. Кроме того, самодеятельность передовых рабочих, о которой вопят теперь меньшевики, упорно не проявлялась, хотя вся организаторская работа находилась в руках меньшевика, которому в его деятельности был предоставлен полный, даже слишком полный простор. И это вполне понятно — не было самого главного — достаточной подготовки, достаточного партийного воспитания, без которого самодеятельность остается пустой демагогической фразой. В силу этих обстоятельств вся работа комитета в пролетарских массах свелась, с одной стороны, к массовой агитации листками и на собраниях, причем эта часть работы выполнялась сравнительно успешно; с января 1904 г. по март 1905 г. комитетом выпущено 50 листков и количестве 107 000 экземпляров. С другой стороны, велась в высшей степени непланомерная и в ничтожных сравнительно с потребностями размерах пропаганда, — рабочий центр не давал квартир, не умел подбирать подходящий контингент для пропагандистских кружков, комитет в свою очередь не мог выдвинуть достаточного количества настоящих пропагандистов; кроме того, устраивались почти каждую неделю районные собрания в 15, 25, 30 человек, где зачастую наряду с организованными рабочими присутствовали и мало затронутые массовики, причем работа эта велась без всякого плана, без всякой системы. Интеллигентская работа к этому времени была организована следующим образом. Была выделена студенческая группа, которая устраивала дискуссии среди студентов по вопросам партийной программы и тактики и вела массовую агитацию посредством листков. Затем была выделена группа пропагандистов для пропаганды в интеллигентских кружках, которых насчитывалось около десятка. И, наконец, для практического использования кружков и связей, технического обслуживания движения, расширения и приискания новых связей и организации новых кружков была создана организаторская группа. Состав всех этих групп, за исключением отчасти пропагандистов, был в значительной мере мало подходящим к исполняемым функциям. В большинстве это были люди молодые, без всякого опыта, которые не могли использовать находящуюся под влиянием комитета интеллигенцию и правильно поставить дело обслуживания организации личными и материальными средствами. В таком положении находилась местная работа в конце 1904 г., когда особенно стала чувствоваться оппозиция против комитета. Но на этот раз, помимо чисто местных причин, тех или иных недостатков работы, на образование оппозиции влиял уже новый фактор — партийные разногласия, которые эксплуатировались некоторыми товарищами в борьбе против комитета. На почве недовольства общей постановкой работы, создавшегося под влиянием указанных причин, некоторые из товарищей, назвавшие себя меньшевиками, вели деятельную агитацию против так называемого бюрократического бонапартистского большинства, и, как пример убивающего всякую живую работу бюрократизма, самодержавничанья «твердокаменных», выдвигался местный комитет, недостатки работы ставились в прямую, непосредственную связь с твердокаменностыо комитета, хотя в нем был и меньшевик и с этим меньшевиком никаких столкновений по вопросам практики не происходило.
Меньшевистское настроение периферии особенно усилилось после приезда агента ЦК, который несколько дней провел в Риге, усиленно агитируя против большинства среди интеллигенции. Но комитет не придавал серьезного значения оппозиции. С одной стороны, он считал ее бессильной для каких-либо практических шагов без прямой поддержки ЦК, а поддержка последним местной оппозиции признавалась невероятной ввиду ее неважного состава; с другой стороны, он надеялся побороть оппозицию усилением положительной работы. Кроме того, оппозиция вела работу преимущественно среди интеллигенции.
В декабре 1904 г. произошла первая демонстрация русских рабочих в Риге. Вопрос об уличном выступлении уже несколько месяцев тому назад встал перед комитетом и большинством его был решен в положительном смысле. Причем меньшинство (один), соглашаясь с большинством принципиально, было против такого выступления в данное время (приблизительно август или сентябрь), находя организацию недостаточно окрепшей хотя бы для совместной с латышами демонстрации. Фактически же, несмотря на такое решение, комитет не принял участия в демонстрациях, устраиваемых другими организациями, и только в декабре было решено испробовать свои силы. Комитет предвидел, что при том тревожном настроении, которое охватило все слои общества под влиянием позорной войны, могли в будущем произойти весьма важные события, отозваться на которые было бы необходимо. Чтобы подсчитать свои силы, подготовить русскую рабочую массу к открытым активным протестам, комитет решил устроить несколько демонстраций в разных районах и в разное время. Такую первую подготовительную демонстрацию комитет решил устроить около Кузнецовской фабрики вечером, по окончании работ. Организация и руководство демонстрацией было поручено трем товарищам организаторам из комитета и рабочему центру.
23 декабря произошла эта демонстрация. За некоторое время до гудка к фабрике подошли человек 25—30 форштадтских рабочих. Когда кузнецовские рабочие стали выходить из фабрики, ядро, возросшее вследствие присоединения организованных кузнецовских рабочих до 100 человек, выкинуло два красных знамени с надписями и запело «Марсельезу». Затем одного из товарищей, — рабочего, подняли па плечи, и он произнес небольшую речь, которая была встречена толпой криками «ура!». Затем ядро с развевающимися знаменами, пением и революционными возгласами в сопровождении толпы рабочих в 300 человек двинулось по Ливонской и Эстонской улицам, разбрасывая и раздавая при этом прокламации комитета об учредительном собрании. На углу Ливонской и Эстонской улиц шествие остановилось, и снова была произнесена речь интеллигентом. Через полчаса, когда толпа, шедшая с ядром, стала отставать и редеть, по данному знаку знамена были свернуты, и демонстранты благополучно разошлись, избежав встречи с полицией, которая прибыла к месту демонстрации с большим запозданием и, кроме нескольких случайно не подобранных листков, ничего не застала уже на улице.
Демонстрация произвела громаднейшее впечатление на местное рабочее население, никогда не видавшее ничего подобного. «Железные люди, ничего не боятся!» — говорили про демонстрантов зрители, толпившиеся кучками у всех ворот и калиток. Помимо принимавшей участие в шествии толпы — человек в 300 — несколько сотен рабочих сопровождали демонстрантов издали, не решаясь открыто примкнуть к ним; во время произнесения речей они внимательно слушали, прячась в почтительном отдалении у заборов, поддерживая криками «ура!» революционные возгласы ядра. Несомненно, что если бы демонстрация была лучше организована, она вышла бы довольно внушительной, но вполне понятно, что в первый раз было допущено несколько промахов, которые неблагоприятно отразились на всем предприятии. Так, например, вследствие незнакомства форштадтских рабочих со специальными условиями работ у Кузнецова и небрежности кузнецовских центровиков, не ознакомивших с этим рабочий центр на предварительных собраниях, демонстрация началась несколько ранее, ЧСМ следовало, когда почти половина кузнецовских рабочих еще не вышла из мастерских и фабричной ограды. Как только раздались пение и первые возгласы, фабричная администрация смекнула в чем дело, и моментально фабричная калитка и все мастерские были заперты, вследствие чего значительная часть рабочих была лишена возможности выйти на улицу и примкнуть к демонстрации; не успели выйти даже многие из организованных рабочих. С другой стороны, на успехе демонстрации отразилась бессознательность серой кузнецовской массы. Услышав пение, увидав толпу чужих, многие рабочие вообразили, что это пришли с Форштадта их бить, и разбежались.
Однако несмотря на все эти неблагоприятные условия и отдельные промахи, демонстрация 23 декабря очень сильно подействовала на кузнецовских рабочих и разбудила в них дух протеста и активности. Через некоторое время умерла от простуды, полученной благодаря антисанитарному устройству мастерских, одна из работниц, проработавшая на фабрике несколько лет. Фабричная администрация не дала ни копейки на похороны. Тогда возмущенные этим бессердечием товарищи умершей собрали между собой сумму, необходимую на похороны, и устроили демонстративные проводы умершей. Около 100 работниц шло за ее гробом до самой могилы. К сожалению, комитету не пришлось использовать этот благодарный факт благодаря пассивному отношению к делу кузнецовских центровиков, ни словом не обмолвившихся об этом происшествии. По поводу этих похорон комитетом были выпущены гектографированные листки к кузнецовским рабочим, выяснявшие безвыходное положение их, приглашавшие к борьбе с эксплуататорами.
Между тем приближались грозные январские события. Когда началась стачка на Путиловском заводе, комитет отнесся к этому как к зубатовщине. Зная о петербургской стачке и следя за ней лишь по легальным газетам, — другими словами, не имея никаких сведений о размерах движения и влиянии на стачечников со стороны социал-демократии, комитету было очень трудно уяснить себе истинные причины, размеры и следствия этой забастовки. Бюллетени, рассылавшиеся Бюро комитетов большинства по почте, естественно, запаздывали на несколько дней. Только 10 января из местных газет комитет узнает о происшедшей в Петербурге кровавой драме. Тотчас же возникает вопрос: что делать? Откликнуться на петербургские события забастовкой комитет не имел никакой возможности — он не владел еще нигде рабочей массой в необходимой для этого степени; устроить самостоятельную демонстрацию тоже было невозможно — она не имела бы необходимой внушительности. Поэтому решено было войти в соглашение с местным комитетом латышской партии с целью устроить совместную демонстрацию. На следующий же день, 11 января, один из комитетчиков начинает переговоры с представителем латышской организации и узнает от него, что с 12-го числа Федеративным комитетом назначена забастовка. Тогда решено было примкнуть к этому начинанию. 12 января действительно началась забастовка на Задвинье, распространившаяся затем на весь город. Целый день 12 января в Задвинье и в городе происходили демонстрации, забастовщики тысячными толпами с знаменами ходили от одного завода к другому и прекращали работу. К вечеру стала почти вся Рига, но на Кузнецовской фабрике работы продолжались под охраной солдат, и по настроению рабочих было видно, что самостоятельно работу они не бросят. Вечером 12-го числа были выпущены листки комитета: «Товарищи! Бросайте работу!», передающие вкратце петербургские события, петицию рабочих и призывающие к стачке. В тот же вечер на совещании с несколькими рабочими было решено на завтра, с одной стороны, попытаться проникнуть на Кузнецовку и вызвать там забастовку, а с другой — постараться направить туда забастовщиков из города. 13 января удалось это сделать. Громадная толпа прошла по всей Большой Московской улице, около 5 верст, и направилась к Кузнецовской фабрике. Но администрация, испугавшись, очевидно, разгрома, сама распорядилась дать гудок о прекращении работ. Несколько сот кузнецовских рабочих присоединились к демонстрантам, но большинство в страхе разбежалось по домам; некоторых, наиболее серых, как, например, подавальщиков, несмотря на гудок, пришлось выгонять из мастерских силой. Около Кузнецовки было произнесено двумя товарищами — рабочим и интеллигентом — две речи по-русски, и затем громадная толпа латышей, русских, евреев и литовцев, достигавшая до 25 тысяч человек, двинулась обратно в город с развевающимися красными знаменами, революционными песнями и возгласами.
Никогда еще в Риге не происходило ничего подобного, никогда еще не двигались по улицам нашего города такие массы борющихся пролетариев. И это шествие производило впечатление чего-то ошеломляющего. Со всех сторон стекались рабочие кучками и поодиночке и присоединялись к этой грандиозной манифестации; попадавшиеся на пути патрули солдат и городовых в смущении сторонились и давали дорогу демонстрантам.
А там впереди уже ждала коварная засада. На берегу Двины, в проходе под железнодорожным мостом, преграждала путь полурота унтер-офицерского учебного батальона, составленного из отборных негодяев и башибузуков; вторая полурота того же батальона была расположена дальше, немного в стороне, у Соборной улицы. Когда толпа мирных манифестантов подошла к мосту и встретилась с солдатами, она не хотела верить, чтобы стали стрелять, и так как солдаты загородили дорогу, то их стали обходить кругом. Таким образом, значительная часть демонстрантов очутилась на площади, окруженная с двух сторон солдатами. Тогда без всяких предупреждений и сигналов раздался залп. Сразу целые ряды повалились на землю. Затем началось нечто неописуемое. Обе полуроты открыли беглый пачечный огонь. Падали убитые, раненые; падали живые, чтобы спастись от пуль. Первое впечатление было такое, что все сразу были убиты. В паническом страхе безоружная толпа бросилась бежать; некоторые кинулись на лед и погибли в Двине. Озверевшие царские холопы преследовали пачечным огнем бегущих, гонялись за ними со штыками — одной работнице гнавшийся за нею солдат разорвал штыком платье. 70 человек было убито, более 200 ранено; солдаты постреляли даже друг друга; солдатской пулей убит пристав Билев и также директор ссудосберегателыюй кассы Русской ремесленной артели Немчинов. Но это зверское избиение не произвело желаемого действия — оно не испугало рабочих.
На другой день и организованные и массовые рабочие в один голос говорили: «Оружия!». Если б было оружие, движение превратилось бы в настоящее восстание, но оружия не было. Федеративный комитет, подготовляя забастовку, упустил это совершенно из виду или не мог удержать своих рабочих и направить их на арсеналы и оружейные магазины. Если бы прежде всего сделали бы это, не было бы напрасных жертв. А то про оружие спохватились 12-го вечером, когда уже были столкновения с полицией и солдатами, после целого ряда демонстраций, но все оружейные магазины, все места, где только можно было достать оружие, всюду были расставлены усиленные наряды солдат.
14-го числа на Кузнецовке уже начались работы, хотя часть рабочих не явилась.
Демонстрации повторились на похоронах убитых. Похороны студента Печуркина были не менее грандиозны, чем манифестация 13 января. Десятками тысяч стекались на эти похороны граждане всех классов и профессий. Пролетарии, студенты, представители общества, интеллигенция — все собрались отдать последний долг борцу за свободу. Толпа в несколько десятков тысяч человек провожала гроб на кладбище. Там было сказано несколько речей, сопровождавшихся возгласами: «Долой самодержавие!», «Долой убийц!». На гроб были возложены красные венки от студенчества и революционных организаций. Обратно толпа возвращалась с пением революционных песен.
Через несколько дней после этого хоронили убитого кузнецовского рабочего Казакова. Гроб сопровождало несколько сот товарищей убитого. Но на этот раз властями были приняты самые решительные меры. Погребальная процессия эскортировалась отрядом казаков и солдат. Полиция вела себя самым возмутительным образом. Красные ленты с революционными надписями были отняты приставом, несшие их рабочие были арестованы. Толпа не осмелилась оказать сопротивление, опасаясь нового избиения. За время этого движения, продолжавшегося 9 дней, комитетом были выпущены листки: I) «Бросайте работу!» — 1800 штук, 2) «Выходите на улицу!» — 2600 штук, 3) «Вооружайтесь!» — 3200 штук, 4) «К солдатам» — 1000 штук, 5) «К обществу» — 1000 штук, 6) «Жертвам царизма» (стих.) — 3500 штук, 7) «К рижским рабочим (совместно с Федеративным комитетом) об окончании забастовки» — 1000 штук, 8) Воззвание Гапона — 2000. Всего 8 листков в количестве 16 100 экземпляров.
Собственно говоря, вся деятельность комитета в этом движении выразилась в распространении листков. Застигнутый забастовкой врасплох, совершенно неподготовленным, он с первого же дня оказался в хвосте движения. События развивались с головокружительной быстротой и в таких грандиозных размерах, что даже латышская организация оказалась не H состоянии дать движению надлежащее руководство. Во всяком случае, если бы Федеративный комитет нашел нужным поделиться своими планами заблаговременно, то партийная организация могла бы сделать гораздо больше, чем она сделала, даже и при ее скромных силах.
Январская забастовка вскрыла до очевидности язвы кустарничества, организационного дробления социал-демократических сил. Благодаря этому кустарничеству, стремлению во что бы то ни стало отстоять свою организационную самостоятельность и вытекающей отсюда отчужденности местная социал-демократия в решительный боевой момент, когда требовалась самая теснейшая сплоченность, когда самые широкие рабочие массы, пролетарские низы поднялись, как один человек, на борьбу, — в этот момент местная социал-демократия оказалась разрозненной, раздробленной по отдельным организациям, ничем не связанной. В момент, когда нужно было действовать, когда до боли ясно сказывалась настоятельная необходимость единого плана и единого руководства, в этот момент представители отдельных организаций должны были тратить драгоценное время в бесплодных поисках друг друга. Образовавшийся стачечный комитет из представителей всех с.-д. организаций являлся, конечно, суррогатом объединения. Рабочая масса проявила огромную революционную активность и обнаружила поражающую страшную силу, социал-демократия же показала лишь свое бессилие, полнейшее неумение и нежелание подчинить узкие приходские интересы отдельных кружков и организаций интересам общепролетарского движения.
Таковы общие итоги январской забастовки; что же касается Рижского комитета, то раздираемый междоусобной борьбой н самой организации, ослабленный отъездом лучших, наиболее опытных и сильных работников, не имеющий сколько-нибудь опытной и способной к руководству рабочей периферии, он не мог ничего почти сделать в столь громадном движении, вспыхнувшем к тому же совершенно неожиданно для него.
Январские события перевернули все планы комитета, смели все намеченные организационные формы. Снова встал перед ним вопрос организационного строительства. Ясно было, что существовавший рабочий центр не может дать того, чего от него ждали; не опираясь на фабричные и районные организации, он висел в воздухе и в силу этого являлся полным ничтожеством в практическом отношении. Комитет оставался отрезанным от массы, ничем не связанным с ней и в силу этого не способным дать ей какое бы то ни было руководство. Необходимо было во что бы то ни стало связаться покрепче с массой, создать прочное основание в ней, — другими словами, необходимо было создать районные организации, непосредственно связанные с массой. С другой стороны, необходимо было выделить новые силы из комитета для организаторской работы. С этой целью решено было провести давно намеченный, диктовавшийся самой жизнью, но пока не осуществимый план порайонной организации.
Вся сфера деятельности комитета была разделена на три района: Кузнецовский, Форштадтский и Железнодорожный. Каждый район был поручен одному из комитетчиков; кроме того, в качестве помощников в районные центры вошли члены общего центра, как рабочие, так и интеллигенты; таким образом, в каждом районном центре образовалась группка наиболее сознательных и активных работников; затем было намечено несколько интеллигентов для одиночной агитации под руководством центров.
Общее руководство и объединение работы поручено было центральной организаторской группе — прежний рабочий центр — под руководством одного из членов комитета. Теперь в организаторскую работу вошел весь наличный состав комитета, кроме одного товарища. Эта реформа обеспечивала прочную связь комитета с массой и возможность действительного руководства с его стороны. Вместе с тем к работе в массах были привлечены все наличные силы без различия направлений. Комитет решил убить оппозицию и взаимную вражду положительной работой. Несомненно, если б этот план был вполне осуществлен, положительная работа комитета значительно бы повысилась. Но здесь выступила на сцену оппозиция, и об ее дезорганизаторские тенденции разбились все миролюбивые стремления комитета.
Тотчас же после окончания всеобщей забастовки произошло резкое столкновение, повлекшее за собой в дальнейшем полный разрыв. Поводом к конфликту послужила кооптация организаторской интеллигентской группой одного товарища — меньшевика, которого комитет считал совершенно неподходящим для этой функции. С другой стороны, практика показала ненужность специально-организаторской группы для работы среди интеллигенции и непригодность для организационной деятельности данного состава группы. Поэтому было решено в санкционировании кооптации отказать и потребовать удаления вновь кооптированного товарища, в случае же несогласия группы — ее распустить. Группа отказалась принять требование комитета и была распущена.
Большинство ее отказалось подчиниться этому постановлению, а также возвратить находившуюся в ее распоряжении литературу и переданную на хранение холостую технику. В то же время некоторые из ее членов начали самостоятельную, вне всякого руководства комитета, работу в массах. Несмотря на это, комитет не хотел окончательно разрывать с этими товарищами и решил пригласить их работать под руководством районных центров. Ни один из товарищей не был устранен от работы. Но в то же время, как комитет стремился к мирному разрешению конфликта, оппозиция вела скрытую от него работу по подготовлению раскола, причем в этой работе весьма деятельное участие принял и один из комитетчиков (меньшевик), остававшийся, несмотря на это, в комитете и принимавший деятельное участие в проведении намеченного комитетом нового организационного плана, ни словом не обмолвившись о происходящей за спиной комитета работе. Точно так же в строжайшем секрете от комитета ездил он в ЦК, очевидно за отеческим благословением, и открыл свои карты лишь по возвращении из поездки, когда все уже было подготовлено к разрыву и когда комитет узнал кое-что о готовящемся расколе со стороны. Результатом всей этой работы был ультиматум, предъявленный комитету от имени «организованной оппозиции», подписанный одиннадцатью интеллигентами. Комитет объявлялся в настоящем его составе неработоспособным, требовалось удаление из его состава двух товарищей, обязательная кооптация лиц, имеющих быть присланными ЦК, приостановка кооптации до приезда этих лиц, отказ комитета от поддержки «Бюро комитетов большинства» и «Вперед» и обязательная поддержка ЦК и ЦО. Ответ на этот ультиматум должен был последовать в течение трех дней.
Как раз в этот момент возникает стачка на Кузнецовке. Хотя всеобщая забастовка закончилась в 20-х числах января, тем не менее стачечное движение не заглохло. Конец января и весь февраль продолжались забастовки на отдельных заводах, то затихая, то разгораясь с новой силой. Январское движение оказало громадное влияние на кузнецовских рабочих. Задавленные страшной эксплуатацией фабриканта, приниженные ничтожным заработком, забитые рабы капитала, они воочию увидели грандиозную картину великой пролетарской борьбы за политическое и социальное освобождение, о которой раньше им приходилось читать только в комитетских листках, и эта борьба произвела на них громадное впечатление; она совершенно переродила этих бессознательных, покорных рабов и пробудила в них беспокойный, истинно пролетарский дух протеста, недовольства и борьбы.
Те самые подавальщики, которых силой приходилось выгонять из мастерских 13 января, — эти самые подавальщики в феврале первые подали сигнал к забастовке. К ним единодушно присоединились и все остальные цехи. Кузнецовка стала.
Узнав о забастовке, комитет тотчас же решил созвать районный центр. Форштадтский центр также предложил свои услуги для руководства стачкой, и из представителей двух районных центров была выбрана стачечная комиссия под руководством члена комитета. Вместе с тем на том же собрании были выработаны требования, и на следующий же день были выпущены листки. Между прочим, на этом собрании присутствовало несколько представителей оппозиции, которые вскоре удалились, не пожелав принять участие в совместной работе. Они решили действовать самостоятельно, резко отделив себя от комитета. Пользуясь тем, что в их руках были все связи в Кузнецовском и Форштадтском районах, они в тот же вечер избрали свою собственную комиссию и повели самостоятельно работу, объявив, что не желают работать с комитетом. Комитету оставалось одно из двух: или устраниться совсем от руководства стачкой и тем самым обеспечить необходимое единство, или вести работу самостоятельно и внести борьбу и дезорганизацию в дело стачки. Он предпочел первое.
Таким образом, руководство забастовкой, а следовательно и исключительное влияние на Кузнецовский и Форштадтский районы перешло в руки оппозиции, имевшей в этих районах наиболее прочные связи, так как раньше организаторская работа в этих районах была в их руках. В этот момент к оппозиции примкнул еще один комитетчик, высказывавшийся раньше как сторонник партийного большинства и отрицательно относившийся к деятельности местных меньшевиков, дезорганизовавших работу. Тем не менее от участия в руководстве стачкой не отказались товарищи рабочие из Кузнецовского и Форштадтского центров, примыкавшие и этой борьбе к комитету.
В то же время вспыхнула стачка в железнодорожных мастерских — в единственном районе, остававшемся под влиянием комитета. К сожалению, деятельность комитета не дала здесь таких богатых результатов, как работа оппозиции на Кузнецовке. Хотя и удалось добиться некоторых уступок — сокращения рабочего времени на 1 час, уничтожения ограничений процентного заработка, — тем не менее стачка осталась совершенно неиспользованной в с.-д. смысле. Объясняется это прежде всего тем, что в то время как Кузнецовке и Форштадту в мирное время отдавались все силы, железнодорожные рабочие оставались совершенно заброшенными, и работа там начала возобновляться лишь после январской забастовки. Благодаря этому состав и уровень развития и активности организованных рабочих был несравненно ниже, чем в остальных районах. Районный центр был создан из старых рабочих, привлеченных еще в самом начале деятельности комитета, которые еще тогда оказались совершенно неподходящими к роли руководителей и организаторов. Они держали в своих руках все связи, и дело нисколько не расширялось ввиду их малой активности. Об это препятствие роковым образом разбились все усилия комитета овладеть стачкой, ему приходилось пожинать плоды прежней небрежной кустарнической постановки дела того периода, когда организаторская работа находилась в руках меньшевиков.
Между тем забастовка сильно распространилась и захватила стрелочников, составителей, забастовала часть машинистов, забастовали рабочие товарной станции, начались волнения среди телеграфистов и кондукторов. Товарные поезда не ходили несколько дней, пассажирские отправлялись с большими затруднениями и опозданием. На стрелках стояли солдаты с ружьями, все переезды охранялись патрулями, но, за полным отсутствием связей, этого движения использовать было невозможно. Единственным результатом железнодорожной забастовки было лишь приобретение некоторых новых связей, как, например, среди машинистов.
В это время к комитету обратилась с просьбой издать от ее имени листок группа солдат, надеясь этим возбудить брожение в казарме. Ввиду того, что за отсутствием в данный момент возможности распространить сколько-нибудь широко листки, техника бездействовала, и, не находя ничего противного принципам социал-демократии в предлагаемом листке, комитет отпечатал его без партийного заголовка и за подписью «группы солдат». Листок этот послужил новым поводом для оппозиции к расколу. Она начала усиленно агитировать среди рабочих против комитета, изменяющего-де принципам социал-демократии и унижающегося до казармы.
Так как почва была хорошо подготовлена как и предшествовавшей организационной деятельностью меньшевиков, так и их агитацией в период раскола, им удалось легко восстановить рабочих против комитета, тем более, что у него не было в этих районах никакой связи; несмотря, однако, на все свои старания, меньшевикам не удалось провести своей резолюции на бывшем по этому поводу собрании, и под резолюцией, доставленной после комитету и выражавшей полное осуждение и недоверие комитету, подписалось кроме десяти оппозиционеров-интеллигентов лишь двое рабочих, в том числе один бывший комитетчик, в двухнедельный срок превратившийся из твердокаменного в меньшевика. Одновременно с этой резолюцией было доставлено и заявление тех же десяти о том, что они порывают с комитетом всякие организационные сношения ввиду неполучения никакого ответа на ультиматум. Местная организация раскололась окончательно и формально.
Вот к чему привело доверие к меньшевикам и старание ужиться с ними в одной организации. Петербург, Одесса, Рига — везде одна и та же история, крокодиловы слезы о положительной работе, иудушкины речи о нетерпимости твердокаменных, о необходимости и возможности совместной работы и дезорганизация, не стесняющаяся никакими средствами, никакой демагогией. Нет, этим господам не должно быть места в партии. Только тогда станет возможной положительная работа.
Таким образом, у комитета остался только один наиболее отсталый, совершенно запущенный район. На Кузнецовку и Форштадт пришлось пока махнуть рукой, — надо было закрепить за собой оставшиеся связи, кое-как наладить развалившуюся организацию. Но в то же время начали прибывать новые связи. Удалось войти в соприкосновение и завязать связи с типографщиками, организованными в своего рода тред-юнионы и сознательно стоящими на чисто экономической точке зрения, с ними предстояла масса работы. Вместе с тем комитет проник на фабрику Кригсмана — 900 рабочих, русские и латыши, — где забастовка затянулась еще с января. Там работа пошла довольно быстро и связи разрослись очень широко. Кроме того, удалось проникнуть на заводы Фельзера и Этна, — главным образом латыши, — где очень быстро наладились весьма широкие связи среди латышских рабочих, среди которых было распространено 1500 экземпляров листков на латышском языке. Вместе с тем состав комитета весьма значительно пополнился новыми силами, работа начала быстро развиваться.
В настоящее время связи значительно расширились и растут с каждым днем, захватывая все новые и новые заводы. Пока комитету удалось завести связи на 25 местных заводах, кроме того, в сферу его деятельности входят железнодорожные служащие, типографщики, извозчики, якорщики, среди которых имеется пока несколько кружков, но не удалось еще создать какой-нибудь прочной организации. В общем теперь, после раскола, комитет несравненно сильнее и связи его гораздо значительнее, чем до раскола. Общее количество организованных передовых рабочих достигает 250 человек. Кроме того, теперь работа не ограничивается только русским пролетариатом, но охватывает также евреев, немцев, литовцев и главным образом латышей; теперь можно сказать, что комитету удалось разрушить национальные рамки, замыкавшие до того времени его работу одним районом города.
В организационном отношении пролетарская работа разбита теперь по районам, которых пока намечено четыре. В каждом районе имеется центр, состоящий из организаторов и агитаторов и руководящий всей работой района; районные центры опираются на подрайонные группы, объединяющие несколько заводов, и заводские кружки. Лучшие рабочие из районных центров входят в подкомитет, т. е. собрание организаторов, имеющее целью объединять деятельность районных центров и являющееся, так сказать, практическим руководящим центром. С другой стороны, подкомитет служит как бы подготовительным учреждением, воспитывающим работников для общегородской комитетской деятельности; под его же руководством находится группа метальщиков для массового распространения листков. Подкомитетом руководит ответственный организатор — комитетчик.
В каждом районе имеется несколько кружков, 4—8 человек в каждом, где ведутся пропагандистские беседы на текущие темы. Кроме того, функционируют восемь пропагандистских кружков из лучших рабочих по 8—10 человек, на которых ведется планомерная пропаганда по выработанной комитетом программе. Для этой работы создана группа пропагандистов в пять человек; руководится членом комитета. Независимо от этого, время от времени устраиваются общие собрания передовых рабочих каждого района, на которых разрабатываются вопросы местной работы и дискуссируются животрепещущие злободневные темы.
Ввиду отсутствия подходящих квартир до самого последнего времени не удавалось устраивать массовых собраний, но с наступлением весны решено приступить к организации этих собраний за городом. Пока было одно такое собрание организованных рабочих в 150 человек, на котором после нескольких речей на тему о современном общественно-политическом положении и выдвигаемых им очередных задачах для пролетариата была принята резолюция о необходимости подготовления вооруженного восстания и самого активного участия рабочего класса в будущем революционном временном правительстве.
Работу сильно тормозит вечное зло наших организаций — страшный недостаток литературы, как агитационной, так и популярно-пропагандистской; требования на ту и другую растут с каждым днем, и чтобы хоть сколько-нибудь удовлетворить эту ненасытимую жажду пролетариев в знании, в хорошей книжке, разъясняющей положение рабочих, их интересы и задачи в надвигающейся революции, необходимы десятки пудов.
Стремясь хоть сколько-нибудь заполнить этот пробел, комитет решил издавать периодический листок, содержащий передовицу, популярную статью пропагандистского характера, комментированный обзор важнейших фактов текущей общественно-политической жизни России и местную хронику. Первый номер этого листка вышел в конце марта в количестве 1500 экземпляров *.
* Речь идет о «Листке Рижского комитета», выходившем в 1905 году. Было издано всего два номера: № 1 — в марте и № 2 — в апреле.
Но если даже комитету и удастся издавать листок и в дальнейшем, он, конечно, не может пополнить недостаток литературы. Другим препятствием является разноплеменность местного пролетариата. Большинству латышских, еврейских и литовских рабочих русская литература недоступна по незнанию языка, и для них необходима литература на родном языке, а ее у комитета совершенно нет и доставать ее в высшей степени затруднительно, ибо местные национальные организации очень враждебно относятся к «дезорганизаторским» попыткам комитета поставить общепролетарскую работу.
Необходимо, чтобы на это обратили возможно более внимания наши центры, необходимо, чтобы они поставили правильный транспорт латышской, литовской и жаргонной литературы, необходимо с их стороны самое широкое содействие и активная поддержка таких комитетов, как Рижский, Северо-Западный и Полесский, работающих в самом гнезде социал-демократического национализма*, необходимо создание литературы на местных языках, иначе нашей партии никогда не удастся утвердиться в Прибалтийском и Северо-Западном крае.
* Имеется в виду главным образом деятельность организации Бунд («Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России»), пользовавшейся влиянием в северо-западных областях России и в Прибалтике.
Помимо этого работа страдает и от недостатка интеллигентных сил — латышей и литовцев, хотя в этом отношении имеется надежда выработать в будущем несколько дельных пропагандистов. Интеллигентская работа в настоящее время сосредоточена, главным образом, среди железнодорожных служащих, где имеется четыре пропагандистских кружка и несколько кружков низшего типа, смешанных — агитационно-пропагандистских. Работа среди служащих ведется через посредство «Социал-демократического железнодорожного союза», находящегося под непосредственным руководством комитета. Союз этот ведет также деятельную агитацию посредством листков. За два месяца, протекших со времени открытого выступления союза, им издано до 20 гектографированных листков «К служащим Риго-Орловской железной дороги» самого разнообразного характера, начиная от чисто экономических до общеполитических. Кроме железнодорожных, имеется несколько ученических и интеллигентских кружков. Что же касается связей в обществе, то эта сторона дела только еще начинает налаживаться и пока в этом отношении сделано очень мало, что сильно отзывается на финансах комитета. Бюджет его за время с января 1904 г. по март 1905 г. составляет 1 750 р. 80 к. прихода и 1 810 р. 20 к. расхода.
Такова общая картина развития и современного положения местной работы. Картина эта далеко не блестяща, но не нужно забывать, что комитету пришлось выступить в самый разгар партийной смуты, когда центральные учреждения партии занимались исключительно борьбой против съезда. Достаточно указать, что ЦК мы увидели в первый раз в конце июля, когда явился его агент агитировать против съезда, да и впоследствии агент ЦК заезжал в наш забытый город всего два раза и в целях той же агитации. Гораздо больше сделано для местной работы «Бюро болбшинства», но и оно не могло дать многого уже по одному тому, что возникло в самое последнее время и перед ним стояла громадная неотложная задача подготовления и организации съезда. Остается только надеяться, что III съезд даст партии, наконец, то, без чего невозможна никакая местная работа, — единство и настоящий руководящий центр.
